* * *
На рассвете катер "Неумолимый" шёл к базе, когда вперёдсмотрящий просигналил: "Человек за бортом!"
- Человек за бортом! Полундра!
В единый миг все высыпали на палубу.
Свежий ветер бросал в лицо солёные брызги.
Солнце, громадное, с каждой минутой возгораясь всё сильнее, всё ярче, медленно восставало над морем.
По курсу слева, на скалах нервно приплясывал мужик в стильном, но порядком измятом костюме.
- Что ж ты дурак, кричал - "за бортом"? - выругался первый помощник, - Вишь, японцу неможется, культура опорожниться на природе не позволяет.
- Це не японец! - молвил вахтенный в ответ, опуская бинокль. - Це из местных, из "новых русских".
- Эк припечатал! А чего-й то он там орет, нервный?
Сквозь посвист ветра до них долетели только три слова: "Солнце. Воздух. Вода".
6.01.2000
Власьева обитель
(из романа "Наследие Арконы")
Люблю я в глубоких могилах
Покойников в иней рядить,
И кровь вымораживать в жилах,
И мозг в голове леденить…
(Н. А. Некрасов, "Мороз - Красный Нос")
Власьева обитель (1996)
Отрывок из романа "Наследие Арконы", в котором впервые появляется Инегельд - ученик великих древних богов.
Чёрно-коричневой змеёй моторизованная колонна плавно огибала холм, редко поросший высоченными соснами…
- Что делать, Вальтер? Похоже, зима добьёт нас раньше, чем русские "катюши". Вначале всё шло хорошо. Непроходимое бездорожье и распутицу сменил морозец. Мы быстро продвинулись вперёд. Но когда у фельдшера застыла ртуть в термометре - встали не только моторы, но даже крестьянские лошади.
- А паровозы, Курт? Паровозы! Неужели в этой варварской стране нет паровозов? - удивился Вальтер, разглядывая совсем незнакомое обмороженное лицо университетского друга.
- У них ненормальная колея, мой дорогой! - возразил тот. - Она на девяносто миллиметров шире обычной. Когда это выяснилось, кинулись было перешивать, но в этих кошмарных условиях, как я уже сказал, сталь Круппа идёт трещинами. Наши топки приспособлены под уголь, а русским некуда девать лес, они топят дровами. В Новгороде Иваны вывели из строя весь подвижной состав. У нас нет горючего, глизантина для радиаторов, зимней смазки… Эх! - Курт обречено махнул рукой, - Если уж говорить начистоту - в ротах лишь каждый пятый солдат имеет зимнее обмундирование.
- Я привёз вам шнапс, шоколад и табак.
- Спасибо, Вальтер! Это по-христиански! А то моральный дух истинных арийцев не на высшем уровне…
- Что ты этим хочешь…?
- Не лови меня на слове! - холодно улыбнулся Курт. - В вашем Штабе, там, наверху должны сознавать: наши превосходные солдаты, которым до сих пор была под силу любая задача, начали сомневаться в безупречности фельдмаршала фон Лееба.
- Если ты обещаешь молчать, скажу по секрету, что уже подписан приказ о его отставке.
- Кто же взамен?
- Вроде бы Кюхлер.
- Один чёрт! - Курт вздохнул и поправил высоко поднятый воротник. - Мы сдохнем здесь раньше, чем сойдёт снег. Порою мне кажется, что близок Рагнарёк.
- А бог Донар тебе не мерещится? Или его пасынок на лыжах - ведь, как говорил профессор Линдмарк, Улль-охотник из этих мест? - насмешливо спросил Вальтер.
- Здесь и не такое привидится! Страна Снежных Великанов. Кругом болота, промёрзшие до дна, лесные дебри, а в дебрях этих - бандиты.
- Ты о партизанах?
- Бандиты! Дикари! Они взрывают мосты, полотно. Они убивают своих же по малейшему подозрению в сотрудничестве с нами. Нервы стали никуда. По коварству и жестокости русские превосходят даже сербов. И вообще, оставим этот разговор! Лучше скажи, что нового в Берлине? - прервал излияния души Курт.
- Трудно сказать, - Вальтер задумался. - Я ведь, выражаясь фронтовым языком - тыловая крыса. Да, всё обычно. Пригляделось… Картину смотрел, называется "Фридерикус". Король ходит полфильма в дырявых ботинках - наверное, наших женщин готовят к кадрам об убитых сыновьях. Но, вообще, все уверены в конечной победе.
- Я тоже уверен, ты не думай, Вальтер! Я тоже уверен. Вот согреюсь - стану совсем уверенным… - Курт отхлебнул из фляги, затем, закрыв её, встряхнул, чтобы убедиться в достаточном количестве содержимого.
* * *
- Товарищ сержант! А, товарищ сержант! - белобрысый паренек вытер рукавом нос.
На его лице расцвела лучистая улыбка.
