- Поедешь на север, Эрзарих, - тихо сказала Корнелия. - К моему брату. Отвезёшь письмо. Соберись к завтрашнему утру.
- Зачем ты меня прогоняешь, хозяйка? - искренне, как и все варвары, возмутился лангобард. Он говорил на латинском почти без акцента, научился всего за три года! - Что я сделал неправильно? В чём я виноват?
- Ни в чём. Речь идёт о будущем молодого хозяина.
- Его кто-то хочет убить? - Эрзарих сдвинул соломенные брови, а широченная ладонь машинально легла на рукоять висящего на поясе ножа. Лангобарду дозволялось носить в доме оружие - он был телохранителем Корнелии. И любовником заодно.
"Он отвезёт письмо и вернётся с ответом, - твёрдо сказала себе госпожа. - Обязательно вернётся. Эрзарих - варвар, а варвары хитры и живучи… Мне некого больше послать!"
Лангобард, выслушав хозяйку, не отказался - не посмел бы. А кроме того, неплохо знакомая с обычаями германцев Корнелия прекрасно знала, что для них нет ничего более святого, чем семья и род. Gens, если использовать высокую латынь. Эрзарих относится к Северину, будто к собственному отпрыску - ещё бы, костлявый мальчишка является сыном госпожи! Прекраснейшей из женщин. Богини, подобной Фрейе. Богини, которая поручила Эрзариху хранить и защищать её самоё, её дом и её род!
- Ты уезжаешь надолго. - Корнелия вышла на террасу, с которой открывался великолепнейший вид на оливковые рощи, золотую полосу песка у тёмно-лазурных вод ласкового Средиземного моря и сияющий мягким багрянцем закат. Солнце, наполовину погружённое в облака, было готово кануть за грань мира. - Полгода, не меньше…
- Я вернусь быстрее, - упрямо ответил Эрзарих. - Морю я не верю, поеду посуху.
- Запомни: это место называется Суасон, там правят франки. На север, всё время на север через Альпы и Гельвецию…
- Я найду. - Ничто не могло поколебать уверенность лангобарда. Корнелия внезапно поняла - а ведь и впрямь найдёт. В лепёшку расшибётся, но найдёт!
- Пойдём. - Госпожа уткнулась лицом в широкую грудь Эрзариха. - Эта ночь только наша.
- Я не предам тебя… Корнелия, - невпопад ответил лангобард. - Я буду здесь в начале зимы, а если не выполню обещания, сгину в Хель…
- Неисправимый язычник, - грустно усмехнулась хозяйка. - Идём же!
Эрзарих легко, как пушинку, подхватил римскую красавицу на руки, и они скрылись за невесомыми шёлковыми занавесями…
Следующим утром высоченный широкоплечий всадник с гривой белых волос, короткой бородой и отрешённо-спокойным взглядом выехал из ворот городка Салерно, что к югу от великого и вечного Рима. Ворота охранял готский десяток - своего, германца, они пропустили беспрепятственно. Тем более что видели: перед ними воин, свободный и наверняка богатый человек.
Госпожа не поскупилась - оружие, снаряжение, две лучшие лошади, немалый запас серебра византийской чеканки. Корнелия слишком любила своего недотёпу-сына, чтобы поручать устройство его судьбы человеку, которому она не доверяет. Всё прочее зависело только от Эрзариха.
Северину придётся пройти ту школу, которая делает римлянина римлянином. Хочет он того или нет. Иначе весь мир будет заполнен такими вот… Эрзарихами. Честными, добрыми, сильными. Но бессмысленными.
Не в обиду верному лангобарду будь сказано.
* * *
Эрзарих сдержал слово. Он пешком пришёл в Салерно к Дню Вифлеемских младенцев, 28 декабря 494 года. Исхудавший, голодный, без лошадей и поклажи. На правой руке было отрублено два пальца. Единственным достоянием лангобарда остались лишь клинок да кольчужная лорика.
Пергамент с ответным письмом епископа Ремигия он сохранил под полуистлевшей рубахой, и Корнелия прочла то, что хотела прочесть, с трудом разбирая расплывшиеся от пота буквы.
Через день Северина начали готовить к отъезду в Галлию. Ремигий назначил мальчишку личным картулярием и немедленно требовал его к себе.
В Суасон, что в королевстве франков. Королевстве, доселе не имеющем даже собственного названия.
* * *
- Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem… - У Северина зуб на зуб не попадал, от ужаса даже слова молитвы путать начал. Мул картулярия покрылся бело-серой пеной и поджал уши; что удерживало перепуганную скотину на месте, неизвестно.
Преосвященный Ремигий и прежде неоднократно намекал, что неведомое древнее волшебство, коим напитаны эти леса, время от времени пробуждается, да Северин не верил - слишком далёкими от реальности казались ему сумрачные и недобрые легенды германцев. Но сейчас живое подтверждение истинности слов епископа находилось перед глазами оцепеневшего картулярия.
