Оказавшись в объятиях парня, Леська замерла, а потом заорала так, что навес мгновенно был забыт. Тума, бывший ближе всех и не остывший еще от горячки боя, вырвал меч из ножен и с криком: "Пшел!" - дважды плашмя огрел парня по спине. Третий удар достался Велему, который сбросил с себя обломки навеса и неосмотрительно кинулся на помощь Леське. Велем взвыл и посулил Туму лешему. Керин, видя все это, схватилась за щеки - стыд какой! - а потом вдруг крикнула так громко и повелительно, что сама диву далась:
- Стойте!
Подчинились - больше из удивления. Керин, спешившись, подбежала к ним:
- Что такое?
- Леську крадут! - выпалил Тума.
- Дурак! - огрызнулась Леська, вырвавшись из объятий парня, но Туму это не остановило:
- Вот он украсть хотел!
Керин шагнула к черноволосому, которого уже держали за плечи Гент и Ратма.
- Мартин, - охнула она, забыв о своем командирстве.
Мартин похлопал на Керин глазами и пробурчал:
- А, и ты здесь.
Велем, одной рукой почесывая загривок, несильно ткнул его в бок:
- Как с полководцем говоришь?..
- Полководец! - огрызнулся Мартин. - Чужих невест сводит.
- Дурак! - снова крикнула Леська и влепила жениху оплеуху, опередив Гента и Ратму.
- Отпустите его, - приказала Керин. - Не трогайте.
Парни разочарованно отступили. Мартин стоял злой и взъерошенный, как еж.
- Зачем ты пришел? - спросила Керин.
- За ней, - ответил Мартин, скрипнув зубами. - Отдай. Неча ей тут околачиваться.
Леська вскинулась было снова, но Керин положила руку ей на плечо и спокойно сказала:
- Я никого не неволю, кто хочет, сам идет. Пусть Леська решает, что ей делать.
Суматоха вокруг навеса затихла уже, и вся дружина стояла кругом, даже Явнут с товарищами прислушивались, усмехаясь в усы.
- Ее отец ждет, - упрямо сказал Мартин. - Одна она у него. Что тебе, других мало?
Керин чуть побледнела, но повторила спокойно:
- Сама решит. Ну, в седло!
И пошла к Вишенке. Леська двинулась за ней, но Керин, обернувшись, тихо сказала ей:
- Останься. Поговори с ним.
- Да я… - начала Леська, но Керин, не слушая, вскочила в седло. За ней, выровняв ряды, двинулась дружина. Леська, надувшись, поймала повод рыжей Лисички и так, опустив голову, стояла, изображая крайнюю обиду. И даже не дрогнула, когда приблизились робкие шаги.
- Леська, - неуверенно сказал Мартин.
Она молчала.
- Леська, - повторил он жалобнее.
- Поди с глаз, - утомленно сказала Леська.
- Я ж как лучше хотел…
- Лучше?! - Леська сверкнула глазами. - Телок безрогий! На весь город ославил! Здрасьте, явился - невеста ему занадобилась! А где ты был, когда меня дракон ел?!
Мартин хотел, было, сказать, что дракон ее и не коснулся, но счел за благо не перечить - долгий опыт помог.
- Морок! Пес желтоухий некормленый! - кричала Леська. Потом запнулась, перевела дух и уже спокойней сказала: - Ну, вот что. Если ты Керин еще раз тронешь… не видать тебе меня, как с лягушки шерсти. А уйти я от нее - не уйду.
- Что же мне делать-то? - растерялся Мартин.
- Возвращайся. Кобыл паси. А я воевать буду.
- Леська! - взмолился он. - Я же за тебя… Я с тобой повсюду пойду!
- Ах, повсюду! А в войско - сбоишься?! Да тебя и не возьмут-то…
- Возьмут, - Мартин стиснул кулаки. - Сегодня же проситься пойду!
- Теленочек ты мой глупый! - радостно изумилась Леська и, привстав на цыпочки, поцеловала его при всем честном народе.
Слово свидетеля Наири. Святилище
Узнав, что я уйду с дружиной Золотоглазой, отец заплакал. Я растерялась. За эти недели я не раз уже видела его слабым, не раз он падал на колени, пытаясь умолить меня отказаться от моих намерений, но сейчас он молчал, и безмолвные эти слезы были страшны. А мать закричала пронзительно, как по покойнику:
- Приданое!.. Ждали-ждали, не нарадовались!.. Одним на старости лет?.. Не пущу-у!!.
Этот крик вернул мне пошатнувшуюся, было, решимость, и, вклинившись между воплями, я повторила свое:
- Ухожу.
Мать закричала еще надрывней, и тогда отец вдруг ударил кулаком по лаве:
- Молчи, Куна!
Мать умолкла и расплакалась, наконец.
