- Сейчас, - пообещал он себе, - сейчас все будет в порядке. Надо только взять себя в руки. Я и в самом деле ведь не боюсь, я готов. Ничего страшного в смерти нет. Смерть не несчастье, смерть - это просто ничто, пустота.
Он почувствовал, что его знобит, и течение мысли переменилось. "Но как же другие? - подумал он. - Другие же не лучше меня. Они грабят, режут, лгут, предают ближайших друзей, отрекаются от жен, детей и родителей и, ничем не терзаясь, доживают до своего срока и спокойно умирают в своих постелях. А я еще молод и полон сил, я бы мог еще что-то сделать, за что же мне, если я так страдал, смертная казнь? Я жить хочу, жить! Пусть кем угодно - негодяем, бандитом, гадом ползучим, червем, тараканом, но только жить!"
Ему стало страшно, как никогда, он почувствовал, что весь дрожит, и поднятая нога его дергается непроизвольно, и палец вот-вот зацепит спусковой крючок.
- Не хочу! - хрипло прокричал он в пространство и шевельнул ногой, чтобы выдернуть палец.
В этот момент он потерял равновесие, наступил всей тяжестью на спусковой крючок и одновременно закрыл ствол ладонями, как бы пытаясь удержать смерть, рвущуюся оттуда.
Огненный шар вспыхнул в его ладонях, пронзил их насквозь и упруго ткнулся в подбородок. Что-то глухо треснуло, засиял и распространился повсюду сиреневый свет.
Павлу Трофимовичу стало так хорошо, как не бывало раньше. Он почувствовал, что становится лужей, которая растекается, растекается, растекается и уходит в песок…
64
Когда народ сбежался к месту происшествия, там все уже было оцеплено милицией и штатскими. Прокурор с обезображенным лицом лежал, опрокинувшись навзничь. Руки и ноги раскинуты, ружье откатилось в сторону. Одна нога в сапоге, другая без. Азалия Митрофановна стояла рядом и, кусая губы, смотрела в сторону. Два милиционера измеряли что-то длинной рулеткой, один при помощи магниевой вспышки фотографировал, главный врач райбольницы Раиса Семеновна Гурвич, положив тетрадь на капот милицейского автомобиля, при свете карманного фонаря писала свое заключение. Майор Фигурин в новенькой, перетянутой ремнями шинели стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину.
К Фигурину пробился толстый лейтенант милиции.
- Вот, - сказал он, подавая бумагу. - Лежало у него на столе.
Фигурин поднес бумагу к глазам и осветил фонариком.
- Пьяный бред, - сказал он, бегло ознакомившись, и положил бумагу в карман.
С тех пор никто этой бумаги не видел, и точное содержание ее осталось бы тайной, но впоследствии со слов Азалии Митрофановны стало известно, что предсмертное заявление состояло из одной фразы:
"Мою жизнь прошу считать недействительной".
65
Вернувшись к себе в Учреждение, майор Фигурин еще долго занимался этим делом. Ему звонили и полковник Добренький, и Борисов, и кто-то еще. И сам он звонил в область уехавшему сразу после суда Лужину. Затем приходил новый редактор газеты Лившиц, просил принять, несмотря на позднее время. Лившиц хотел посоветоваться, давать ли в завтрашнем номере извещение о смерти, а если давать, то в каком виде: "скоропостижно скончался" или "трагически погиб".
- Какая уж тут трагедия? - хмуро сказал Фигурин. - Погиб как трус. Дезертировал в самый острый момент. Напишите примерно так: "Покончил жизнь самоубийством в состоянии тяжелой депрессии, вызванной хроническим алкоголизмом".
В ту ночь Фигурин почти не спал. После ухода Лившица он еще провел оперативное совещание.
День предстоял трудный. Приведение в исполнение приговора и отдельный суд над остальными сообщниками. Было решено сообщников судить "всем списком", без прокурора, приговорить к ссылке на неопределенный срок в отдаленные районы Сибири.
Вызвали на совещание начальника станции и предложили ему за ночь подготовить к отправке спецэшелон. Начальник божился, что у него нет в наличии ни одного свободного вагона.
- А вам нужен целый эшелон! - закричал он. - Вы смеетесь! Где я его возьму?
Ему сказали:
- Где хочешь. Если завтра к двенадцати ноль-ноль эшелона не будет, будешь валяться на перроне с дыркой в башке.
Вызвали начальника местного гарнизона, предложили привести имеющиеся в наличии войсковые подразделения в состояние боевой готовности на случаи возможных беспорядков и провокаций и усилить наряды военного патруля.
В четвертом часу Фигурин явился домой усталый и на тревожный вопрос сонной жены, почему так поздно, ответил односложно: "Дела".
Он поставил будильник на восемь часов, разделся и лег, сунув револьвер под подушку.
66
Будильник ему не понадобился. Он проснулся от какого-то шума и увидел, что Маргарита, мятая после сна, со спутанными волосами, сидит на кровати и испуганно смотрит в окно.
- Ты что? - спросил он удивленно.
Где-то что-то отдаленно ухнуло, задребезжали стекла.