Низкие свинцовые тучи озарились взблесками молний, только не привычных, синевато-белых, а изумрудно-зелёных, ударявших в столетние деревья на дальнем берегу реки. Кроны нескольких сосен занялись бледным оранжевым пламенем, превратившись в огромные факелы, ледяной ветер усилился, струи тумана начали превращаться в призрачных титанических змей, ползущих по небесам.
На шлемах франкских воинов и остриях копий засветились белёсые огоньки, по строю пехоты вначале прошёл глухой недоумённый ропот, затем начали раздаваться испуганные вскрики - подданные Хловиса, неустрашимые и грозные в битве, подобно всем варварам панически боялись колдовства, полагая таковое делом нечистым и вредоносным. Недаром ни в одной сказке германцев нет мужчин-колдунов, одни лишь ведьмы - позорнее чародейства для мужчины считалась только трусость в битве.
Северин обернулся, желая взглянуть на короля. Хловис пытается оставаться спокойным, лишь перебирает пальцами левой руки свои замечательные волосы, будто надеется получить помощь от сокрытой в них таинственной силы.
Неподалёку, рядом с королевским шатром, наливаются зловещим красноватым огнём страшенные истуканы - неужто Вотан с Доннаром решили вступиться за преданного им рикса франков?
Ничего подобного! Внизу, у реки, началось побоище - Теодоберт не выдержал натиска, когорта захлебнулась в нахлестывающих волнах алеманов, к гребню холма прорвались всего две или две с половиной сотни вместе с самим мажордомом. Конница Алетия тоже начала отступать, много всадников полегло под стрелами варваров, укрывших лучников в лесу…
- Ещё немного, и они побегут, - расслышал Северин слова Ремигия, совсем недавно показавшиеся бы невероятными: войско Хловиса никогда не отступало и не покидало поле битвы! Сикамбры не зря считались самым могучим и воинственным племенем франков, но что противопоставит меч волшебству, подчинённому риксу Гебериху? Пускай это и не делает чести вождю алеманов, но победа всё спишет!
- Епископ, надо что-то делать, - прохрипел Северин. Варвары подошли совсем близко, можно было рассмотреть их раскрасневшиеся лица и пену "священной ярости" у губ. - Святой отец?
- Святой отец - в Риме, - огрызнулся Ремигий. - Я не умею колдовать! Только Господь может остановить это бесовство! Нашими молитвами!
Господь… Где Он, Господь? Где угодно, но только не в арденнских лесах! Северин ещё дома, в Салерно, твёрдо уяснил, что времена истинных чудес, когда сила Христа и апостолов зримо обитала в тварном мире, давно миновали.
Универсум людей погружается во мрак и хаос, близится день Суда, Бог лишь наблюдает да отмечает своей печатью праведников и мучеников, чья святость сияет во тьме путеводным факелом для грешников… Так, по крайней мере, утверждали все Отцы Церкви, сочинения которых Северин затверживал едва ли не наизусть.
Небеса бурлили словно ведьмин котёл, паутина тонких молний слепила глаза, от раскатов грома закладывало уши, ветер нёс жалящие кожу снежинки. Над дальними холмами плясали отвратительные призраки, сотканные из сероватого тумана. Против сикамбров выступила бесплотная, невиданная ранее армия, порождённая затаившейся в Арденнах силой, не принадлежащей человеческому миру…
- Стоять на месте! Держаться! - Хловис, пустив коня в галоп, промчался вдоль строя щитников. - Или мы уйдём отсюда с победой, или будем пировать в Вальхалле! Маркомер, приведи конницу! Держаться, держаться!
"Он великолепен, - отрешённо подумал Северин, наблюдая за королём. - Подобен древним богам Рима…"
Сила Хловиса редко вырывалась на свободу, но сейчас рикс сикамбров словно бы окутался тёплым золотистым коконом, растапливавшим лёд чужого колдовства - страх на время уходил, возвращалась если не уверенность, то решимость или устоять, или погибнуть. Пиршественные столы Вальхаллы ждут новых гостей.
- Держись рядом, - приказал Ремигий Северину на латыни, хотя раньше заставлял говорить или по-готски, или на ужасающем диалекте франков. Алеманы уже вгрызались в крепкий орешек сикамбрийской пехоты, дукс Маркомер со своими всадниками и потрёпанная кавалерия Алетия перестраивались в тылу для решающего отчаянного удара. - Мы среди варваров, а потому должны показывать им пример и помнить - римлянина может ждать либо смерть, либо победа!
Северину решительно не хотелось ни того, ни другого. Отлично сказано, ваше преподобие: "Мы среди варваров!" Два жалких осколка некогда великой Империи, затерянных в непроходимых чащобах на краю мира…
Картулярий и сам не понял, как это произошло. Германцы неожиданно быстро прорвали каре сикамбров, началась бойня, когда каждый сам за себя. Ремигий снял с пояса булаву, продел ладонь в кожаную петлю, закреплённую на рукояти, и ободряюще подмигнул своему молодому помощнику - не бойся, мол, всё обойдётся.
Дрожащая рука Северина нащупала холодное металлическое яблоко обязательного короткого гладия: в священство картулярий посвящён не был, а потому имел право носить "мирское" оружие, что полагал излишней и ненужной для учёного человека привилегией.