Хьюшу сразу стало все понятно. Этот канадский стажёр, красавец с модными кудрями до плеч, слишком много внимания уделял Мэри, когда та была еще студенткой, выдумывая для нее всякие прозвища, вроде "Дианы со стриженой головкой" или "радио-леди", скрыв при этом, что у него в Канаде осталась жена и двое детей. Может быть, в Канаде свои представления о джентльменстве, но у профессора Хьюша в этом вопросе не было расхождений со своей дочерью. Он поощрял ее стремление преуспеть в радиоастрономии даже больше мужчин и особенно одного из них, коварного Генри Гвебека.
Однако все же профессор Хьюш не мог так просто преодолеть свое возмущение пренебрежением к нему, как к руководителю радиообсерватории, чуждому псевдонаучных сенсаций.
- Я понимаю вас, детка, - сказал, сдерживая себя, мистер Хьюш, - но не откажите в любезности пояснить, почему мне не удалось при каждодневном просмотре записей автоматов увидеть якобы принятые вами сигналы?
- О, это очень просто, па! Вы всегда оставались в своем собственном времени.
- В каком же еще времени прикажете мне оставаться? - заворчал мистер Хьюш.
- Я имею в виду, что сигналы с населенных миров могут приходить из другого масштаба времени.
- Из другого масштаба времени? Вы что? Воскрешаете теорию всеми забытого Эйнштейна?
- Ничто так не ново, как забытое старое! Поэтому так полезно двигаться вперед, оглядываясь, - тихим голосом вставила профессор Джосиан Белл, умильно глядя на дочь.
Они всегда состязались с мужем, кто из них любит ее больше.
- В самом деле, - продолжала Мэри, все так же невинно глядя на отца своими широко открытыми, всегда вопрошающими глазами, - почему бы не учесть, что во Вселенной могут существовать миры, движущиеся, по сравнению с нами, с субсветовыми скоростями. В этом случае посланные от них сигналы будут приняты у нас необыкновенно растянутыми.
- И чтобы их распознать, вы перезаписывали радиосигналы с умноженной скоростью?
- Вы совершенно правы, па. Ведь я только ваша ученица. И мамина тоже, - добавила она, глядя в сторону миссис Белл.
- Разумеется, разумеется, вы дочь и ученица своих родителей. Значит, чрезвычайно замедленные радиосигналы проходили мимо моего внимания?
- Не только вашего, па, но и мимо внимания всех радиоастрономов мира, по преимуществу, как мне кажется, мужчин.
- Конечно, мужчины среди них преобладали, в отличие от нашей радиообсерватории, где я в меньшинстве, - недовольно согласился мистер Хьюш.
- Ускоренные перезаписи принятых нашим радиотелескопом радиосигналов дали удивительную картину. Вы сами увидите ее сейчас.
- Да-да! Пойдемте в аппаратную радиообсерватории. Нет смысла терять времени, хотя оно и другого масштаба по сравнению с вашими, милая Мэри, космическими корреспондентами.
Научная семья дружно направилась по крытой галерее к радиотелескопу, защищенные от вновь начавшегося дождя.
Аппаратная меньше всего напоминала обычную обсерваторию с куполом и гигантским телескопом, у окуляра которого астрономы, познающие Вселенную, проводили бессонные ночи, умоляя бога, Природу или Удачу о чистом небе.
Радиотелескоп работал при любой погоде, и сигналы с него записывались в этом зале, напоминавшем автоматическую диспетчерскую какого-либо завода или крупной энергостанции.
При первом же взгляде на запись с повторяющимися всплесками радиосигналов профессор Хьюш закричал:
- Вот-вот! Так я и знал! Отчего появился библейский миф о том, что женщина создана из ребра мужчины, то есть из его части?
- Вы получили в таинственном радиопослании из космоса разъяснение по этому поводу, уважаемый профессор Хьюш? - не без иронии спросила его супруга.
- Если хотите, то именно так! - торжественно заявил мистер Хьюш.
- Хотелось бы их выслушать.
- А разве самим вам, двум женщинам, непонятно, что здесь сделано все наполовину, что и характерно для женской половины.
- Половины чего? - совсем уже не тишайшим, как прежде, голосом поинтересовалась миссис Белл.
- Половины человечества, - нашелся мистер Хьюш. - Я имею в виду, дорогие мои леди, что работа сделана наполовину потому, что перезапись надо ускорить вдвое.
- Зачем? - удивилась Мэри. - И этой скорости, которую так трудно было в наших условиях осуществить, совершенно достаточно, чтобы по одному виду сигналов судить об их несомненной разумности.
- Мало этого, мало, почтенные леди и джентльмены (я имею в виду и самого себя, как здесь присутствующего!)! Мало, ибо запись пока сделана не в звуковом диапазоне, а надо, чтобы она зазвучала как голос из космоса.
- Голос из космоса? - обрадовалась Мэри. - О, па, я недаром всегда хотела походить на вас! Ведь это вызовет еще большую сенсацию. Какой же у них голос, какой?
- О, это нам предстоит услышать и очень скоро, у меня есть соображения, как это сделать, - деловитым уже тоном заявил профессор.
