Фэнтези городских дворов
Тулянская Юлия
Двери весны
Рябина
Кот был болен: простужен. Плохо дело, поняла я с первого взгляда. Неплохой ведь кот, такой гладкий маленький тигр, - но в местном прайде не прижился: не поделили чего-то с главным котом подвала. И вот пожалуйста - шерсть повылезла, глаза слезятся… В подвале у них колония: и селятся, и котятся. А этот потерялся еще подростком, прибился - но своим так и не стал.
Я сидела на дворовой лавочке и грелась на солнце. На детской площадке в разноцветной песочнице пищало несколько малышей, рядом со мной сидели с сигаретами две мамаши, в мою сторону не смотрели. Кот же медленно подбрел ко мне, посмотрел желтыми слезящимися глазами, понятное дело - увидел. Я хлопнула ладонью по коленке: залезай. Кот приглашение принял, вспрыгнул мне на колени… Устроился, замурчал, прищурил глаза. Одна из женщин покосилась в его сторону и подвинулась подальше от меня и, соответственно, от кота.
Заметил кота и один из малышей. Растопырив руки (не выпуская, правда, лопатку из правой ручонки), он понесся к нам с криком 'Кыса!' и явным желанием стиснуть кота в объятиях.
- Денис, Денис, нельзя! - закричала мамаша. - Он лишайный! Он грязный!
Я вздохнула и встала со скамейки. Кот тоже спрыгнул. 'Кот, пошли-ка отсюда, поищем других солнечных мест. Или знаешь, отведу я тебя к Августе Михайловне. Только сначала вылечу'.
Августа Михайловна - это такая бабушка, интеллигентная, маленькая и седая. У нее есть собачка Милка - белая, с острыми ушками, ростом с полторы кошки. Она кормит кошек. Живет она в бывшем Динкином дворе.
То есть двор уже сейчас опять стал Динкин, но какое-то время был 'бывший Динкин', вот я и говорю по привычке. Про Динку расскажу после, я все про нее знаю, она у меня жила довольно долго, а потом снова вернулась на историческую свою родину: в этот самый двор. Так вот, в этом дворе стоит хрущевка красная - опять же Динкин дом. Августа живет на первом этаже этого дома. Каждый день утром и вечером она спускается в подвал с миской еды. В подвале живет кошка Леська с кучей котят от разных пометов, еще туда сбегаются три кота - дымчатый, черный и черно-белый. Черно-белый - он чей-то, а у Августы Михайловны принцип: кормить только бездомных кошек. Но не гнать же, поэтому черно-белый тоже ест. Вот, пожалуй, Тигрика я туда и отведу. Динка присмотрит, чтобы его там не обижали коты, а Августа - накормит. Ну а я вылечу.
Кот бежал за мной. Я ведь иду короткой дорогой, между двором Репья, в котором я грелась на лавке, и Динкиным - всего-то сквер (красивый, потрясающий, весь обсаженный по краям яблонями, которые скоро зацветут) и два двора, в одном из которых, между прочим, цветут в палисаднике пролески. Ничейные. Присмотреть, что ли? (Кот трусит за мной). Я улыбаюсь скверу, потом, протиснувшись между гаражами, попадаю во двор к пролескам - они еще не цветут, но вот-вот зацветут. А вот, кстати, и палисадник с сиренью. Очень неприятно пустой. И сирень чахлая. А вот и Динкин двор - с одной стороны весь засажен американскими кленами, летом зрелище вообще невероятное: пятиэтажка утопает в зелени по самый свой пятый этаж. А с другой - вот палисадники перед подъездами. Перед одним подъездом сидели три тетушки, перед другим не было никого, перед третьим я нашла Динку. Она, как всегда, сидела грустная, а рядом с ней грелись на солнце трое последних Леськиных котят, уже месяца по три.
- Дин, - я села на лавку рядом с ней, вспрыгнул и кот, обнюхался с рыже-белым котенком. - Возьми кота, а? У Репья во дворе он пропадет, не жилец. Там у него вообще что-то бардак творится… Не двор, а проходной… двор. И коты недружественные. И люди.
Дина подняла глаза на меня, улыбнулась, только невесело.
- Возьму, - и тихо добавила, - только он больной.
- Ну, это не вопрос, - я положила руку на загривок кота, кот зашелся в мурчании. Динка молчала, не мешала мне, шевелила пальцами - с ними играли котята, набрасываясь и снова отскакивая. Наконец я пощупала нос кота, хотя знала уже и так: холодный-мокрый, как полагается.
- Принимай, - сказала я Динке. - Следи, чтобы крыс этих отравленных не жрал у тебя.
- Угу, - кивнула она.
- Чего грустишь, Дин? - я тронула ее за плечо.
- Как всегда уж… - она опустила голову, волосы свесились на лицо. - Вспоминаю. Сережу сегодня не видела?
- Видела, шел к машине сегодня, ключами звеня, нажал на какую-то штуку - дверцы сами открылись.
