Ничего не меняется в этой жизни! Хоть в будущем, хоть в прошлом. А менять надо, господа. Я остановился перед "джинсовым" держась руками за лямки знакомого ему ранца.
- Иди сюда!
Надо же, слова переставил!
Стою.
Он схватил меня левой рукой за плечо и потащил за угол школы. Соратники потянулись за ним, всеми силами изображая "хулиганистую" походку: воровато оглядываясь и не прекращая сплевывать.
Молча тащить меня "джинсовому" показалось не так эффектно, поэтому по пути он стал нагонять жути: "Ну, сейчас… Ну, все… Сейчас все…"
Что-то совсем плохо у парня с лексиконом.
Он затащил меня за угол здания и прижал к кирпичной стенке левой рукой. Правую сжал в кулак и поднес к своему правому уху.
Как лук натягивал.
- Ты что, шкет, совсем ох…л?
С козырей зашел.
Ошибка! Самое правильное для него было бы молча надавать мне по ушам, развернуться и гордо уйти с чувством выполненного долга. А так - начинается вербальный контакт. А здесь мускульная сила не имеет столь определяющего значения.
Ну, что дальше?
Пока молчу и смотрю ему прямо в глаза. Для приматов - это угроза.
В глазах у злодея мелькает легкая неуверенность. Что-то неправильно. По идее, я должен разныться от страшного матерного слова, закрыть лицо руками, просить пощады и так далее. При этом раскладе получаю по шее, пинком под зад - и все, дело можно сдавать в архив.
Однако программа начинает давать легкие незапланированные сбои.
- Ты что, - экзекутор решил несколько поменять текстовку, - в репу хочешь?
Тоже козырь, но уже помельче.
Я замечаю в "группе поддержки" прыщавого верзилу, который неумело пытается подкурить мятую беломорину. Указываю на него левой рукой.
- Чего? - "джинсовый" недоуменно озирается.
- Пусть он скажет, - теперь я смотрю в глаза прыщавому.
Тот неожиданно кашляет, подавившись дымом.
- Чего скажет?
- Пусть он скажет, - стараюсь говорить внятно, хотя собственный адреналин все же меня потряхивает, - пусть скажет, был расчет или нет.
- Какой расчет? Чего ты лепишь?
- Я тебя спрашивал у спортзала: "В расчете?". Ты сказал: "В расчете" и мы пожали руки. Пусть он скажет, был расчет или нет.
А вот тут уже все сложно!
Мальчишек хлебом не корми - дай поиграть в правила, понятия, законы. И не суть, что законы, порой, придумываются тут же, на месте. Всегда солиднее выглядит, когда ты с многозначительным видом изображаешь компетентность в этих вопросах.
Упорствую:
- Расчет был или нет?
- Был расчет, - бурчит наконец-то прыщавый.
- Руку убрал.
От моей наглости у "джинсового" округляются глаза:
- Ты ч-чего борзеешь?
- Раз кент ботает за расчет, не в мазу поцем кипешивать, - я рывком освобождаюсь от захвата, - Западло гнусом по жиле штырить.
Если честно, этот набор белиберды, похожий на блатной жаргон, я придумал заранее, просчитывая планируемое развитие хода событий. Даже стишок один вспомнил, который одно время метался по Интернету.
- Опа-опа, - делает "охотничью стойку" парень, приятными чертами лица, напоминающий девчонку, - Это что, по фене? Что значит?
Здесь они тоже - липнут как мухи на мед! Вот откуда у них такая тяга к блатной романтике? Исторические корни каторжных предков?
- Раз расчет был, конфликт исчерпан, - перевожу я, - негоже правила нарушать, господа хорошие!
- Завально! А еще скажи что-нибудь.
"Джинсовый" уже оттерт в сторону, причина толковища забыта. У мальчишек горят глаза как перед новой игрушкой.
- Да, пожалуйста:
Летит малява безпонтово,
Мотор порожняком гичкует,
На стрелку нам в натуре снова,
Но Бог не фраер - он банкует.
