- Точно! Точно! - отозвались драконы. - Вы прекрасны, прекрасная царица!
Катарина ласково улыбнулась своему отражению, вежливо улыбнулась драконам, обаятельно улыбнулась Иллариону:
- Ты очень приятный маг. Любезный, галантный. Такого нет в моем мире. Позволь мне тебя поцеловать.
Илларион побледнел, зная, каким бывает поцелуй дракона. Но сделать он ничего не мог: волшебство Катарины сейчас невозможно было перебить.
А она уже обвила его плечи своими тонкими руками. Глаза ее теперь сияли, как два огромных, пламенных рубина.
Молодые драконы хихикали на утесе и застенчиво прикрывали пасти лапами, словно стыдились своих клыков.
- Милый, милый, милый маг, - прошептала беловолосая царица и поцеловала Иллариона прямо в губы…
Когда безумное кружение белых звезд, голубых планет и алых маргариток замедлилось, а переливающаяся всеми цветами радуги комета врезалась ему в голову и рассыпалась на миллиарды мерцающих огоньков, маг Илларион открыл глаза и увидел над собой загорелую и небритую рожу доктора Наваркина, больше подходящую портовому грузчику или завсегдатаю дешевых пивнушек, а не знатоку магических хворей.
- Так-так, - строго сказал эскулап и при этом обдал мага запахом кубинского табака. - Наконец-то с твоего лица пропала эта идиотская улыбка. Каких грибов откушать изволил?
- Я с утра ничего не ел, - честно признался Илларион и, оттолкнувшись руками от постели, сел, осмотрелся.
Он был в своей собственной спальне. А в спальне его все было без изменений. Разве что репродукция "Московского дворика" висела криво на стене напротив.
- А утром что ел? - осведомился Наваркин, заинтересовавшись книгой, лежавшей на тумбочке у кровати. - Мм, "Король Лир", золоченый переплет. На ночь читал?
- Нет. Она лежит там просто так, - не покривил душою маг, опуская ноги на ковер из шкуры зебры. - А утром я выпил кофе и съел два сандвича…
- С грибами, - лучезарно улыбнулся Наваркин, рассматривая гравюру, на которой было изображено ослепление Глостера.
- Нет. С сыром.
- А сыр, небось, был с плесенью. Плесень - это грибы. Значит - сандвич с грибами! - торжественно заключил Наваркин, хлопнув книгой по столу.
- Катарина, - вдруг прошептал Илларион, закрывая глаза - ему в голову явился вдруг дивный облик царицы драконов.
- Ага, - кивнул Наваркин. - Это я уже слышал. Ты лежал, лыбился и имя это повторял. Что? Моника уже в прошлом?
- Моника? - удивленно произнес волшебник и повернулся к зеркалу.
Зеркало молчало и, похоже, ко всему было настроено индифферентно.
- А как я сюда попал? А где Моника? - маг дернул доктора за рукав.
- Моника делает чай на кухне, - пожал плечами Наваркин, рассматривая золотые часы, стоявшие на каминной полке. - А ты сюда пришел со стороны моря.
- Сам пришел?
- Сам. Моника, правда, говорит, ты был, как сомнамбула: двигался так, будто на ходу спал. Ничего ей не сказал, прошел в спальню и бухнулся в кровать. Она испугалась и вызвала меня…
Илларион потер лоб пальцами и нахмурился и спросил:
- И?
- Что "и?"? - поинтересовался Наваркин, отвлекаясь от часов, чтоб почтить вниманием бронзовую статуэтку Артемиды, украшавшую маленький круглый столик у окна.
- И как ты меня находишь? - начал раздражаться чародей.
Наваркин повернулся к нему, смерил оценивающим взглядом и вынес свой вердикт:
- Красавчик.
Илларион закатил глаза и внезапно охнул: перед глазами опять возникла беловолосая Катарина, а в груди залопотало странно разгоряченное сердце. И волшебнику вдруг до зуда в руках захотелось написать оду в честь ясных, чарующих глаз царица драконов.
Не теряя ни минуты, маг щелкнул пальцами и продиктовал явившемуся перу и листу рисовой бумаги:
Блуждая в полумраке галерей,
Ищу глаза, что мне других милей,
Глаза прекрасной, милой Катарины,
Глаза любимой девушки моей…
- О! - изумился Наваркин и сделал скорбное лицо, увидав вошедшую в спальню Монику.
- О! - горько вскрикнула Моника, услыхав пылкий стих Иллариона, посвященный какой-то другой красавице.
- Да! - торжественно воскликнул чародей, схватил порхавший по спальне лист бумаги и перечел написанное. - И это только начало! Я хочу, чтоб весь мир узнал, как сильно я люблю Катарину! Я напишу сотню стихов! И все посвящуей! Да! - и он покинул спальню, выпрыгнув в окно - в сад: так не терпелось ему попасть в место, наиболее подходящее для сочинения любовных стихов (по его мнению, таковы местом являлась кленовая аллея, где уже все листья пожелтели, покраснели и даже почернели).
- О! - повторила свой горький вопль Моника, бросилась к окну, чтоб увидать, как там любимый, и не сдержалась - разрыдалась.
