Игорь кивнул, приблизив лицо - и вдруг прижал ее ногой, с силой повернув лицо к себе, и впился в губы, не давая ей закричать. Любка попробовала оттолкнуть его от себя, но Игорь оказался сильным. Одна его рука скользнула за отворот халата, оторвав пуговицу, он рванул за лифчик, зажимая рукой оголившуюся грудь.
Любка тихо молча закричала всем своим существом, вдруг почувствовав, как обожгло ступни, будто она ступила в раскаленную лаву… - и сразу огонь охватил все ее тело.
Что было потом, в первые минуты, Любка помнила смутно.
Игорь вдруг застыл. Она сползла на пол, пытаясь нащупать пуговицу. Жжение в теле прекратилось, лишь легкое покалывание в подошвах, будто она отсидела ноги, а теперь подвигала ими. Взглянула на Игоря, не понимая, отчего он не двигается. И неожиданно сообразила, что поезд остановился…
Стояла какая-то неестественная тишина. Было так тихо, словно она оглохла. Полуприкрытые глаза Игоря все еще смотрели в то место, где было ее лицо. Она пару секунд разглядывала его с удивлением, а потом бросилась бежать прочь…
И застыла, как вкопанная…
В вагоне все так же горел тусклый свет, и люди…
Они не двигались, застыв в неподвижных, а порой неудобных позах, как-то: человек решил спрыгнуть с верхней полки - и теперь висел в воздухе, упираясь одной рукой. Двое, разговаривавшие между собой, замерли с открытыми ртами, один с приподнятым пальцем, а второй, видимо, пытаясь встать, оторвавшись от сиденья и ухватившись за поручень, загородив проход. Еще один протягивал руку к двери, наверное, встал, чтобы сходить в туалет. Посреди вагона, Любка заметила проводницу, которая будила пассажира, не дотронувшись, или, наоборот, отдернув руку.
Испуганно озираясь, Любка проследовала к своему месту, дожидаясь, что, может быть, поезд заведется сам собой. Она сбросила тапки, забираясь на верхнюю полку, и неожиданно заметив на подошвах обеих ног нечто вроде татуировки или клейма. Один в виде змеи, а второй знак сильно смахивал на дерево. Знаки ее расстроили. Она и без того стеснялась показывать свои подошвы, которые были как будто обожжены, покрытые неровными зажившими рубцами, и кожа на них была стянутой, не такая, как у девчонок.
Любка с удивлением провела по знакам рукой, заметив, что они слегка светятся. Она забралась под одеяло, вспоминая, что сделала такое, что могло бы привести к таким последствиям.
Ничего.
А вдруг следующий поезд?! Теперь она напугалась по-настоящему, озабочено сползая вниз.
- Эй! Эй! - подергала она проводницу за рукав. - Проснитесь же!
Но проводница ни на что не реагировала. Она словно одеревенела, на мгновение обмякнув и свалившись плашмя на просыпающегося пассажира. И снова одеревенела. Наверное, в таком виде ее можно было использовать в качестве манекена. Любка едва успела ее подхватить и положить мягко, чтобы она не ткнула вытянутым пальцем в глаз.
Любка уже ничего не понимала…
Чувствуя беспокойство, вернулась в тамбур, с которого все началось. Игорь оставался все в той же позе, за время ее отсутствия даже ни разу не моргнув. Испробовала еще один способ - вернулась в его объятия, подождав минуты пять. И снова ничего не произошло.
И обрадовалась, слегка напугавшись, когда в дверь постучали с улицы.
Она повернула щеколду, открыла дверь, и несколько опешила, заметив двух волшебников… Быстро отогнула рычаг, убирая покрышку и освобождая лестницу, чтобы впустить их.
Расстроенными они не выглядели, но оба покачали с укором головой.
- Надо было между ног коленом… Забыла? - волшебник усмехнулся, похлопав Игоря по плечу.
- Вы?! Где вы были?! - взволнованно воскликнула Любка. - Я вас так ждала!
- На восходе и на закате, там, где заканчивается один мир и начинается другой. В начале пути, - ответила волшебница, проследовав в вагон.
Любка поплелась за нею следом.
- Кажется, нам негде присесть… Выйдем на свежий воздух, - развернулась она.
- А поезд без меня не уйдет?! - испугалась Любка.
- Этот? Он будет стоять вечно! - усмехнулась она, разворачивая ее за плечи и подталкивая к выходу.
- Но как же…
- Нынче все поезда стоят, - рассмеялась волшебница. - Иногда бывает полезно остановиться и подумать о чем-нибудь своем… На этот раз ты не стала передвигать стрелки, а просто остановила часы…
- Это я?! Я остановила?! - не поверила Любка, внимательно взглянув на волшебника, который уже стоял на траве и смотрел куда-то вдаль.
- Ну конечно! Кто бы кроме тебя смог еще?! - радостно согласилась с нею волшебница. - Значит, сила твоя возвращается…
- Эта?! - Любка недовольно махнула рукой в сторону поезда, попробовала усмехнуться, но усмешка получилась кислой. - Как теперь это запустить?! И людей…
- Проще пареной репы, - рассмеялся волшебник. - Попробуй испугаться так же сильно еще раз!
