В тот же момент на грифе бородатого молодчика со звоном лопнула басовая, за ней следом вторая, и так подряд, - может, все перетянул, а, может, что ещё не так сделал - одна струна спружинила неудачно, гитарист схватился за глаз…
Бритоголовый выбежал на открытую, почти пустую платформу "Киевской", - поезда шли один за другим с небывало короткими интервалами. Он выматерился, но тут же понял, что напрасно - высокий в плаще стоял невдалеке, точно по центру, почти на краю. Казалось, он не видит преследователя.
- Цель обнаружена! Да, радиальная! - уточнил бритоголовый в трубку мобильного. - Опасно стоишь, - зло прошептал он, но, стараясь не привлекать внимания "цели", как ни в чём не бывало, двинулся вдоль путей.
"Граждане пассажиры! В целях вашей безопасности, при приближении головного вагона поезда отходите за ограничительную линию!" - нехарактерно высказался репродуктор.
- Что-то не то он говорит? - отметил про себя бритоголовый, и глянул под ноги. - Не! Всё в порядке!
Белая слегка выпуклая лента оказалась справа, бритоголовый даже не ступил на неё. Ещё пара шагов - и он вышел бы на "дистанцию при поражении". Но гул неминуемо приближающейся электрички приказал ему обернуться…
- Расступитесь, расступитесь, граждане! Ну, дайте же пройти! - бородатый здоровяк в камуфляже, прикрывая слезящийся глаз ладонью, проталкивался сквозь толпу любопытствующих горожан.
- Ишь ты, какой умный! Нам тоже охота посмотреть! - ответили ему.
- А чего там? Чего дают?
- Да, нелепость! Зеркало кабины машиниста съехало, держалось оно плохо, ну и вмазало мужику промеж глаз - все мозги вышибло. Вот он валяется.
"Ни одна досадная случайность…" - вспомнилось бородатому.
Он стал затравленно озираться и, вот удача, углядел проклятого незнакомца в плаще, что шагнул в вагон состава, идущего в сторону Центра.
- Погодь! Не уйдёшь! - решил бородач и энергично заработал локтями, выбираясь из толпы зевак.
- Гитару-то, гитару забыл! - крикнули ему вдогонку.
Вдруг бородатый почувствовал, как на поясе заметно полегчало, он, ошарашенный, хлопнул рукой по боку - в тот же момент что-то выскользнуло из-под камуфляжных одежд и с характерным металлическим стуком упало на мрамор. Люди шарахнулись прочь.
- Стоять! Руки за голову! - услышал он властный окрик…
Состав шумно тронулся с места. Инегельд лениво посмотрел сквозь мутное стекло и встретился с недоумённым взглядом преследователя, за спиной которого маячили патрульные, только не с гитарами, а с АКМами наперевес.
- Сущие дети! - улыбнулся Инегельд. - И эти не наигрались. Напридумали себе "железок" разных за пару-тройку сотен лет и решили, мол, что уже сильные мира.
Февраль 2001
Прощай, Ваня!
Прощай, Ваня! (2001)
Ох, уж эти сказочники! И все-то у них полюбовно: и на пирах бывают, и меды пьют. И ничего не знают о тяготах семейной сказочной жизни.
Иван сидел насупившись, изредка посматривая в сторону жены. Та весело подмигивала своему ненаглядному, а уж как плясала, как плясала, ведьма, как вертелась - всем на диво.
Гости только и ахали. А у батюшки аж челюсть отвисла, когда рыжекудрая Василиса плеснула в него последки из левого рукава. Зажмурился… Но брызги в миг расплылись по полу горницы синим озером.
Ставни терема разверзлись, и набежавший ветерок задул свечу за свечой, а полная луна, проникнув мутным взором сквозь пустые глазницы окон, отразилась в водной глади.
- Что, Ваньша? Попал? - ухмыльнулся старший брат и толкнул Ивана в бок.
- И не говори. У всех бабы, как бабы, дуры и есть дуры. А мне вон досталась… Василиса… Премудрая, - совсем загрустил Иван.
Жена меж тем пошла, выкаблучивая, вкруг колдовского пруда и, широким движением белоснежной ручки из правого рукава пустила по нему лебедей.
Ведьмовские очи Василисы подняли супруга из-за стола. Точно одержимый лунной болезнью, он двинулся к ней, шепча ласковые слова, что-то про рыбок, заек и кисок.
Да, разве один Иван? Сам государь-батюшка, поддавшись магнетизму невестки, слез с трона и зашагал по ступенькам вниз, где бояре да боярыни, словно лебеди да лебедушки, норовили водить хоровод.
- Аль не признал меня, Иван-царевич? - спросила Василиса очарованного супружника.
- Ты жена моя, Василиса Прек… Прек… Прем…мудрая, - медленно проговорил Иван сахарными устами.
- Это правильно. А что лицо такое кислое? - молвила она спокойно, но так сверкнула бесовскими зелёными глазищами, что молодому супругу и вовсе стало не по себе.
- Бог с тобой, Василисушка! Может, брага крепка, нездоровится… Наверное, съел что-нибудь… Отпустила бы ты меня до дому.
- Что ж, с ним и ступай себе, утро вечера мудренее, - сказала Василиса и колдовски улыбнулась на прощанье.