Наваркин поспешил к бедной девушке, обнял и стал успокаивать:
- Ну-ну, крошка, не надо так убиваться. Это все Самхэйн виноват. После него у многих башню сносит. Вот, видать, и Иллару нашего каким-то рикошетом зацепило. Но это пройдет. Если есть начало, стало быть, есть и конец. Надо только подождать…
- Ты уверен? Уверен? - стонала Моника.
- Я… хм… ну… не совсем, - промямлил доктор.
Девушка пару секунд помолчала, вдумываясь в слова Наваркина, а потом выдала новую серию рыданий и усилила потоки слез из прекрасных зеленых глаз.
- Заварилась каша - сущая параша, - тяжко вздохнул магический врачеватель…
Апрель 2009 года
Моника спешит на помощь
Этап первый (зачинательный)
Прекрасная Моника сидела на белом песке пляжа и с тоской смотрела на волны. Они - лазоревые и теплые - ласково шелестели, поглаживая берег и изящные пальцы на ногах девушки, и словно шептали красавице слова утешения. Но Моника их не слышала, и пронзительных криков чаек не слышала. И розовых крабов, сновавших мимо, не видела. Мысли Моники были далеко. Она погрузилась в саму себя, думая о том, как ей жить дальше.
Пару часов назад в жизни девушки наступил переломный момент довольно плохого окраса.
Ее любимый, ее ненаглядный, ее синеглазый чародей Илларион дал понять, что в его сердце царит теперь другая дама. И как с ней соперничать, Моника не знала. Она ее даже не видела. А если бы такой случай и представился, то, что она - простая смертная женщина - могла бы противопоставить царице драконов?
Тяжко вздохнув, девушка вытерла скользнувшие из глаз на щеки слезы и покосилась в ту сторону побережья, где сумасшедшими темпами возводился памятник царице драконов. Седьмой по счету.
Первый (высотой в десять метров) Илларион соорудил из белоснежного мрамора и установил во дворе виллы, перед главным входом, дабы по утрам, при распитии кофе на террасе, лицезреть распрекрасное изваяние дамы сердца. Второй (примерно той же высоты) маг сложил из молодой бирюзы в парке, в кленовой аллее. Третий (из красивейшего малахита) - в конце подъездной аллеи. Четвертый (из полосатого оникса, похожего) - в ее начале. Пятый и шестой (оба из пестрого гранита) увенчали утесы, нависавшие над морем.
Теперь Илларион ваял седьмой - из розового мрамора. Этот обещал заиметь двадцать метров в высоту и должен был украсить собою склон зеленого холма, чтоб жители небольшого рыбацкого селения, которое располагалось чуть ниже, каждый день могли любоваться творением волшебника.
- Я создам сотни! Тысячи твоих образов, милая моя Катарина! - восклицал Илларион, любуясь результатом своих трудов.
Его глаза сияли, как звезды, а на щеках горел румянец, который наводил на мысли о горячке.
- Помешательство, факт, - констатировал доктор Наваркин, увидав, как чародей приложился губами к гигантской руке статуи.
Магический доктор сплюнул конопляную жвачку в траву и боком (подражал крабу) начал продвигаться к морю - к Монике…
- Надо что-то делать. Ларя помешался, - сообщил Наваркин Монике, плюхаясь на песок рядом с ней.
- Он просто влюбился, - вздохнула девушка.
- Не-ет, - протянул врачеватель, пожевывая кончик своего галстука (желтого в черный горошек, надетого поверх классической бело-синей тельняшки). - Не просто влюбился… Это тебя он просто любил. Но разве для тебя он ваял статуи?
- Не ваял. У нас как-то все по-простому было…
- То-то и оно! - врачеватель поднял вверх указательный палец правой руки, на котором красовалась стальная печатка с изображением конопляного побега. - Сейчас у него помешательство. И вот что еще скажу: я просканировал его ауру. Она с подпорчей.
- Как? - не поняла Моника.
- С подпорчей, - повторил Наваркин, швыряя в особо крупного краба свои деревянные сабо. - Аура Лари пропитана чужой магией. Если по-простому: он околдован.
- Но как? Разве кто-то может околдовать мага?
Наваркин утвердительно тряхнул лохматой головой и зачем-то продекламировал известного поэта: "Там на неведомых дорожках - следы невиданных зверей…"
- А ответ на мой вопрос? Будет? - осведомилась Моника, растеряно хлопая ресницами.
- Будет-будет, - кивнул врачеватель. - Конечно, мага можно околдовать. Главное - момент особый выловить. Когда маг ничего с направленным колдовством сделать не может. Ларю когда околдовали? Правильно - на Самхэйн. Ты помнишь, что такое Самхэйн?
- День, когда колдовать нельзя, - сказала Моника.
- Умница! Ларе нельзя было в Самхэйн колдовать, и этим воспользовалась царица драконов. Катарина не из нашего мира, и ей в Самхэйн многое можно. Так что она…
- Очаровала его, - всхлипнула девушка, вновь посмотрев туда, где, словно гриб после дождя, росла статуя из розового мрамора.
- Умница! - повторил Наваркин. - А это значит - Ларю надо спасать.