Врач, следовавший за угрюмым десантником, не знал, что делать. Он не хотел допускать его к больной, ей могло повредить волнение встречи, но и задержать пришедшего не решался. Несколько раз он пытался остановить мрачного посетителя, но тот не обращал внимания на его робкие призывы. Так они и шли друг за другом по длинным безлюдным коридорам, и от цветов по серебристым, без единой пылинки стенам разбегались радужные блики.
Ожидая, когда больная проснется, Буров стоял, может, час, а может, больше. Он молча всматривался в ее лицо и не мог его узнать. Он был поражен, раздавлен видом лежащей перед ним женщины. Это была не его жена, не та веселая и бесстрашная Вера, которую он знал и любил и от смеха которой, казалось, и камни начинали улыбаться. Мир рухнул, от него осталось только призрачное чужое лицо на голубоватой ткани медицинского ложа-саркофага.
Вера открыла глаза и теперь смотрела на мужа ничего не выражающим взглядом.
Буров шагнул вперед, и букет, который он до этого инстинктивно прижимал к груди, яркими звездочками рассыпался по серебристому покрывалу.
Коснулось больной дыхание весны, проникшее в стерильные стены вместе с цветами, их яркая окраска разбудила ее сознание или голос близкого человека разогнал туман перед глазами - как бы то ни было, Вера узнала Бурова. И ее слабое, изможденное тело потянулось ему навстречу.
Великан склонился над Верой. Что-то сказал; она видела, как шевельнулись его губы. Протянул к ней руки, громадные, как на фресках Сикейроса, и из этих рук стали падать цветы. Они падали тихо и долго и, казалось, будут падать вечно. Но вот поток цветов кончился, лицо великана приблизилось, словно его увеличил экран визора, и Вера узнала своего мужа.
"Вернулся. Живой".
Она рванулась к нему.
Врач, неслышно подошедший к Бурову, с ужасом смотрел, как на стерильное покрывало в помещении, где даже воздух подвергается специальной обработке, падали цветы. На некоторых стебельках еще оставались прилипшие комочки земли. Глаза больной широко раскрылись, и она чуть заметно шевельнула головой. Врач сделал шаг вперед.
В комнате мягко загудело, по коридору зазвенели бархатистые колокольчики, пахнуло озоном. Глаза больной стали тускнеть, она сжалась и словно уменьшилась, начала растворяться под невесомым покрывалом.
Врач схватил Бурова за рукав комбинезона и потянул к двери. Десантник словно окаменел.
"Да что же вы, не понимаете?! Вы же убьете ее! Быстрее!" - шепотом прорычал врач.
Буров шагнул за ним, но остановился, что-то вспомнив. Он вытащил из нагрудного кармана ожерелье, склонился к жене, слегка приподнял ее голову и застегнул украшение на груди.
Потом они бежали по коридорам, в ушах стоял несмолкаемый звон колокольчиков, и крохотные иголочки впивались в тело.
"Быстрее! - шипел врач. - Быстрее! Облучатель включен!"
"Простите", - сказал Буров, когда за ними закрылась третья дверь и врач прислонился к ней спиной, вытирая пот со лба.
"Идиот! Нате вот, съешьте…" - И он протянул на ладони несколько желтых шариков.
Звездный Волк надолго замолчал, а слушатели беспокойно задвигались.
- Я немного отвлекся. Вас, конечно, интересует само ожерелье, - улыбнулся рассказчик, заметив недоуменные переглядывания слушателей. - Еще немного, и я до него доберусь. Но прежде хотелось бы сказать несколько слов об Андрее Владимировиче, лечащем враче Веры Буровой.
Человек он замечательный, но, как и у всякого человека, есть у него свои недостатки. Одним из них является преклонение перед порядками, установленными в медицинских учреждениях. В этом я убедился во время полуторачасовой беседы, когда пытался доказать ему, что Буров за два года пребывания на орбите Зейры едва не свихнулся от тоски по жене и теперь, не увидев ее, сам может запросто попасть в больницу. Мои доводы не подействовали на Андрея Владимировича, и только вид самого Степана, появившегося в санатории в разгар наших препирательств, поколебал его уверенность в универсальности предписаний о допуске посетителей к больным. Выглядел Буров скверно, и все же, если бы я предварительно не "обработал" Андрея Владимировича, тот вряд ли провел бы Степана к Вере.
Увидев Бурова, Андрей Владимирович поспешил ему навстречу, успев посоветовать мне немедленно вызвать в "Серебряный мыс" кого-нибудь из его друзей. Мне кажется справедливым делить с товарищами не только радость, но и горе, и потому я не замедлил воспользоваться советом врача. Сделать это было нетрудно, за два года мы со Степаном достаточно узнали о жизни друг друга. Позаботившись о том, чтобы Бурова, когда он выйдет от Веры, ждал целый отряд телохранителей, я решил заняться устройством своих дел. Ребята из Управления, которые оповестили меня о болезни Веры и подбросили на Землю, предупреждали, что дел у них здесь часа на четыре и если я не хочу возвращаться пассажирским, то должен торопиться. Судьба "Незабудки" еще не была решена, и мне, естественно, не хотелось терять время на рейсовом корабле. Кроме того, я считал, что мы со Степаном уже изрядно надоели друг другу и лучше мне не попадаться ему на глаза. "Серебряный мыс" я покинул в твердой уверенности, что никогда больше не увижу ни Андрея Владимировича, ни санаторий.
Вспомнил я об Андрее Владимировиче через три месяца, узнав, что жена Бурова не только жива, но и поправляется. Факт поразительный, особенно если учесть, что совсем недавно ее состояние было очень тяжелым, а остальные пострадавшие все еще находятся в закукленном состоянии. Еще больше я удивился, услышав байки о волшебном ожерелье, привезенном Буровым с Зейры. Все знают, что пилоты и техники, готовящие корабли к полетам, народ суеверный и чушь порой плетут несусветную, так что значения я этим сказкам не придал. Однако время до возвращения "Незабудки" у меня было, и я решил посетить "Серебряный мыс" и узнать, что там происходит на самом деле.
Андрей Владимирович, с которым я предварительно связался по фону, встретил меня в парке санатория и, предупредив, что времени у него мало, предложил приступить к изложению моего дела.
"Вам, без сомнения, известны легенды, появившиеся в связи с тем, что Вера Бурова начала поправляться, - начал я. - Причину этого усматривают в целительном действии, которое оказывает ожерелье, привезенное Степаном Буровым с Зейры".
Я сделал паузу, давая возможность собеседнику сказать, что он думает по этому поводу, но Андрей Владимирович молчал.
"На Зейру отправилась экспедиция Гальцева, и мне доподлинно известно, что вместе с прочим оборудованием на корабль доставлено несколько камнерезных агрегатов. Ребята хотят наделать ожерелий из зеленых камней Зейры".
Андрей Владимирович, высокий приятный мужчина, похожий на молодого Дон-Кихота, улыбнулся:
"Ну что ж, пусть делают, если досуг есть".
Я, честно говоря, ожидал другой реакции и несколько опешил.
"Да, но ведь работать над ожерельями они собираются не из любви к ювелирному делу, а чтобы помочь больным спунсом".
"Угу, - кивнул врач. - До меня доходили слухи о лечебном эффекте ожерелья Бурова".
"Ну и как вы считаете?.."
"Что же тут считать? Не вы первый об этом спрашиваете. Думаю, что сами по себе камни, из которых сделано ожерелье, никакими особыми свойствами не обладают, - во всяком случае, наличие таковых на доступном нам уровне приборами не обнаружено. А причин выздоровления, а лучше сказать, улучшения состояния Веры Буровой, может быть несколько. Прежде всего появление любимого человека, которого она очень ждала и за жизнь которого имела основания беспокоиться. Затем сам Буров мог каким-нибудь образом воздействовать на организм больной, случаются всякие экстрасенсорные влияния. Крайне редко, но случаются. Живет себе человек, ничем от других людей не отличается, а в критической ситуации… Сами знаете, бывает".
Я согласился, в критических ситуациях всякое бывает.
"Наконец, но это уже моя собственная гипотеза, вещи могут обладать некими неизвестными нам положительными свойствами, если создатель вложил в них душу. Ну, я не знаю, может, не душу, а любовь, сердце, талант, называйте как хотите", - поторопился добавить Андрей Владимирович, взглянув на меня.
"И если я прав, вряд ли изделия тех, кто улетел на Зейру, будут идентичны ожерелью Бурова. Ваши ребята, конечно, наладят массовое, автоматическое производство - засыпал камушки в агрегат и через двадцать минут получил готовый продукт. Но лечить эти ожерелья не будут. Их сделают без затраты сил создателей, в них не вложат частицу жизни, частицу души, и потому они будут всего лишь красивыми безделушками. Вы ведь сами говорили, что Буров работал над своим ожерельем два года…"
Мы шли по парку и неторопливо разговаривали, то есть говорил в основном Андрей Владимирович, а я слушал. Ветер разорвал и разогнал облака, и небо казалось драгоценным камнем, помещенным в причудливую оправу из еще не облетевшей листвы. Мы беседовали об ожерелье, о спунсе, о том, когда врачи думают приступить к лечению других пострадавших и есть ли надежда на успех. Андрей Владимирович охотно отвечал на мои вопросы, когда они возникали, но мне все время казалось, что он что-то недоговаривает. И тогда я применил недозволенный прием.
Тут Звездный Волк улыбнулся и подмигнул белокурой девушке.