- Семьи у нас нет. Мы свободно сходимся и расходимся.
- А дети? Куда вы деваете детей? - горячо блестя глазами, спорит Евгения.
- Дети - достояние Мирового Города. Они воспитываются на Горных Террасах. Мы как раз летим туда. Вы увидите.
Евгения не удовлетворена и мысленно отвечает:
- Вы свободно сходитесь и расходитесь. Ну, а ревность? Стерн не понимает:
- Ревность? Что это такое - ревность?
- Я люблю человека, мы принадлежим друг другу. Но он полюбил другую и уходит… А я не могу отказаться от него. Он - мой. Я не могу уступить его, я страдаю. Я ненавижу ту, которая отняла его у меня, и способна на преступление. Вот что такое ревность.
Эта горячая тирада поражает Стерна. С широко раскрытыми глазами он смотрит на Евгению, потом на Викентьева.
- Ведь это дико! - восклицает он вслух. - Он мой, она моя… Разве человек может быть моим, твоим? Это же унижает человека! Я не понимаю этого.
И вдруг Стерн вспоминает:
- Ах да, да, да. Ваши писатели так много писали об этом диком чувстве. И это соответствовало вашему общественному строю. Человек мог купить силу и мысль другого человека, и поэтому вам было свойственно собственническое чувство и в отношениях полов. Кажется, у вас даже любовь покупали. Не так ли?
- Покупали, все покупали, - подтверждает Викентьев.
- Нет, мы не знаем этого дикого чувства, - говорит Стерн.
Но вопрос о ревности тронул какую-то больную струну в душе Стерна. Он задумался, и его мысли долетают до Викентьева и Евгении:
- Нэля… Я любил ее… Потом ушел с Майей… Нэля все еще любила меня… Мой друг Лессли свез ее в лечебницу эмоций, и Нэлю вылечили.
- Вылечили! - восклицают Викентьев и Евгения. - У вас лечат от любви?
- В лечебнице эмоций лечат гипнотическим внушением. Нэле внушали равнодушие ко мне, и она забыла меня.
И опять какие-то тяжелые воспоминания поднимаются в душе Стерна. Он снимает с себя чашечки идеографа и отъединяет себя от своих спутников.
Внизу, под кораблем, огни становятся гуще, сливаются в сверкающие потоки. Корабль летит над тем краем Европы, где были когда-то Лондон и Париж, отделенные Ла-Маншем и провинциями Франции. Теперь через Ла-Манш, Лондон и Париж протянулись друг к другу улицы и слились в один район гигантского Мирового Города. Корабль ускоряет свой бег, приближаясь к области Горных Террас.
Горные Террасы расположены в Швейцарских Альпах, в Пиренеях и Апениннах. Они тянутся также в Азии, в лучших местах Гималаев, и в наиболее здоровой части Памира. Здесь, в яслях, в детских колониях и площадках, в детских дворцах, сосредоточено все детское и юношеское население Мирового Города…
Воздушный корабль снизился и пристал к террасе, охватывающей, как гигантская полка, снеговую вершину Юнгфрау. Из густого иглистого леса альпийских сосен, рассаженных по террасе, подымается к небу огромный стеклянный купол Детского Дворца. Аллея с яркой каймой цветов, с желтой, посыпанной песком, ровной дорожкой, ведет к Детскому Дворцу. Перед дворцом - широкая круглая площадка, в центре которой звенит, играя струями в лучах солнца, фонтан с мраморным водоемом.
Звон детского смеха. Несколько сот детей, мальчиков и девочек, совершенно голые, с бронзовым от загара телом, занимаются гимнастикой на площадке. Здоровые, красивые, стройные тельца упруго и ловко делают под бодрую музыку ритмические движения. Острые глазенки следят за руководителем, тоже голым, с кофейным телом, красиво сложенным человеком. С палочкой в руках он стоит на возвышении, видимый всем детям, и проделывает те же упражнения, пересыпая свои движения веселыми остротами и шутками.
- Смейтесь, друзья! - кричит он. - Смех развивает легкие и хорошо действует на нервную систему. Бодрость! Радость! Раз-два!
Часть детей, окончивших упражнения, плещется в холодном водоеме и, вытерев насухо тело, растирает его докрасна под наблюдением другого руководителя.
- В Мировом Городе придают исключительное значение физическому развитию, - говорит Стерн. - Тело юного гражданина Мирового Города должно быть красиво, гармонически развито, здорово.
- А что вы делаете с больными детьми? - спрашивает Евгения.
- Мы помещаем их в детские санатории в самых здоровых местах Горных Террас. А безнадежно больных - идиотов, физических уродов - мы умерщвляем в младенчестве безболезненным способом.
Викентьев и Евгения не могут оторвать глаз от детского цветника, но Стерн торопит их. Они входят во Дворец. Он весь из стекла. Яркие, радостные, полные света и цветов, комнаты, сверкающие чистотой, душистые от ароматов.
Первая комната - приемник. Врачи в белом взвешивают и выслушивают только что прибывших младенцев. Их ассистенты - подростки, воспитанники Горных Террас. Врачи дают короткие объяснения своим молодым помощникам и ученикам.