Обе женщины с нескрываемым восхищением смотрели на него.
Возможно, это был редкий случай, когда в семейном (научном) споре последнее слово оставалось за ним: "Голос из космоса".
Глава шестая
ГОЛОС ИЗ КОСМОСА
Всякий обладает достаточной силой, чтобы исполнить то, в чем он убежден.
В. Гёте
Кассиопея примчалась в "приют спокойствия" проведать Надю и помириться с ней.
Обнявшись, девушки стояли в мягкой траве на подмытом берегу, завороженно смотря на отливающую синевой гладь озера. С другого берега доносился далекий всплеск весел, где-то старательно стучал дятел, перекликаясь, чирикали птицы.
- Вот так здесь и лечат тишиной, - прошептала Надя.
- И красотой! - подхватила Кассиопея. - Одно это зеркало роскошное чего стоит! Царевнам сказочным в него смотреться!
- Уж очень оно огромное, зеркало это. Я сверху и не разобрала, где его берега.
- И чего тебя гордыня твоя ввысь тянет?
- Не гордыня, а мечта. Без нее и легенда о Дедале и Икаре не появилась бы.
- Мечтать и на земле можно.
- О нет! Когда летишь выше всех, видишь дальше всех, такую ясность ума чувствуешь, что самое невероятное постигнуть можешь! Я когда к норме мастера готовилась, умудрилась вверху теорему своего прапрадеда доказать, целых сто лет недоказанную.
- Лесную теорему.
- Почему лесную?
- Доказав ее, в лес спустилась, с сосны пожарные снимали. Доказательство потом на березке в лесу изобразила, кое-кого завлекая.
- Звездочка!
- Шучу я, глупышка! А летать хорошо. Я маленькая была, во сне летала.
- Во сне все летают, потому и мечтают о полете. Вспомни Наташу Ростову, Катерину из "Грозы" Островского.
- Что ты себя с ними равняешь!
- А что? Я не могу встать в один ряд с такими истинными женщинами, познавшими и горе, и радость?
- А у тебя одна радость впереди. И никакого горя!
- И тебе не стыдно? А папа, а Никита?
Кассиопея смутилась, но постаралась овладеть собой:
- Папы всегда рано или поздно уходят. Закон природы! А вот Никита!.. Мой Константин Петрович не решился на звездный полет. Это из-за меня! Так проверяется настоящая любовь! У настоящего мужчины все звезды - к ногам любимой, а не звезды вместо нее!
- Я бы так поступила!
- Так почему позволяешь себе на прозрачных крылышках, как стрекоза, летать? А мама? А дед?
- Тогда вспомним о космонавтках, героинях-летчицах, о планеристках, парашютистках. Ты думаешь, они никого не любили или себя не берегли? Сколько рекордов оставили еще с прошлого века! И с нераскрытым парашютом прыгали.
- Подумать страшно.
- А они не боялись. И чего только не делали в свободном полете без парашюта! И танцы в воздухе без тяготения, и акробатика! Даже свадьбу неоднажды играли, с самолета прыгнув. Шампанское успевали распить в высотном падении. "Горько!" - жениху и невесте кричали. А парашюты потом открывали.
- А я так считаю, Наденька! Молиться на меня можно, но… "не называть меня небесной", как говорил поэт. Я способна приподняться над землей, но только на высоком каблучке, чтобы держаться стройнее и нога выглядела изящнее. "Мой мужчина" к нам спешит.
Девушки снова обнялись.
- Какая трогательность! Ожившая скульптура! Привет бесподобным! - послышался голос профессора Бурунова. - Прилетел за вами, как обещал. "Приют спокойствия" отпускает Надю с полным спокойствием, поскольку заболевание ее, если не считать ушиба о воду, оказалось подобным корню квадратному из отрицательной величины, то есть мнимым, - и, тряхнув светлыми кудрями, он поклонился так, что они свесились вниз.
- Вы хоть бы при мне отказались от своего ужасного математического жаргона, - надула губы Кассиопея.
- Здравствуйте, Константин Петрович! Мы сразу к дедушке? - обрадовалась Надя. - Вы на взлетолете?
- Конечно! Вас уже ждут.
Надя помчалась проститься с радушными сестрами здоровья из "приюта спокойствия", готовая хоть с субсветовой скоростью мчаться домой.
Мама встретила ее на крыльце. Всегда сдержанная, углубленная в себя и заботливая о других, она молча обняла повисшую у нее на шее дочь.
- Ну хватит, хватит, - сказала она, гладя вздрагивающую от рыданий спину Нади. - Вернулась живой - это главное.
- Мамочка, милая! Я никогда, никогда больше не буду!
- Никогда? - сквозь выступившие у нее слезы горько спросила Наталья Витальевна. - Трудно поверить. Разве что ты поумнеешь и поймешь, что жизнь твоя принадлежит не только тебе, но и деду, и маме твоей, которая папу уже утратила, а за деда трясется… А тут ты еще!..
- Ну, мамочка, прости, родная. Я никогда, никогда больше не буду.