А прощанье было недолгим. Припав к холодной, как снег, ладони, Ванька вскочил и, откланявшись родителю, скоренько двинулся к выходу. Жена проводила его внимательным взглядом, но больше ничего не сказала.
У высокого красного крыльца висела вместительная ступа. Миловидная старушка, тоже рыжая, как и сама Василиса, отставив помело, лихо лузгала семечки, облокотившись на перила. Заслышав, как хлопнули дверцы, старуха повела носом в сторону Ивана.
- Эх, молодёжь… - прошамкала она.
- Домой, мать…! Домой…
- А Василиса что? - спросила бабка царевича.
- Она ещё погуляет мать, погуляет напоследок, - ответил Иван.
- Дык, чаго встал, как пень? Полезай! - пригласила яга и взялась за помело.
Кони во дворе жалобно заржали, когда, описав хитрый полукруг, едва не задев маковки, ступа плавно взмыла вверх и оглушила окрестности мерным гулом.
Иван всё никак не мог привыкнуть к тёщиной безлошадной "коробчонке", и потому, когда ступа стала набирать скорость сажень за саженью, у него чуть ли не до самого горла подпрыгнул желудок, а перед глазами поплыли разноцветные круги.
- Ты полегше, мать… мать…
- Ась? - не поняла яга.
- Она ещё и глухая к тому же, - подумал Иван. - Ладно, чёртова семейка! Вы хитры, да и я всё ж царевич, а не дурак.
Вожатая снова заходила крючковатым носом и, вдруг, грязно ругнувшись, рывком послала ступу вбок.
- Куда прёшь, козел трёхголовый!? - крикнула она, но Иван был так погружён в себя, что проморгал опасность, и усмотрел разве длинный змеиный хвост, серебристым ручейком прошмыгнувший мимо них.
- Правильно, - подтвердила яга. - Шкуру поменял, хвостатый, - не иначе, - услыхал он.
- Оп! - изумился Иван и стал думать осторожнее, как того и требовал хитрый план.
* * *
Про то он не раз читал в старых книжках. Прежде, ну, в древности этой, букам не положено было врать. Раз прописано пером - значит, прописано, и не вырубить топором, не переиначить.
Сорвав кафтан и рубаху с потного от возбуждения тела, он принялся за поиски…
Шкурка нашлась сразу. Иван понюхал её - знакомо пахло тиной и болотом. Так и есть!
Чем премудрее жена - тем неряшливей.
Уронив второпях тяжёлую заслонку на ногу, Иван выругался. Но просветленный и довольный своей идеей, приплясывая на одной, уцелевшей ступне, он таки развёл огонь. Дрова весело потрескивали.
Потом Иван скомкал лягушачью кожу и швырнул её в это самое пламя, предвкушая исход. Вот она, свобода!
- Так-так, опыты, значит, ставим! - услыхал Иван за спиной насмешливый голос своей "ненаглядной".
- Сейчас! Сейчас! - повторил царевич, весь дрожа, и шевельнул раскаленные угли кочергой.
- Не старайся, касатик! - услышал он второй голос и обернулся.
Василиса стояла, рыжая чертовка, уперев руки в бока и укоризненно качала головой. За ней показалась яга с неизменными семечками.
- У нас ить веников не вяжуть! - продолжила тёща. - Не волнуйся, дочка!
Иван непонимающе уставился на ягу, потом его словно осенило, он побледнел, как мертвец, и глянул в печь.
- Огнеупорная! - прошептал Иван, холодея.
- Несгораемая, - поправила его жена. - Я ж всё-таки Премудрой зовусь, сокровище ты моё!
Октябрь 2001 г.
Страшилка кота Баюна, или Почему на Руси перевелись богатыри
В стары годы, во времена старопрежние и древние, в русском царстве, православном государстве, на кипучей Ладоге жил-был старик со сестрою, да внучатым племянником. Из каких краёв, из каких мест тот старик - никому не ведомо. Только звали его Севом, и внука его кликали Славою. Был тот Всеслав, быть может, твоим пращуром, но колена считать - дня не хватит. Да и речь пойдёт не о том у нас.
Стар был Сев, и сестра его стара. Недалёк был Сев, и сестра его проста. Срок истёк - умерла она. Вот уж и старику пора на покой. Разменял он давно осьмой десяток и зовёт к себе внука любимого:
- Мне и деду твоему ещё волхвы заповедовали, землю родную Старгородскую от недруга беречь. И хранили мы её пуще глаз своих, да не сберегли. А отец твой, пока жив был, моему наказу следовал. Сторожил он пределы Новагорода… Ужели посрамишь ты древний наш завет? Убоишься злого ворога?
- Не посрамлю, дед! Говори - всё сделаю!
- Чую, смерть пришла. Но глаза мои незрячие много видят, что невидимо. Из-за дальних морей, из Дон-реки, из великих степей песчаных вновь беда грядёт на Русь неминучая. То ловцы, да не половцы! Степняки идут лютые… Собирайся ты в славный град Ростов ко дружине Александра Поповича. Я учил тебя всему, что сам знал, чем владел и чему научился у врагов. Послужи ты делу русскому, не ославь воспитателя.
Опечалился Всеслав, закручинился. Говорит он тогда, пригорюнившись: