Папа согнал с лица шкодливое выражение, задержал взгляд на Ильене. Дядя отложил книгу, поднялся. Папа повернулся к Шону:
- Останься, сын.
Шон вздохнул тяжко, но согласился. Мы переглянулись с Ваном и отправились за отцом и дядей.
- Вы уверенны? - спросил нас отец.
- Пап, ты об этом кого спрашиваешь? Нас с Ваном? Так мы, вроде бы, не новички в таких делах.
Отец только кивнул. Шон отвернулся, чтобы мы не увидели, как исказилось его лицо. Брат на самом деле жалеет нас обоих. И злится на себя за то, что не мог защитить и отгородить нас от пролитой крови в прошлом, а теперь уже поздно что-то менять.
- Ирдес, Ван, - позвал Данька и показал нам растопыренные пальцы. В тот же момент Манька едва заметным кивком указала на Шона, объясняя, почему они не с нами.
Мы ответили молчаливым согласием.
В северную башню поднимались в тишине.
Покои заключения, которые язык не поворачивался назвать казематами, для двух пленников оказались обставлены хоть несколько аскетично, но удобно. Обычный набор - зал, кабинет, спальня, ванная комната. Обычная обстановка… Только решётки на окнах, чрезвычайно толстые стены и дверь, закрытая на наружный замок.
Пленники сидели в креслах под окном. Облачённые в церемониальные одежды Рыцарей. Те, что без доспехов. Ополовиненный бочонок вина возле стены. В комнату проникали закатные лучи, окрашивая деревянный пол и светлые стены в багрянец. Арсен не шелохнулся, когда мы вошли. Кайреан поднял голову. Усталое, постаревшее лицо. Бездонная пустота в глазах.
- Почему не позвали палача? - глухо спросил он.
- Палач перед тобой, - с ледяным спокойствием отозвался отец. - Это семейное дело. Никто не имеет право казнить родичей Владык, кроме самих Владык. Являясь отцом моего брата ты - часть моей семьи, выродок.
На последнем слове папа сорвался на рык. Впрочем, он быстро взял себя в руки. Мы с Ваном отступили за папину спину. Понадобимся - перестанем изображать предметы интерьера.
Кайреан кивнул, прикрыв глаза. Произнёс медленно:
- Я прошу пощады для моего друга. Для Арсена ар'Каэрта. У меня осталось ещё двое детей… они тир'Реаны. Арсен, я прошу тебя, только ты знаешь как их правильно воспитать и держать в узде безумие… Они ещё подростки… Литтории шестнадцать, Арейну только тринадцать.
Как же у тебя наглости на такое хватило?..
Ильена перекосило.
- Какой же ты ублюдок, - хрипло произнёс родич. - Обрёк ещё двоих на непрекращающийся кошмар. Молодец, проклятый. Продолжал бы в таком духе, скоро бы вся наша раса вымерла.
- Они останутся нормальными, если их правильно воспитать… - сдавленно выговорил консорт. - Я был молод, глуп, у меня не было наставника, который смог бы вовремя объяснить…
- Зато у тебя был сын, которого ты сам убил, - тихо произнёс Ильен.
Самое страшное преступление нашей расы - это детоубийство. А убийство ребёнка родителем - это вообще нечто запредельное. В этот закон входит и такая статья как "доведение до самоубийства". Кайреан довёл своего сына до самоубийства. Собственно, наследник Ильен умер. Остался жить другой, носящий то же имя. Господин Вечности, как звали его подданные Царства.
- Я никогда не смогу простить себя сам. Поэтому, прости меня ты, сын… - консорт говорил так же тихо, не отрывая взгляда от Ильена. - И убей. Это тебе поможет…
Тёмный поднялся, прошёл на середину комнаты, встал на колени. Склонил голову.
Отец достал из личного пространства клинок. Узкий, длинной от локтя до запястья, кинжал с широкой рукоятью и чёрным лезвием. Его зовут Жало. Он всегда хранится у кого-то одного. У того, кто может убивать своих. Папа провёл ладонью по лезвию, нахмурился.
- Малыш, дай-ка мне мою печать обратно.
- А ты мне тогда мою… в смысле, дедушкину верни, - потребовал я, не фыркая на "малыша". Из уст отца это звучало совсем не обидно.
Мы обменялись семейными артефактами и папа снова провёл по лезвию. Чёрный металл побелел до такой степени, что на него стало больно смотреть. Протянул Жало Ильену.
- Это твоё право.
Дядя принял кинжал, шагнул к выродку Хаоса. Положив правую руку на плечо консорта, приставил кинжал к его груди напротив сердца. Рука не должна дрогнуть. Своих всегда убивают одним ударом в сердце. Всегда левой рукой. Знаю. Дед просветил.
Молчание затягивалось, а родич всё не спешил нанести удар.
Когда звенящая тишина стала невыносимой, Ильен отступил на шаг. Развернулся, отдал Жало владельцу.
- Я не могу.
Папа с сомнением взвесил в руке лёгкий клинок. Погасил сияние, делавшее смерть казнимого безболезненной.
- Что ж, судьба принца-консорта решена. Он остаётся жив. С наказанием решим позже.
Кайреан поднял голову. В серых глазах полыхнула ярость.
