Совсем тем, чтобы исполнить просьбу вашу, скажу вам, что я послал к другу моему Николаю Александровичу Львову оду на истребление в России названия раба ее императорским величеством 5 числа минувшего февраля, предоставя ему волю напечатать ее или предать ее всесожжению. Потребуйте ее у него, и ежели получите, то можете ее поместить в издании вашем, буде не опасаетесь представить в "Зеркале света" зеркало весьма дурного сочинения…
В. В. Капнист - Г. Р. Державину. 20 июля 1786. Обуховка.
Теперь вам приятнее кажется ваше новое положение. Боже мой! Как бы я полетел к вам, ежели б были крылия!.. А то нет, привязан к дому и женой, и детьми, и экономией, и должностью, и делами. Сколько цепей! Нет, право, думаю, что нетерпение мое всех их разорвет и понесет меня к вам на воскрилиях кибиточных…
Первый раз заметила: усмешки. Не придворные чины - им бы и в голову такая вольность не пришла. Записные красавицы. Между собой. Еле слышные словечки. Пожатие плеч. Иронические взгляды. Хуже - сочувствующие.
Может, показалось, может, сама так чувствовала - отклик на своё состояние невольно искала. Сама распорядилась отправить Ермолова, сама уставать от него стала. А со стороны? Стареет государыня. Видит, как тяготиться ею гвардейцы начинают. Никакой золотой клеткой молодости не подменишь.
Нет, нет, казалось! Конечно, только казалось. А бояться начала. На нового потемкинского адъютанта не сразу решилась. Папе через плечо бросила: рисунок недурен, но колорит плох.
Так ли? Собой хорош. Куда как хорош - и раньше замечала. Образован. От Анны Степановны давно слышала: театром Эрмитажным интересовался. Пьесы сочинял. Себя развлекал. В гвардии сколько лет: под тридцать потянуло. Папа плечами пожимал: твоего двора, государыня, придворный книги читает. С литераторами встречается.
У Марьи Саввишны свой суд. За чайком задержала, с вестями от Григория Александровича. На сплетни не откликается. К пересудам глух. А что хорошо - скуповат. Денежки за версту видать, любит. Расчетлив. Такого и держать проще. Горд. Куда как горд, а корысть свое берет. По пустяку перстень с бриллиантом преотличным через Перекусихину передала - и колебаться не стал. Весь ожил. На руку надел - налюбоваться не может.
Что себя обманывать - о сантиментах говорить. Сантименты по выбору - на кого жребий упадёт! А вот скромность и преданность дорого стоят.
Папу слушать нечего - ему бы свой человек был, на кого он, Григорий Александрович, положиться может, от кого все секреты императрицины вызнать удастся.
Для государыни все иначе. Анна Степановна то сказала, о чем про себя не одну ночь думалось. Нельзя без аманта! Нельзя бабкой стать! В кругу семейства жадного и нетерпеливого стариться! При Малом дворе иначе, чем "грандмер", называть не принято. Назло никто, как Павел Петрович, так досадить не умеет.
И себя остановить. Самою себя! Угораздило же разрешить Жану Барду портрет свой написать в капоте. Что из того, что в кабинете, за рабочим столом? Так ведь в капоте! Радовалась - на сеансах сидеть удобней. Самой себе потачку давать.
Так и решила: быть Дмитриеву-Мамонову Александру Матвеевичу. Со дня Донской Божьей Матери - 19 августа. Пусть добрым знаком будет.
Говорит историк
Моралисты трудятся над искоренением злоупотреблений; но достоверно ли, что род людской способен усовершенствоваться?.. Да еще верно ли и то, что между нашими добродетелями и пороками есть такая существенная разница?
Из письма Екатерины II.
В связи с эпохой Екатерины Великой его имя называют чаще остальных. Знаменитый государственный деятель со всеми присущими ему достоинствами и недостатками. Государственное мышление, широта натуры, личная храбрость, редкий талант в интригах, особая приверженность к внешнеполитическим делам - Григорию Александровичу Потемкину будет приписываться все. Со временем. Первое же назначение на высокую должность отношения к талантам не имело. Это всего лишь много раз и по-разному повторявшийся царский прием утвердить "случай" очередного, нежданно-негаданно появлявшегося фаворита. Именно "случай", как язвительно вежливо любил говорить XVIII век, но не заслуги в данном случае неродовитого, полунищего, да к тому же еще недоученного шляхтича со Смоленщины.
Умел ли Потемкин выделиться деловыми качествами, умом, деятельностью? Скорее иначе - знал, чуть не сызмальства знал, к чему надо стремиться, и ради своих единожды намеченных целей готов был идти любым и каждым, путями. Лишь бы скорее, лишь бы короче.
