От неожиданного предложения Батен даже онемел.
- Мне… некому писать, - помедлив, ответил он.
- Бывает, - легко согласился парень. Он еще раз оглянулся. Вдруг - сразу - его лицо изменилось, невозмутимость покинула парня, уступив место порывистому возбуждению. - Хочешь очень хороший совет, - чуть не шепотом сказал он. - Очень хороший!
- Какой? - Батен понял, что совет будет действительно хорошим, но связанным с риском.
- Дождись ночи и ползи вниз, к поморникам. Раз у тебя в самом деле, никого близких нет, им, - он кивнул в сторону строений заставы, - будет все равно, что ты умер. Зато живым останешься.
- Нет, - сказал Батен помолчав.
- Здесь тебя убьют. - Лицо Менкара снова стало бесстрастным.
- Это слишком похоже на дезертирство.
Менкар чуть усмехнулся.
- Оставайся, только это самоубийством будет.
- Я не могу поступить так. Я офицер, - тихо сказал Батен.
Менкар, не говоря больше ни слова, повернулся и пошел прочь.
- Меня здесь убьют, - прошептал Батен ему в спину. Сказано это было для себя.
Его здесь и в самом деле убивали. Батен ощутил это сразу же, как попал на заставу. Он был в деревне единственным дворянином - не считать же в самом деле отобравшего его сотника, начальника заставы. Или медовара Аламака Акрукса. Или этого, Ал'амака Менкара, который даже и не служил здесь, а просто околачивался по окрестной родне, ожидая, пока выйдет его срок отправляться в училище.
Рекруты - крестьяне и мещане, по происхождению нездешние, впитавшие почтение к дворянскому званию с молоком матери, - были с ним сдержанны и осторожны. Хотя некоторые из них и поддавались на подстрекания урядников, но все это были мелкие уколы по сравнению с тем, как вели себя местные. Солдаты, составлявшие большую часть гарнизона заставы и призываемые из краевых крестьян, служили не двадцать пять лет, как по рекрутской повинности, а два года и потом периодически призывались на военные сборы до шестидесятилетнего возраста. Жили они здесь вольно, помещиков не знали, дворян презирали, а потому вели себя с Батеном заносчиво и нагло. Именно они более всего и досаждали ему: оскорбляли и задирали на каждом шагу, провоцировали на драку, но пока что и пальцем его не касались, соблюдая не то неписаный закон, не то негласный кодекс чести. Батен, впрочем, не обманывался на этот счет - напряжение нарастало, и как-то оно должно было разрядиться. Хуже всего были урядники - эти и руки распускать были мастера, и языки имели ядовитые; кроме того, Батен был полностью в их власти, и они не пренебрегали ни малейшей возможностью эту власть проявить.
Само имя Батена, которое в других провинциях Империи никогда никому не бросалось в глаза, раздражало их до чрезвычайности. "Бат-тен Кайт-тос из Шеат-та! - со смаком, по слогам, приговаривали они. - Бла-ародный! Не какой-нибудь Дифда сын Кафа…" А сколько удовольствия доставляла урядникам возможность заставить бла-ародного чистить тряпочкой размером с носовой платок солдатские нужники; из отхожих мест Батен просто не вылезал почитай с самого прибытия на заставу.
Нужник здесь ставили прямо над Обрывом: находили то ли промоину, то ли зародыш будущего оврага, укрепляли края зарослями ивы и дикой вишни - на Краю Земли борьба с оврагами вменялась в непременную обязанность как военным, так и гражданским - через овражек перекидывали мостки, над которыми для защиты от ветра и непогоды сооружали что-то вроде сарая, - и отхожее место готово. Пожалуйте - спускайте штаны, присаживайтесь на корточки и, покряхтывая от натуги и усмехаясь в бороду, справляйте два удовольствия сразу: облегчайте кишечник и сбрасывайте свое дерьмо прямо на головы рыбоедам; сюда же можно сливать и помои…
Поэтому Батен даже удивился, когда павшую от какой-то болезни лошадь велено было не скинуть с Обрыва, как он полагал, у ближайшего нужника, а прикопать в дальней рощице. Все, впрочем, быстро объяснилось: докапывая яму, Батен услышал, как солдат-краевик объясняет рекруту, что рыбоеды не очень-то любят, когда им на головы сбрасывают всякую заразу, - дерьмо дерьмом, но от него хоть посторониться можно, да и в сельском хозяйстве оно вещь полезная. А вот когда во время поветрия лет полтораста назад с Края Земли сбрасывали чумные трупы, поморники нашли, как ответить: вдруг из-за края Обрыва как полыхнуло адским пламенем да как посыпались горящие снаряды, забрасываемые катапультами, - так если кто ноги успел унести, тем очень счастлив был. Место то еще долго было запорошено жирной копотью, и ничего там лет пятнадцать не росло, оно и посейчас так и зовется - Горелая Плешь.