- Слабая грудь! В Давос, - отмечает врач одного хилого младенца.
- На Южные Террасы! - отмечает врач другого.
… Огромный зал с мягким ласковым светом. Тихо журчит где-то музыка. Ряды белых кроваток. Над кроватками, перед глазами младенцев, висят разноцветные шарики. Вот у одного ряда кроваток сами собой раскрылись стеклянные створки окна. Зеркальный отражатель направил на голых детей поток солнца. Сами собой поднялись из-под изголовья кроваток зонтики и затенили головы детей. Несколько минут. Автомат поворачивает ребенка другой стороной к солнцу.
- С первых дней младенчества, - рассказывает Стерн, - мы развиваем у детей слух и зрение. Музыка и эти цветные шарики служат этой цели. Воздушные солнечные ванны укрепляют и закаляют их тело.
Наверху, под куполом, круглое фойе, залитое солнцем. Из откинутых створок окна видна подернутая синей дымкой даль. Сверкают алмазами короны гор. Крапины изумрудных лесов. Лазурные пятна озер. И солнце! Солнце!
Дети сидят и набрасывают на полотне сочные мазки красок. Они умело передают игру света и теней, переливы, оттенки цветов, и кажется, что все эти дети талантливы. И та же мысль об одаренности детей Мирового Города приходит в голову Викентьева и Евгении, когда они заглядывают в музыкальную студию, где дети разыгрывают свои музыкальные сочинения, в студию словесности, где малыши читают свои стихи, яркие, звонкие, образные.
- Какие гениальные дети! - любуются ими Викентьев и Евгения.
- Гениальные? - усмехается Стерн.
- Все люди талантливы, если их умело воспитать. В наше время нет бездарных людей. Мы подчинили себе природу человеческого ума и духа и направляем ее по своей воле. Путем воспитания физической и умственной культуры, мы создаем талантливых поэтов, художников, музыкантов.
Открывается широкий люк в куполе; в люке видны светлые борта воздушного корабля. Спущен трап. Светлая цепь детей поднимается по трапу на корабль.
- Куда вы летите, дети? - улыбаясь им, спрашивает по идеографу Евгения.
- На север, на юг, по всему миру, - несется ответ. - Мы летим учиться у морей, у гор, у ледников, в глубинах океана…
- В глубинах океана? - переспрашивает Евгения.
- Да, да! Мы спустимся на дно океана в подводных кораблях.
- Мы будем учиться на заводах и фабриках Мирового Города.
- Где же все-таки ваша школа? - спрашивает Викентьев.
- Тут, там, везде, на всем земном шаре, - доносятся бойкие ответы.
Стерн сияет радостью и гордостью.
- У нас нет школьных скамеек и душных аудиторий, как ваше время, - говорит он. - Наше юношество и наши дети учатся на свободе, изучая геологию в недрах земли, ботанику - в лесах и полях наших террас, физику - в природе… У нас почти нет книг. Юное поколение рыщет по всему земному шару и добывает своей пытливостью и трудом знания. Руководители им ставят задачи, и дети сами разрешают их.
Одна группа молодежи, взбирающаяся по трапу, сообщает:
- Нам поставлена задача исследовать морскую растительность и животный мир.
Другая группа говорит:
- Мы должны произвести исследования на том месте Мирового Города, где находился Рим, и подготовить материалы для докладов по древней истории.
- А мы изучим жизнь одноклеточных животных в Тихом океане и привезем доклад по биологии…
На тросах поднимают на корабль огромный телескоп. На учебном воздушном корабле устроена башня-обсерватория, химические лаборатории, радио-идеограф.
Трап убран. Корабль мягко фыркает поршнями и взвивается ввысь. Гирлянды юных голов у перил палубы. Звенят голоса. Машут руки. Корабль делает поворот и скрывается за голубой ледяной шапкой Юнгфрау.
II. Великий изобретатель
- Это я, Лессли! Вы расположены говорить со мной, Евгения Моран?
Над радио-идеографом, на стене каюты Евгении, вспыхивает белая искра, разрастается в светлый прямоугольник, и в прямоугольнике света - сильная фигура Лессли.
У Евгении отчего-то взволнованно стучит сердце и приливает кровь к лицу. Она много думала о Лессли, хотела его видеть… Но как же Викентьев? Лессли и Викентьев - кто ей дороже?
У Лессли лицо светлеет. Он читает по идеографу то, что творится в душе Евгении.
- Да, да, я много думала о вас. Я не знаю… Я не понимаю, что творится во мне, Лессли. Викентьев… Вы…
На экране Евгения видит: призрачное отражение себя и четкое отражение Лессли. Он хватает руки ее призрака, целует их, целует ее лицо. Это радио-идеограф отражает мысли Лессли.
На острове Ява, у себя в кабинете, Лессли видит на экране две призрачные фигуры - свою и Викентьева. А между ними четкую фигуру Евгении. Она мечется между ним и Викентьевым. Это мысли Евгении.