В 18 лет один из первых студентов только что открывшегося московского университета, представленный самой императрице Елизавете Петровне в числе способнейших, через считанные месяцы он отчислен оттуда "по нерадению" к учебе. Эта дорога не устроила Потемкина: слишком длинная да и не ведущая к сколько-нибудь заметным жизненным результатам. И в 21 год вахмистр Потемкин не только в армии. Он в числе участников дворцового переворота, приведшего на престол Екатерину II.
При всем желании биографы "светлейшего" не сумели выяснить, к чему свелось это участие. Безусловно одно - новая царица не оставила без внимания заслуг молодого вахмистра. Ему достается 400 душ крестьян и чин камер-юнкера. Но и вахмистр не позволяет о себе забыть. Он спорит, торгуется, открыто конфликтует с фаворитами тех дней - братьями Орловыми, доходит до рукоприкладства, грозится уйти в монастырь.
И почему-то эта угроза оказывает свое действие. В 1763 году Потемкин - помощник обер-прокурора Синода, должность тем более странная, что сам он остается на военной службе. В 1768 году Потемкин - камергер. Отчисленный из Конной гвардии, поскольку уже состоит при дворе.
И все равно не то! Опять не то! Очередной ход в интриге камергера - Потемкин отпрашивается "волонтиром" на фронт турецкой кампании. Фокшаны, Кагул, Цибры - Потемкин и в самом деле участвует во всех этих операциях, везде проявляет недюжинную отвагу. Но разве не удивительно, что каждый раз о его подвигах и притом в мельчайших подробностях узнает двор. Именно о Потемкине. Теперь Потемкин имеет все основания приехать в Петербург. Хотя бы ненадолго. Лишь бы лично предстать перед самой царицей.
Пожалуй, впервые цели несостоявшегося студента становятся настолько очевидными. Они по-прежнему далеки от него, но Потемкин с ему одному свойственным упорством одолевает еще одну ступеньку на пути вымечтанного сближения с монархиней - ему дается разрешение писать лично императрице. Трудно скрыть разочарование, но тем более нельзя отступать. Пусть все ограничивается письмами - пока. И очередной, последовавший за началом личной переписки, чин - генерал-поручика всего лишь промежуточный и не заслуживающий особого внимания этап.
Нет сомнения, при всех своих вновь обретенных чинах бывший вахмистр далеко уступал иным, прославленным и усиленно рекламируемым корреспондентам царицы - Вольтеру, Дидро, Фальконе, литераторам, философам, дипломатам. Зато в решительности ему не отказать.
Достаточно монархине один-единственный раз, в ответной записке, из вежливости побеспокоиться о его здоровье, посоветовать не рисковать собой - и ровно через месяц Потемкин, отмахнувшись от всех своих воинских обязательств и подвигов, в Петербурге. Что там в Петербурге - во дворце, в личных комнатах, рядом с покоями императрицы!
"Здесь у двора, - с иронической невозмутимостью замечает в одном из частных писем Д. И. Фонвизин, - примечательно только то, что камергер Васильчиков выслан из дворца, и генерал-поручик Потемкин пожалован генерал-адъютантом". А дальше все было лишь естественным следствием "личных комнат". Подполковник Преображенского полка - полковником здесь числилась сама императрица. Член Государственного совета. Абсолютное влияние на иностранные и внутренние дела. И между прочим - звание главного командира Новороссии. Это и многое другое за каких-нибудь полтора года. О выезде из Петербурга, реальном осуществлении этих последних, "командирских", обязанностей, естественно, не могло быть и речи.
Потемкин занят упрочением своего положения в столице. Тем более, что обычной судьбы всех въезжавших во дворец и выезжавших из дворца фаворитов он с самого начала не мыслил себе разделить. К власти Потемкин рвался для того, чтобы сохранить ее за собой. Теперь уже до конца.
"Случайные люди" доигрывают свои роли по-разному. Одни униженно благодарят Екатерину за былую честь, торопятся вымолить лишние подарки себе, родным. Другие пытаются бороться за ускользающий "случай", представляют ревность, отчаяние, даже страсть. Третьи удовлетворяются отступным - в этом Екатерина не скупилась: лишь бы побыстрее с глаз долой. Императрица не терпит (на словах) теней прошлого. Потемкин - исключение и притом единственное. Самоуверенный и внимательный. Бесконечно равнодушный и безошибочно умеющий угадать каждую слабость. Предупредительность любовника он легко подменяет преклонением верноподданного, уходит за атрибуты церемоний, с годами все более пышных, исключительных, заставляющих о себе говорить все европейские дворы.
Словно совершается чудо Галатеи наоборот - живая женщина превращается во все более совершенную и недосягаемую статую божества. И творец-фокусник все дальше отступает от дела своих рук, будто сам изумляющийся совершающимся, будто сам охватываемый все более благоговейным трепетом. И в этом есть свой особый оттенок: не униженный верноподданный, но смертный, ослепленный сиянием неожиданно явившегося божества.