Солдаты стащили лошадь на волокуше прямо в яму и удалились, оставив Батена одного ее закапывать.
- Ага, еще и цветочки на могилке посади, - оценил труды Батена издевательский голос.
Батен обернулся и увидел младшего урядника.
- Зароешь, иди сортир чистить. Там опять все дерьмом заросло, - нагло ухмыляясь, приказал он.
Батен молча продолжал работать, потом отнес лопату на место и отправился исполнять привычное дело. Там-то все и произошло.
Батен чистил отхожее место и, не догадываясь, что его кто-то может услышать, цедил сквозь зубы все, что думает о краевом дворянстве и краевом крестьянстве в целом и об отдельных его представителях в частности, употребляя при этом множество цветастых выражений и сложносочиненных сравнений, почерпнутых им не только в гарнизонной казарме еще в Столице, но и в многочисленных столичных же и не очень тавернах, кабачках и иных питейных заведениях по всей Империи, где ему довелось побывать, включая и родные места поминаемых им сейчас нелестно местных жителей.
Он прекрасно помнил историю и хорошо знал, откуда пошли эти, с позволения сказать, сословия: в трудные годы, когда Империя вела изнурительные войны, отодвигая линию Лесного Пограничья к реке Л'Гениб, сюда, на Край Земли, посылали инвалидов и прочих неспособных к строевой службе. Продовольственного снабжения, разумеется, им не давали, зато разрешили заниматься земледелием и скотоводством. Неудивительно, что вскоре после этого в Империи резко упали цены на жемчуг - краевики, вместо того чтобы держать поморников в строгой изоляции, сами затеяли с ними контрабандную торговлю. В более поздние времена Империя немало сил положила, чтобы свести эту контрабанду к минимуму, но все же этот промысел существует и сейчас. И кого же в нем винить, если заставы задерживают всякого чужака, путешествующего без разрешения, а для краевиков здесь дом родной?..
Он не заметил, как за его спиной, внимательно прислушиваясь к словам и понимая только ту их часть, что являлась местным фольклором, а об остальном догадываясь, остановились два солдата-краевика, пришедших по своей нужде к сортиру. Они постояли, послушали, потом переглянулись и, не сговариваясь, в две ноги, дали Батену пинок пониже спины, вложив в него всю силу своих невысказанных чувств.
Батен взмахнул руками, пытаясь восстановить равновесие, и, не найдя точки опоры, скользнул в недочищенное им отверстие очка, тут же ударился о почти вертикальную, но все же имеющую какой-то наклон стену Обрыва, проехал вдоль нее, скользя по свежему слою дерьма и помоев, раздирая одежду о торчащие камни, попытался уцепиться рукой за подвернувшийся извитой стебель скального растения - рывок чуть не выдернул ему руку, а стебель тут же порвался, но все же падение несколько затормозил, - и, ускоряясь, заскользил дальше вниз, пока не плюхнулся в чавкнувшую от удара зловонную жижу…
"О Боги, утонуть в дерьме! Что за превратности судьбы!.."
Он погрузился в жижу с головой, окунулся, едва успев задержать дыхание, но тут ноги его коснулись твердого, он попытался оттолкнуться, поскользнулся и, едва преодолев вязкое сопротивление жижи, выбросил вверх руки.
Кто-то сильный схватил его за запястья, выдернул из дерьма, и Батен, ничего уже не чувствуя, упал на камни и потерял сознание.