- Обожди, Зинченко! - отозвался тот. - Дай дух перевести…
- А всё-таки утекли! Утекли, товарищ сержант! - снова восхитился парень.
- Тихо, весь лес разбудишь…
Автоматная очередь аккуратно прошила вату телогрейки на спине. Зинченко рухнул в снег.
- Гады!!! - заорал Василий, опустошив рожок трофейного шмайсера в берёзы.
- Рус, здавайс! - услышал он в ответ.
- Как же! А это видали! - Василий рванулся через сугробы, петляя среди деревьев. Вслед засвистели пули. Он пару раз огрызнулся из винтовки, отбросив бесполезный теперь автомат.
Занималась вьюга. Немцы, было рассыпавшиеся в цепь, приотстали…
Оглянулся. Никого. Спасибо Матушке-Зиме! Сам-то он привычный. Все русские "А" - любят быструю езду, "Б" - поют с детства военные песни, и, наконец, "В" - не боятся мороза. Но на немца надейся - а сам не плошай.
Взяв пригоршню снега, Василий надраил порядком покрасневший нос, дошла очередь и до ушей. Это заняло у него минуты две. Прислонившись к стволу высоченной сосны, он вслушивался в нарастающий вой, пытаясь различить скрип сапог. Попробуй, походи-ка, Фриц, по нашим-то чащобам! Достав из-за пояса рукавицы, он погрузил в них по пятерне, испытав несказанное удовольствие.
До партизанской стоянки было километров десять-двенадцать. Снегу навалило, да ещё вьюга. Затемно доберется. Жаль, правда, ребят. Но тут уж, как говорится, судьба. Ничего не попишешь… Фрицы, сволочи, для острастки по кустам стреляют. И надо же было Сашке высунуться. Их машина точно на мину шла, а он, дурак, возьми и покажись… А может, его и не заметили? Но так глупо - в самую грудь! Эх, Сашка! Только охнуть и успел.
Немцы вылезли на дорогу и устроили такой салют, что если б не упал в ложбинку - крышка. Затем два часа преследования. Оторвались. Ещё более нелепая смерть Зинченко. Как его… Мишка? Ваня? Сева? Все звали по фамилии. Сержант обязан знать имя и отчество своих подчинённых. Завтра вернёмся - похороним по-свойски. Не гоже человечьим мясом зверьё кормить.
И лежит теперь этот улыбчивый рядовой Зинченко, тупо уставившись в холодное небо. И нет ему больше дела до этой проклятой войны. Но не пройдёт и дня, как напишет о нём комиссар - "ваш сын погиб смертью храбрых", и упадёт мать, рыдая, сраженная скупыми строчками похоронки. А Зинченко лежит себе среди лесочка… Теперь, наверное, уж не лежит. А где-то там.
Василий неопределённо посмотрел ввысь, но тут же одернул себя: "Ишь, засмотрелся! А ну, вперёд! …Я всегда готов по приказу Рабоче-крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик, и как воин, - тут он ускорил шаг, пряча щеки в кучерявый чёрный воротник - … и как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же по злому умыслу я нарушу… Вон, брат отца. Умница. Книжный человек. А десять лет отсидел ни за что… И чего он мог нарушить - одному Богу известно".
Впрочем, дядька не любил распространяться на этот счёт. И, что касается его срока - так это односельчане только подумали - не миновала, мол, Власова суровая кара советского закона. Ну, был мужик, да сгинул. А за что? Куда? Деревенька маленькая. Худая. Всяк про соседа своего знает. Но про дядьку никто ничего толком не ведал. Пропал дядька в тридцатом, Ваське тогда едва двенадцать исполнилось, а объявился лишь в тридцать восьмом. Вернулся, старый чёрт, ничуть не изменившись, будто под пятьдесят, хоть старше отца Васьки на пятнадцать лет, а тому уже к шестидесяти. Занял пустую избу у самого краю. Зарылся в тома книжек. На расспросы отшучивался. Один раз из обкома заглянули, но как приехали, так и уехали. Мало ли заброшенных деревень на Святой Руси?
"Что-то вьюга разыгралась? Остановишься - помрёшь. Нынче темнеет ранёхонько. А уже часа три, три с половиною. Вперёд, парень! Не спи! Замёрзнешь!.. Воспрещается оставлять поле боя для сопровождения раненых.
Каждый боец должен ненавидеть врага, хранить военную тайну, быть бдительным, выявлять шпионов и диверсантов, быть беспощадным ко всем изменникам и предателям Родины.
Ничто - в том числе и угроза смерти - не может заставить бойца Красной армии сдаться в плен… Стоп!" - сквозь свист ветра ему почудился звук чьих-то шагов.
Василий опустился на колено, присматриваясь. Не тронутый ни лыжнёй, ни звериным следом серебристый ковёр ничем не выдал своей тайны. В тот же момент острая боль в плече напомнила об утренней шальной ране. На морозе-то он про неё совсем и забыл. Сдёрнув рукавицу, Василий сунул руку под полушубок. Так и есть…