Дело в том, что Динкин брат живет как раз в моем дворе. Когда умерла их мама, он поменял квартиру, и вот переехал ко мне во двор, а Динка осталась. С тоски она тогда тоже переселилась ко мне, чтобы брата иногда видеть. Так прокантовались сколько-то лет, а потом Динке захотелось вернуться. Ведь еще задолго до Августы ее мама, когда была жива, тоже кормила этих кошек, да и вообще - весь двор полон памятью о маме. И лучше мама, которой хотя нигде тут самой и нет, но все напоминает о ней, чем брат, который тебя в упор не видит. Я считаю, это правильно.
- Рябина, - говорит Дина. - Ты не сходишь со мной на кладбище? А? К маме и бабушке?
Я вздыхаю.
Плохо мне там будет, по прошлому разу помню: ужасно плохо, потом буду болеть три дня, а то и больше. Но у Динки постоянная тоска, и я не могу бросить ее одну. Она все понимает, и я все понимаю.
- Ты не вздумай туда переселяться, - мрачно говорю я. - Ты нам нужна. Не пустим,
ясно? Сдохнешь там от тоски.
- Я все равно чужая и вам тоже, - упавшим голосом говорит Динка.
- Не чужая, - ровно и зло говорю я. - Это ты так говоришь, а не мы. м- Я не умею жить так, как вы. Иногда забываюсь - и живу. Но потом накатывает, и хоть вой. И ты это знаешь.
- Дин, ну никто же не виноват. Вот правда - никто. Мы все хотели как лучше, мы думали, так будет лучше, правда. И ведь было лучше?
- Было. Извини, Рябина. Ты хорошая. Вы все - очень хорошие. Ведь и правда: никто не виноват… И без вас бы я пропала. А с вами…
- А с нами - не пропадешь! - я смеюсь. - Ты у нас дочь полка. Ты скажи, что тебя колбасит? Ты хотела бы, как твой брат? Ты видела его сама-то последний раз? Он пьет, руки у него дрожат, волосы вылезли… он скоро будет старый. А ты смотри какая!
Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Весна.
- Скоро у тебя расцветет за домом сирень, - говорю я.
- А черемуху спилили, - отвечает Динка. - У нашего подъезда, где я жила, когда была живая, - она кивает в сторону первого подъезда.
- А… да. Ну да, - машинально говорю я. - Так ведь давно уже. Лет десять?
- Да. Но я же ее помню…
- Ты еще вспомни, как бутылки из-под кефира сдавала в пункт приема стеклотары.
- Я не сдавала, я была еще маленькая. Это Сережа сдавал, когда ему уже было лет восемь. Я с ним бегала. А потом заманивала его на дерево - ну то, знаешь, в палисаднике у соседнего дома. Его тоже спилили.
- Вот-вот, - вставила я.
- Теперь там пивнушка. Они все ходят пить сюда, покупают там, а распивают здесь. У vтебя пьют?
- У меня строят. Пригнали какую-то штуку, разобрали угол двора, штуку эту поставили. Так на ней написал кто-то: 'Стройте скорее и валите на…'.
- Кто-то? Не ты?
- Ну… я, - призналась я.
Писать я умею. Нас всех - ну, не всех совсем, а меня, Динку и еще одного, кто хотел, - научил писать дядя Коля. Он - как Динка, умер во дворе, замерз ночью. И, как Динка же, не ушел, а остался с нами. Мы - Хозяева дворов, скверов, садиков, парков и всего, что есть в Городе. Среди нас есть такие, как я - которые и всегда были Хозяевами. И есть бывшие люди - те, которые умерли и остались во дворах. Они должны были уйти куда-то еще, куда обычно уходят люди - и где, видно, им хорошо. По крайней мере, им правильно быть там. И большинство, конечно, уходят. А те, кто остаются - потом начинают тосковать. Ведь чаще всего они остаются ради того, чтобы не расставаться со своими - родителями, братьями, друзьями. А те или забывают о них, или помнят и грустят - но не видят, или видят, но думают, что сошли с ума. Но это еще не самое печальное: ведь можно смотреть на них издали, помогать хоть как-то и даже радоваться, если у них все хорошо. Но, во-первых, чаще всего у них не бывает хорошо. Во-вторых - в их жизни появляются новые люди, которых эти, ушедшие к нам, уже не знают, и просто остается только смотреть и ничего не понимать. Близкие становятся все дальше от них. Но и это не самое плохое. Хуже всего то, что они стареют и умирают. И тогда уже расставание будет навсегда: ведь они уходят в какое-то То Место, а наши - которые 'бывшие люди' - так и остаются здесь.
Меня зовут Рябиной. Я родилась в рябиновой роще, когда еще она стояла на месте двора, и было это очень давно… Но об этом я расскажу как-нибудь потом, когда будет время и настроение. Сейчас у меня ни того, ни другого нет. Мне жалко Динку, и я пойду в сквер, может быть, вместе со Сквером мы еще раз подумаем, что можно сделать.
Сквер