- Слышишь? - спросила шепотом Маргарита.
- Слышу, - ответил он, потягиваясь. - И что же тебя волнует?
Снова ухнуло, и снова задребезжали стекла.
- Учебные стрельбы, - объяснил Федот Федотович.
- Ты уверен, что учебные? - спросила она с сомнением.
- Безусловно, учебные, - уверил он. - Немцы от нас еще далеко.
Он встал, сделал короткую зарядку, обтерся холодной водой, позавтракал и отправился на службу.
Пока шел, еще где-то несколько раз ухнуло. Шедшая навстречу старуха перекрестилась. "Темнота", - подумал Фигурин и пошел дальше. Ничего странного он на улице не заметил, но потом вспоминал, что улицы были, пожалуй, необычайно безлюдными. Впрочем, они и обычно также были безлюдными.
Придя на работу, он удивился, не обнаружив в приемной своей секретарши. Ящики двух столов были выдвинуты, шкаф и сейф открыты, на полу валялись бумаги, некоторые с грифом "секретно" и даже "совершенно секретно". Фигурин вбежал в кабинет и ахнул: в кабинете тоже были открыты ящики стола и сейф и бумаги тоже были разбросаны по полу, и даже с первого взгляда было видно, что многого не хватает. Только на самом столе все было, как всегда, аккуратно разложено: баночка с разноцветными карандашами, мраморная чернильница, мраморное пресс-папье, настольный календарь, телефонная книга, папка с надписью "текущие дела" и сверху на папке два листа бумаги с текстом, напечатанным на машинке. Это были секретные телефонограммы, видимо, полученные ночью. Вот текст первой из них:
"В связи с неожиданным прорывом немцев на данном участке фронта и возможным занятием Долгова и окрестностей в соответствии с распоряжением вышестоящих инстанций приговор врагу народа Голицыну привести в исполнение немедленно. С сообщниками поступить сообразно обстоятельствам.
ЛУЖИН".
Телефонограмма вторая:
"Верховный Главнокомандующий приказал: рядового Чонкина немедленно доставить в Москву для представления к правительственной награде. Исполнение данного приказа возлагаю на вас.
ЛУЖИН".
И там, и там было указано время приема: 6 ч. 04 м.
Не понимая, что все это значит, Фигурин оторвал взгляд от бумаг, глянул на противоположную стену и оцепенел. Там, где еще вчера был портрет Сталина с девочкой на руках, теперь висел портрет Гитлера, тоже с девочкой, и похоже, что с той же самой. Причем Гитлер на портрете улыбался девочке, а сам при этом косил одним глазом на Фигурина, как бы говоря: вот видишь, какое дело!
Впившись глазами в изображение, Фигурин не сразу заметил, а когда заметил, то уже воспринял как должное, что прямо под портретом было начертано губной помадой и торопливым почерком с обратным наклоном: "Хайль Гитлер!" - и подписано: "Курт".
- Что за дурацкие шутки? - сказал Фигурин. - Дурацкие шутки. Дурацкие шутки. Дурацкие шутки! - закричал он, вскочив на ноги и тряся кулаками.
Тут он пришел в нервное возбуждение, сорвал со стены Гитлера и стал топтать его, все время повторяя, как попугай: "Дурацкие шутки! Дурацкие шутки!" Выбежал в приемную и закричал:
- Есть здесь кто-нибудь?
Ему никто не ответил.
- Есть здесь кто-нибудь? - прокричал он и в коридоре, но, не дождавшись ответа, выхватил пистолет и стал палить в потолок.
Открылась дверь комнаты отдыха, из нее вышел удивленный Свинцов.
Фигурин прекратил стрельбу и спросил Свинцова, где остальные.
- Все удрамши, - сказал Свинцов, глядя на пистолет, из которого медленно вытекала тонкая струйка дыма.
- Что значит удрамши?
- Ну, убегли, значит, - пояснил Свинцов.
- Куда? - Фигурин и сам понял, что вопрос звучит глупо. - А что в школе, не знаешь?
- Звонил начальник конвоя. Сымаю, говорит, охрану и отвожу. Всех арестованных, говорит, освобождаю.
- Освобождает? - поднял брови Фигурин. - А кто разрешил?
Свинцов пожал плечами.
- Ну ладно, - сказал Фигурин, несколько успокоившись. - Иди опять в комнату и жди. Ты мне еще понадобишься.
Он вернулся в кабинет и снял трубку телефона.
- Товарищ Фигурин? - отозвалась телефонистка. - Скажите, что происходит?
- А что происходит? - сказал Фигурин. - Ничего, по-моему, не происходит. Дайте мне Борисова.
Борисова не оказалось ни дома, ни на работе. Фигурин позвонил в Дом колхозника полковнику Добренькому. Не было на месте и его.
- Соедините меня с областью, - приказал Фигурин.
Отозвалась областная телефонистка.
- Лужина мне! - резко приказал Фигурин.
- Какого Лужина? - спросила она.
- Того самого.
- Ах, того самого, - засмеялась телефонистка. - Соединяю.
"Почему она смеется? - подумал Фигурин. - Наверное, там еще ничего не знают".