- Положим, отказать им в приеме не следовало бы, но как у них обстоят дела с финансами? Не случится ли так, что в самом ближайшем времени они начнут просить у меня о материальной поддержке?
- Это очень трудно выяснить, государыня. Если даже кто-то и сохранил пока недвижимость во Франции, они могут ее лишиться со дня на день. События продолжают развиваться, и народ настроен против эмигрантов. Их объявляют предателями родины, государства. Пока король еще как-то сдерживает этот гнев, но в дальнейшем…
- В дальнейшем пойдет на уступки, как делал уже не раз. Но ты не ответил мне, как они устраиваются у нас. Снимают дома, покупают их, оплачивают, когда снимают, или все делают в кредит?
- Я не собирал специально сведений, государыня, но думаю, титулы эмигрантов во многих случаях открывают им кредит.
- Что само по себе очень плохо. Мы можем так начать разорять наших людей. Озаботься, чтобы осторожным образом - без упоминания моего имени, Боже избави! - начать предупреждать наших. Пусть разойдутся слухи о несостоятельности или возможной несостоятельности приезжих. И пусть наши хозяева сами побеспокоятся о своих интересах.
- В этом не будет никаких трудностей, ваше величество.
- Отлично. А теперь какие подробности сообщает наш посланник?
- Их великое множество, но главное - ни о каком успокоении волнений нет и речи. Законы о выкупе феодальных прав на землю оказались, по-видимому, составленными очень неудачно. В деревнях крестьяне на грани бунта. В воздухе же, как пишет посланник, носятся слухи о том, что эти выкупы придется отменить вообще.
- Что значит - придется?
- Чтобы избежать полного восстания. И - в наказание эмигрантам за их измену народу. Пока этого еще не случилось, но перемены в Париже происходят слишком стремительно.
- То, что отношение к эмигрантам не может меняться в лучшую сторону, это очевидно. К тому же французы, мне кажется, всегда легко откликались на всяческие слухи. Истинный порох!
- В данном случае не утихают разговоры о враждебных замыслах двора, о кознях эмигрантов и политических замыслах соседних держав.
- Что же, все это совсем не далеко от истины и, следовательно, не может быть легко погашено. А каково мнение посланника?
- Государыня, его точка зрения полностью совпадает с вашими выводами. Они достаточно мрачны.
- А как выглядит это самое Законодательное собрание? У нас есть хотя бы приблизительные сведения?
- Сведения есть, хотя они и производят впечатление совершеннейшего сумбура.
- Кто знает, иногда взгляд со стороны оказывается наиболее справедливым. К тому же мне слишком хорошо знакомы рассуждения их теоретиков.
- Боюсь, это очень упрощенная схема, но пока она выглядит так. Законодательное собрание с первого же дня своего существования раскололось.
- Этого следовало ожидать. Но каково распределение сил?
- Государыня, все напоминает карту сражения. Правую сторону заняли фельяны, как они называют конституционных монархистов. Средние места, как иронизирует посланник, удивительно быстро заняли депутаты без определенных политических пристрастий. А вот левую сторону делят между собой жирондисты и монтаньяры. Жирондисты славятся превосходными ораторами - это некие Верньо, Бриссо и Кондорсе. Монтаньяры - представители якобинского и тому подобных клубов.
- Но среди якобинцев были, насколько я помню, также выдающиеся и умевшие захватывать народ ораторы.
- Вот именно были, государыня, но волею судеб они как раз не попали в число депутатов.
- Тем не менее бунтовать они смогут и вне Законодательного собрания. От депутатского мандата их популярность не увеличится и не уменьшится. И вы не называете их имен, Храповицкий.
- Посланник упоминает крайне властолюбивого, как он пишет, Робеспьера.
- Его имя встречается уже достаточно давно.
- Совершенно безнравственного, по его же характеристике, хотя и несомненно способного Дантона. Но первое место посланник отводит редактору газеты "Друг народа" - Марату. Его теперь так и называют в печати "Другом народа". Их нет в собрании, но несомненно их влияние сказалось на том, что Законодательное собрание на первых же заседаниях решило конфисковать все имущество эмигрантов.
- Мои предположения оправдываются слишком быстро. Мы получаем тяжелейшее наследство и повод для постоянных забот. Тем более все эти люди бесконечно капризны, требовательны и будут себя чувствовать имеющими право на поддержку.
- Законодательное собрание не обошло вниманием и священников. Несогласных с его постановлениями решено наказывать лишением гражданских прав, высылкою и даже тюрьмой.
- И король снова счел возможным согласиться?
- Нет-нет, ваше величество, он протестовал, не хотел утверждать соответствующие декреты об эмигрантах и духовенстве, но в результате вызвал только крайнее недовольство в народе. Сейчас его величество на всех углах громогласно обвиняют в контактах с эмигрантами и чужими дворами.