- Я пробовала! - тяжело вздохнула Любка. - У меня не получается.
- Там была угроза нападения, а тут ты поняла, что самой тебе ничего не угрожает, - объяснил волшебник.
Волшебники не замедлили собрать хворост, развели костер, пристраиваясь на брошенных на землю плащах, поманив с собой Любку, которая помогала им.
Она долго думала, прежде чем сеть. Волшебники одно, она другое - плащ мог запачкаться.
- Похвально, что беспокоишься о моем плаще, но ему ничего не будет, - успокоил ее волшебник. - Ему столько же лет, сколько вселенной.
Любка присела, любуясь огнем.
- Я уже ничего не понимаю, - призналась она. - Может быть, вы объясните? И что у меня с ногами?! - почти выкрикнула она.
- Знак земли и неба, древо и змея. Это два подпространства, которые образуют обе вселенные. Первое - основание, второе… Сложно объяснить. Если брать человека, то это то, что привносит в его жизнь образ. Начало и конец.
- Первый раз ты усыпила вселенную на четыре месяца, когда еще была в чреве матери. Тебя рассердили звуки плохого пищеварения. Люди очень испугались, когда поняли. Но тогда сон вселенной был некрепким, планеты и звезды двигались.
- Они действительно такие сильные? - Любка рассматривала знаки на обеих ногах в изумлении.
- Нет, сами знаки ни при чем, они лишь указывают, что сила возродилась и снова охраняет тебя. Но из того же источника пьет Голлем. Если силу проклятия не разрушить, он будет противостоять тебе с такой же силой. И мы пришли предупредить.
Любка сжалась, испуганно вглядываясь в лица волшебников. Они были серьезны и задумчивы, взгляды их отрешенно смотрели в огонь, который только один и оставался живым.
- Меня будут ненавидеть люди?
Волшебник и волшебница какое-то время молчали. Потом волшебник заговорил.
- Не совсем. То, что ты сделала, ни добро и ни зло. Голлем, сам по себе, лишь сгусток живой информации, которая обращается к человеку. Уговаривает, обещает, объясняет. На уровне подсознания, пробуждая в человеке все, что есть у него темного. Тот, кто не имеет в себе страха или злобы - своего Голлема, это необязательно сам человек, нечто, оставленное людьми или ему, или его душе, с которым он связан единым пространством, как другая вселенная, - чувствует себя некомфортно, он убегает, закрывается. Тот, кто имеет темное и злое, приникнет к нему своим ухом - и будет творить зло. А есть люди, которые как ты, будут мучимы своим злом. В мир пришла беда. Без Голлема ты могла бы любить людей, поднимать их, подниматься вместе с ними. Но Голлем противостоит тебе, следовательно, все злое, что в них накопилось, выйдет наружу. И они станут убивать, и насиловать, и торговать друг другом. И те, которые не имеют зла, будут противостоять им, но большая часть закроется в себе.
- Ну! - не поверила Любка. - Так можно свалить на меня все зло! Войны и рабство были и без меня.
- Это Зверь, он все еще здесь. Он как Голлем. И силен, но лишь потому, что есть многие люди, которые служат ему, чтобы удовлетворить свои амбиции. И здорово пугаются, когда зверь поворачивается против них самих.
- Когда-то у людей была магия, они знали, как устроен человек, как подчинить его, как украсть или заставить отдать добро. И как вылечить и доказать вину насилия. Но потом пришел Зверь, поменял знания, придав им новое звучание, и знания стали недоказуемыми. Догматы не несут в себе ничего такого, с чем столкнулся бы человек в жизни, они приятны на слух и ласкают надежду и веру человека в лучший мир. Казалось бы, простой догмат: Бог есть, и он любит тебя, ибо дал Сына. Верь. И страшная правда уже никогда не откроет человеку глаза, хотя правда всегда вокруг него и рядом. Бог не добрый и не злой, есть определенные правила, когда он любит, а когда уже не считает человека своим другом. У него не может быть детей, он не животворит, а управляет материей, которая сделает все по его слову, и судит, и обличает, и наказывает.
- А вы? - удивилась Любка.
- Мы его руки, в этом мире я правая рука, а он левая, - сказала волшебница. - А в том, он правая, а я левая. А духи - наши пальцы.
- Зачем же он дал мне… - Любка запнулась, обдумывая продолжение, - такую силу?
- Он подумал, что если дать людям человека, который сильнее Зверя, они поверят или начнут сомневаться, и будут искать ответ. Нет, здесь ты уже ничего не сможешь сделать, сила Зверя на земле столь велика, что даже если бы у тебя не будет Голлема, люди не станут разбираться, откуда идет твоя сила. Но в том мире Зверь родился одновременно с тобой. И Бог надеялся, что ты найдешь его и раскроешь его секрет, предав на осмеяние, и он не рыскал бы по свету, перестраивая ум человека.