- А это чего значит? - ревниво бурчит "джинсовый", пытаясь набрать потерянные очки.
- А это значит:
Летит письмо - не жду ответа,
И сердце попусту страдает.
Свиданье нам… возможно ль это?
Господь - владыка. Он решает.
Радостно ржут.
- Слышь, малой, а тебя как звать-то?…
Я поздравил себя с приобретением новых знакомых. Ведь неплохие в целом парни.
Пионеры…
Глава 5
- Да стой, ты! Подожди, я сам, - это отец.
Ну, как маленький, ей-Богу! Сидел, мучился, записывал через микрофон на допотопный "Брянск" музыку с телевизора. А я ему показал, как двумя медными проводками от телефонной "лапши" можно завести сигнал в магнитофон напрямую от звуковой платы не менее допотопного "Рекорда".
Теперь батя неуклюже тычет толстым паяльником в потроха раскуроченного телевизора, сопит и торопится - ведь "Песня-73" уже в разгаре, а ему так не терпится попробовать неожиданное ноу-хау. На маминой деревянной разделочной доске - куски канифоли, капли олова и черные подпалины. В другое время папе был бы капец, но мама очень любит Толкунову и терпеливо сносит наш вандализм.
Папа так разволновался, что даже не спросил, откуда я знаю про такие уловки. А мама пока просто собирает информацию, внимательно посматривая на меня и что-то себе на ус мотая.
Младший братишка крутится возле отца, усердно пытаясь хоть чем-то помочь семейному делу. Разумеется, всем мешает, наталкивается на папино порыкивание, всхлипом обозначает начало грандиозного рева, тут же о нем забывает, и снова продолжает суетиться. Чувствует, что внимание родителей несколько смещается в сторону от его особы. Эгоист растет!
- Мам, я схожу погуляю.
Мать отрывается от высмаркивания Васькиного носа и выдает по накатанной:
- Уроки сделал?
- Да, сразу же после школы.
- Показывай!
Я поплелся в другую комнату.
Когда возвращался, в голове забрезжила кое-какая идейка.
- Слушай, мам. Показать-то я, конечно, покажу. Только давай сделаем поинтереснее!
- Что ты еще придумал? - за последние сутки мать стала какой-то тревожно-подозрительной.
- Я предлагаю договор. Ты - больше не контролируешь мои домашние задания. Если я получаю в школе меньше четверки - договор расторгнут. Если ты захочешь проверить, а уроки не сделаны после четырех - договор расторгнут. Если ты проверяешь и находишь хоть одну ошибку - договор расторгнут. Если задаешь вопрос по программе, и я не могу ответить, или отвечаю не правильно - договор расторгнут. Идет?
Отец косится в нашу сторону в клубах канифольного дыма и озадаченно хмыкает. Мать хлопает глазами и неуверенно спрашивает:
- А зачем это?
- Ну, как, мам! Я же должен учиться самостоятельности. Должен быть ответственным, серьезным. И тебе голову своими уроками не забивать. Вон, Василий, до сих пор читать не умеет, учи лучше его. И, кстати, таблицу умножения я уже выучил. Сверх программы. Проверь.
- Трижды восемь, - говорит мать рассеянно.
- Двадцать четыре. А шестью семь - сорок два, а семью восемь - пятьдесят шесть. Ну что, мам, договорились?
Когда в прошлой жизни я перешел в четвертый класс, мать сама придумала этот договор, потому что Васька учился отвратительно и занимал львиную долю ее свободного времени. Сейчас я бессовестно занимался плагиатом, предполагая, что матери не может не понравиться то, что она придумает сама позже.
- Ну, давай попробуем, - в ее голосе неуверенность.
- Ну, давай, пробуй, - в тон матери вторю я и сую ей тетради с домашкой, - а я пошел. Найдешь ошибку - нет договора.
- В девять чтоб дома был! - мать пытается хоть последнее слово оставить за собой.
- Что хочет женщина, того хочет Бог!
Не вышло.
Слышу, как очередной раз хмыкает отец…