- Уступки народу никогда не были лучшей политикой. Сказавши "а", волей-неволей перечислишь все буквы алфавита.
- Но можно ли себе представить, государыня, чтобы не якобинцы или монтаньяры, а жирондисты и в собрании, и в клубах, и в печати стали доказывать необходимость ответить на вызывающее, как они выражаются, поведение иностранных правительств - войной народов против королей! А король в свою очередь дал отставку министерству, назначил новое - целиком из единомышленников Жиронды!
- Это именно то, о чем я говорила. Трусость и предательство неизбежно сталкивают на наклонную плоскость. Раз монарх способен отступать, его будут заставлять это делать до полной его гибели. Вы знаете, друг мой, чем это закончится?
- Трудно предположить, государыня.
- И вовсе не так трудно. Впереди - война, и не только в пределах Франции. Людовик сумеет вовлечь в нее всю Европу. Это уже не назовешь иначе, как Божьим попустительством. За бездарность и нерешительность короля придется расплачиваться нам, и только бы цена эта не оказалась слишком высока.
Из рассказов Н. К. Загряжской А. С. Пушкину.
Потемкин приехал со мною проститься. Я ему сказала: Ты не поверишь, как я о тебе грущу. - "А что такое?" - Не знаю, куда мне будет тебя девать. - "Как так?" - Ты моложе государыни, ты ее переживешь; что тогда из тебя будет? Я знаю тебя, как свои руки: ты никогда не согласишься быть вторым человеком.
Потемкин задумался и сказал: "Не беспокойся, я умру прежде государыни; я умру скоро". И предчувствие его сбылось. Уж я больше его не видала.
Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, А. В. Храповицкий, В. А. Зубов.
- Государыня, свершилось! Измаил взят! Вот донесение князя Потемкина-Таврического. Его привез брат Платона Александровича.
- Ах, этот наш лихой красавец! Зовите же его сюда. Я с удовольствием дополню донесение впечатлениями очевидца.
- Моя императрица! Ваше императорское величество!
- Да вы никак прямо с дороги, мой друг?
- Пыль на моем платье не подходит к дворцовым покоям небожительницы, но она по крайней мере свидетельствует, как торопился его владелец пасть к ногам своей повелительницы.
- Ценю вашу службу, Валерьян Александрович. Вы меня сердечно тронули своим усердием и тем более утешите своим рассказом. Нет-нет, сейчас, немедленно. Вы куда направились, Храповицкий?
- Я думал сообщить Платону Александровичу.
- Это совершенно лишнее. Наш гонец сам все расскажет брату, а пока - вы свободны. Я хочу обстоятельно побеседовать с нашим героем.
- Государыня, я не заслуживаю пока этой оценки!
- Но как я вижу, надеетесь заслужить в будущем.
- Если Господь будет снисходителен к моим самым заветным желаниям. Мне кажется, место мужчины на ратном поле. Я далек от полей дворцовых, хотя они и обладают огромной притягательной силой.
- Не будьте так категоричны, мой друг. В жизни надо отведать вина из каждого бокала. Но ваш военный пыл мне очень импонирует. Итак, я жду рассказа.
- Вы знаете, ваше величество, как долго длилась осада Измаила.
- Конечно, знаю и тем более любопытно, что же могло подвигнуть светлейшего на штурм. Здесь в Петербурге нам стало казаться, что он просто не хочет расставаться со своим сказочным подземельем.
- Государыня, я военный и мне негоже опускаться до простых пересудов.
- Нет-нет, Валерьян Александрович, я приказываю вам отдать мне полный отчет. К тому же мы с вами одни, и ни до чьих ушей ваш рассказ не дойдет. Смелее же, мой друг.
- Раз вы приказываете, ваше величество… Среди офицеров ходили толки, что всему виной княгиня Долгорукова. Светлейший решил порадовать Екатерину Федоровну зрелищем штурма крепости и потому вызвал к себе Суворова. Злые языки толковали, что стопушечной пальбой и батальным огнем князь надеялся одержать наконец победу над сердцем строптивой красавицы.
- А вы тоже находите Долгорукову необыкновенно красивой?
- Ни в коем случае, ваше величество! Княгиня несомненно кажется такой людям… среднего вкуса. Я свой собственный ставлю гораздо выше.
- Любопытно! Но вернемся к делу. Слухи слухами, а Суворов?
- Суворов прибыл к Измаилу 2 декабря девяностого года и тотчас же велел начать готовить фашины для засыпки рвов и штурмовые мельницы, а 7 декабря послал сераскиру ультиматум сдать крепость.
- Вот так, ни с того, ни с сего?
- Но турки же видели приготовления. В них участвовали тысячи человек, и все на их глазах.
- Видели и сложили оружие.