- Ясонька моя, - всхлипывала она. - Зажила бы по-людски, в довольстве… Жениха мы тебе подыскали, уж такой славный…
- Молчи, - оборвал ее вновь отец. И добавил, не глядя на меня: - Думай, Наири. Решай. Твое право. Только помни, ты одна у нас…
Этим разговором все не кончилось: хватило слез, проклятий и уговоров. И другим дружинникам было не легче, а порой и тяжелее. Белобрысый Тума, с которым я сдружилась за время болезни Керин, жаловался мне:
- Ну ладно, сирота я, подвалило человеку такое счастье, так что б ты думала? Мастер Брезан не пускает. Все, мол, воевать пойдут, а кому оружье ковать? А я же вижу, он и сам бы ушел. Ну да я его уломаю…
Керин жила по-прежнему в нашем доме, но почти не появлялась. Может, сильно уставала, а может, не хотела встречаться с моими родными. Мать как-то бросилась ей в ноги, умоляла не отнимать единственную дочку. Случайно оказавшись при этом, я едва не сгорела от стыда, а Керин растерялась, побледнела: многие валились перед ней оземь, кто из преклонения, кто в ожидании чуда, а она все не могла к этому привыкнуть. Отстранив неловко мать, она убежала наверх, в свою горницу. Поднявшись следом, я увидела, что она лежит ничком на широкой, покрытой сунским ковром лаве.
- Керин! - вскрикнула я, испугавшись. Она вздрогнула, приподнялась на локтях, обратив ко мне бледное горестное лицо:
- Наири… Объясни мне, зачем это? Почему это так?
- О чем ты? - тихо спросила я, хотя и так понимала - о чем.
- На колени… Славят… Возвышают… Будто богам, будто… - она задохнулась, не договорив, упала ничком в ковер.
- Не надо, - я неловко погладила ее по голове: только с ней и училась я нежности…
Керин лежала недвижно, потом вдруг села, глаза ее вспыхнули, словно поймав солнечный луч из оконца.
- Я собираю войско. А куда я поведу его? Куда? Мне доверились… А я не вижу пути. Знаю только, что будет страшное… - Оборвав себя, она обернулась ко мне: - Наири… Может, и вправду лучше тебе остаться? Здесь покойно… А я ни счастья, ни покоя дать тебе не смогу.
Мне показалось, что холод сжал сердце, хотя в горнице было натоплено.
- Ты… гонишь меня? - спросила я первое, что пришло в голову. Глаза Керин широко раскрылись, но она молчала. - Что ж, - я все сильнее ощущала ледяную боль в сердце, - гони. Ты имеешь право на все, ведь ты спасла мне жизнь. Только лучше бы тогда меня убил дракон.
- Наири… - Керин закрыла лицо руками. - Я же не хотела… обидеть…
Что-то оборвалось во мне. Внезапно для себя самой я обняла ее за плечи, ощутила, как они худы и тонки под грубой курткой, и с отчаяньем сказала:
- Керин, прости меня! Прости, сестра…
Керин резко подняла голову:
- Как? Как ты назвала меня?..
- Сестра, - растерянно повторила я.
Губы Керин задрожали, лицо искривилось, как перед плачем. Но она не заплакала. Только сказала:
- Я думала, у меня никого нет. А у меня сестра…
- Ты смеешься, да? - горько спросила я.
- Глупая… Я так рада, что ты со мной.
- А сама прогоняешь, - мне было хорошо от ее слов.
Керин покачала головой и сказала почти по-детски:
- Я не буду больше…
Мы долго сидели молча, и я чувствовала, как ее теплое плечо касается моего.
- Наири, - сказала она вдруг спокойно и твердо, как говорила при старшинах, - пойдешь ты со мной в Казанное Святилище?
Так это было внезапно, что я растерялась:
- Да… Но только зачем? Женщин туда не пускают…
- Пустят.
И, помолчав, добавила:
- Я хочу говорить с волхвами.
Мне было жутко. Нечасто приходили сюда даже воины-мужчины, а уж женщины… Но Керин бесстрашно шла вперед, и мне нельзя было отступать.
Метелки трав били ее по коленям, по подолу холщовой рубахи; оттягивал пояс меч, - но она все равно будто летела, едва приминая траву босыми ногами. Последний луч солнца сверкнул на бусинах головной повязки, и Керин вступила в пахучую сырую темь, словно погасла. Как я испугалась за нее: будто предвидела сердцем нашу дорогу и страшный ее исход…
Мы шли. Старые ели шуршали над нами, протягивая лапы, точно костлявые высохшие руки. Бороды мха свисали с них, и серая разорванная паутина качалась на ветках. Густая слежавшаяся иглица устилала землю, изредка сверху тяжело и бесшумно падали капли. Лес был тихий-тихий, будто спящий - день с его звонким ветром остался сзади, словно боясь потревожить синий мохнатый сумрак, поселившийся тут.
Тропинка вела нас вниз, петляя между стволов, а потом исчезла, растворилась в поросли густых папоротников, и мы увидели три костра - негасимый огонь Громовникова Яра. Темный, обомшелый, почти врос в землю бог пожаров и сеч. Оплели подножие дикие травы, растрескался, покрылся морщинами каменный лик. Но все так же яро и давяще взирали пустые глазницы, и губы были черны - или это сыграли шутку блики огня?
Мне стало зябко: неужто, Керин пришла просить помощи у грозного бога, неужто склонится перед ним, как склоняются издавна воины, положив на стесанный камень меч?
Она прошла мимо.
Темнота леса внезапно отступила, исчезла, и глазам открылось в сиянии солнца Казанное Святилище.