- Я совершил слишком много. Лишь за сотую долю моих деяний любого приговорят к смертной казни. Я пытался всё исправить. Столько, сколько мог. Я устал жить, мой император. Я… устал…
Два последних слова он произнёс с небольшой паузой. На вдохе… выдохе…
И перерезал горло собственным ножом.
Его лицо исказила страшная, пробравшая морозом улыбка. И та застарелая, дикая тоска, что никогда не покидала серых глаз светловолосого тёмного, ушла, на мгновенье, лишь на мгновенье сменившись не радостью, только отголоском радости освобождения. Потом взгляд остекленел, потеряв выражение. И он упал…
Выродок Хаоса… Последняя надежда разрушавшейся Империи… В луже крови и бликах алого света заката лежал лишь усталый тёмный старик, нашедший успокоение в смерти. Мне стало жаль. Потому что отчасти я мог его понять. Понять… но не принять и не простить.
Ильен смотрел на тело с завидным равнодушием. Медленно произнёс:
- Первые годы… я каждую ночь мечтал, что вернусь и буду долго убивать его. Через десяток лет в красках представлял, как он свалится с лестницы и сломает себе шею. Спустя полвека мне стало всё равно. И мне наплевать сейчас. Наверное это странно. Или страшно. Это должно быть страшно. Но мне просто всё равно…
- Идём, - папа развернул Ильена к выходу, обнял одной рукой за плечи и вывел прочь.
- Свободен, - коротко бросил Ван так и не двинувшемуся с места ар'Каэрту. - Но твою лояльность мы ещё проверим…
Мы вышли из камеры заключения следом за отцом и дядей. За моей спиной послышался судорожный, задавленный всхлип и короткий полувой-полустон. Такой горький, что я замедлил шаг. Но не обернулся.
- Знаешь, малой… - папа обратился к Ильену. - Не смотри на меня волком, был один малой, теперь двое. Субъективно тебе лет как моим сыновьям. Так вот, мелкий, я могу вернуть тебе Небо.
Ильен остановился так, будто налетел на стену. Ошалело посмотрел на первого Императора и смог только просипеть в ответ:
- Что ты сказал?.. Ты можешь вернуть мне крылья?!..
- Ну, не обещаю, что это будут именно крылья, - отозвался отец. - Но это будет небо. Ты сможешь летать снова не хуже моих детей. И ты, малыш, запомни, - папа посмотрел на меня. - Даже если потеряешь крылья, я всегда верну тебе Небо.
- Всегда знал, что мой папа - гений! - легко улыбнулся я.
Вот что ты задумал? Это был отличный ход! Ильена заодно отвлёк в самый тяжёлый момент. Да и моё направление мыслей изменил. Ты гений, отец мой Император!
…Пустота. Пустота и темнота. Мягкий, тёплый мрак.
Он висел в пустоте, распятый на железном кресте. Руки-крылья в цепях, пробивших плоть насквозь. Крест покрыт инеем. Осязаемый алый свет божественной крови, стекая с рук-крыльев, медленно разрушал эту страшную ловушку, заставляя железо ржаветь. Однажды ты сможешь вырваться отсюда, Феникс. Только хватит ли у тебя сил уйти?..
- Феникс!.. - крикнул я, разрушая страшное безмолвие. - Феникс, держись! Я приду за тобой!..
Мой смертный бог поднял голову. Я отшатнулся. Страшное, будто мумифицированное лицо. У него были глаза, но казалось, что их нет. Мутные, стеклянные, слепые. Мёртвые. Таких не бывает у живых. Ледяной Феникс мёртв.
Мертвец с лицом моего бога выдохнул какое-то слово, инеем повисшее перед его лицом и осыпавшееся искристым мелким снегом.
- Феникс… - полный отчаянья стон. Не мой. Брата. - Друг, не смей умирать!
Мертвец снова попытался что-то произнести, но…
…Это появилось из мрака за его спиной. Легло плащом, впиваясь когтями богу в плечи, не имея лица, выглянуло из-за его спины, опустило чёрные крылья, обнимая перьями свою жертву.
- Маленькие носители Искры… - голос одновременно был и не был, звучал везде, не нарушая тишину. - Какое лакомство…
Страх парализовал сознание. Оно было и не было, живое и мёртвое, разумное и нет… И оно хотело ЖРАТЬ. А едой был я. Страх пропитывал всё вокруг, каждую мысль, каждый вдох, каждую судорожную попытку вырваться. Оно, сущее несуществующее, проникало пустотой внутрь, пробиралось призрачными жгутами под кожу, пробиралось в кровь, струясь холодом по венам. Сжимало горло, мешая дышать и не стесняя свободу дыхания. В глаза засыпали раскалённый, живой и ползающий песок, спешащий добраться до мозга, чтобы пожрать его. Холод и яд, жгущий болью, которая существовала и нет. От этого невозможно было защититься, потому что нельзя было понять, есть ли оно и от чего защищаться!
Ужас пожирал, пропитав собой всё, пробираясь в самое моё "Я", не оставляя кроме себя ничего больше. Растворяя меня в себе, лишая способности сопротивляться…
Ветер сжал кулаки. Меня отбросило с такой силой, что мир вокруг исчез…
…Открыв глаза я уставился в потолок. Сел на кровати. Сжал руками виски. Майка, в которой я спал, оказалась насквозь мокрой. Меня всё ещё колотило. Пришлось сцепить зубы покрепче, чтобы эти предатели не стучали.