- Что значит, не настоящие? Все настоящее - и лампа… Я, Маня, с одной стороны, как сочувствующий Дьявол, которому хотелось бы, чтобы и ты не была беспомощной против вампиров, понимаю тебя. Но с другой стороны, я Дьявол - Бог Нечисти, и обязан исполнять последнюю их волю, - сказал Дьявол, оправдываясь, частично прочитав ее мысли. - И вот появилось у Помазанницы последнее желание: лампа желаний. Была такая. А ты, вроде бы простенькое ее желание, сделала невыполнимым. И прочу я тебе наказание за глубокое безразличие к нуждам Помазанников. Как Дьявол, который просто обязан пороть всякого, кто не мыслит послушания перед господином своим. Не забывай, она стоит над твоею душой, и как бы ты к ней не относилась, перед Законом она госпожа твоя, а ты даже не раб, а вол - недостойный и непокорный. Мало ли кто тебя позвал! Званых на пир много - одежда у тебя не соответствует. Поэтому место твое там, где скрежет зубов. Так что, - каким-то потусторонним голосом проговорил он, очерчивая рукой путь, обнаруживая самые недоступные для прохода участки, - на пару с Борзеевичем. И если еще будешь ловить мышей, я вас загоню на Вершину Мира! Поверь, - сказал он серьезно, - даже я плачу, когда лезу с этой стороны! Трудности и занятость лучше всего избавляют от страданий.
Беззаботный Борзеевич, который стачивал текущую по камню струйку воды в рот, захватывая языком, услышав о себе,_______________________________________________________________________________________________________________________________ поперхнулся и обернулся.
Заметив расстроенное Манькино лицо, он сразу сник, подозревая неладное.
- Но ведь в городах жители мертвые же были! Умалишенными сидели! - взвыла Манька, скрежеща зубами, просматривая новый маршрут, чем немного порадовала Дьявола. Вот уж не думала она, что Дьявол может ее наказать из-за желания Помазанницы! Целый город спасла от мучений, человека, который в каменном гробу пролежал тыщи лет - а Дьявол, не успев толком пожалеть, уже повернулся на сто восемьдесят градусов. И у кого после этого шизофрения? Она обернулась, надеясь обрести в лице Борзеевича поддержку. О том, как проведут день, они спланировали еще с вечера, собираясь исследовать обнаруженную пещеру в трех километрах от лагеря, где чаще всего их истязали гномы. И обличительную речь на предмет выходного продумали дословно. Толкнуть речь должен был Борзеевич, а она поддержать. Но он будто воды в рот набрал, тупо пялясь на нее и на Дьявола.
- Мертвые, это когда я их мертвыми сделал! А так… причитали о нерадостном. - Дьявол пространственно задумался. - Во всех городах плачут, но не бегут же себя убивать! Они просили лампу потереть, а ты им что? - и добавил строго, указывая пальцем еще в одно место: - И закончите во-он на той скале!
- Сами же посоветовали! - она повернулась к Борзеевичу злая и расстроенная. - Мимо прошла - наказывают, потерла бы - лежала бы в саркофаге, как те люди… Хуже, умерла бы, хорошие люди на первом разе вышли, одна гниль осталась. Вынесла бы лампу - и после трех желаний оторвались бы на мне вампиры…
- Маня, молчи! - взмолился Борзеевич. - А то мы точно отправимся на Вершину Мира!
- Мало ли что я говорю, я же Дьявол! Мне плакальщиков собрать, что вампиру тебя на кол посадить! И я, и он - от этого балдеем! - оскалился Дьявол. - Это у нас развлечение такое… Слышала когда-нибудь о равновесии? В одном месте прибывает, из другого убывает, одному хорошо - другому хреново… Ты - другое!
- Вот и брали бы свою лампу сами! - ответила Манька хмуро, неохотно собирая снаряжение. - Ну что стоишь, помогай! Тебя тоже не обделили вниманием! - с досадой бросила она Борзеевичу, который тяжело вздыхал, обозревая маршрут.
Глава 17. Сума, которая с ума…
Маршрут Дьявол выбрал трудный, и пока они бегали взад-вперед, Манька все думала о том, честнее он или не честнее нечисти. Ведь могла бы она три лампы взять, и было бы у нее не три, а девять желаний! Можно было одну использовать, а две припрятать. И как только вампиры в нее плюнут, тем же местом плюнуть обратно, а лучше сразу за два плевка, тогда бы последнее желание осталось за нею. Конечно, глупо было думать об этом теперь, когда ни ламп не осталось, ни города на место не вернешь, но бежать было легче: вот так подумал-подумал, раз глазами, и часть маршрута позади, еще подумал, и еще часть позади…
Расстроенный Борзеевич уж как не старался, на последней скале сорвался и угодил в бурную реку, утянувшую его до самого озера, где его выловили русалки. Он не тонул в реках, плавая, как водяной. Иногда ему даже удавалось заглянуть за грань реальности. И способ спуска с одиннадцатой вершины вниз он нашел весьма изысканным. Тогда как ей пришлось топать ногами. Теперь она спускалась с нее бегом, не хуже, чем на санках. За два месяца Дьявол отточил их мастерство, да так, что Манька порой сама умела придумать прием не хуже, чем которым обучали ее Дьявол и Борзеевич. Получалось само собой. За последний год она сильно изменилась, вытянулась, загорела, заметила, что все тело стало состоять из мышц. И почти выпила всю боль, заключенную в железе.
Идти пришлось по спускам, которые охранялись местным народонаселением. Дьявола местное народонаселение любило, и пока Манька была с ним, не пытались ей навредить, но стоило остаться одной, как они тут же замешивали валежник или лужу прикрытую травкой. Тут был заповедник, и этим все было сказано: никаких посетителей! Она материла всех охранников, но она им была не указ, и провести их не получалось. Даже ветка неугасимого полена не помогала. И тратились такие силы, что к вечеру она уставала больше, чем если бы покорила все десять вершин сразу. Особенно досаждали гномы, вырывая в земле ямы, которые прикрывали дерном, непонятно как и на чем удерживающийся. У каждой такой ямы, внезапно, на пару секунд, выставлялось зеркало, и если его не подстрелить в этот момент, чтобы осколки разлетелись по такому дерну, то пиши пропало, обязательно провалишься и вывернешь или ногу, или еще хуже - сломаешь. А то лесные вдруг открывали пальбу огромными крепкими орехами, пропустив который, можно было запросто угодить в больницу, если бы она здесь была. Отбивали орехи посохами, как мячи. Возможно, местное народонаселение так развлекалось, устраивая для себя своеобразные представления.
Гонял Дьявол ее с утра до вечера, в то время как Борзеевичу разрешалось расслабиться, или приготовить ужин.
Так получилось и на этот раз. Когда она вернулась, Дьявол приказал ей продолжить муку, указав на две скалы, которые стояли неподалеку. А сам отправился возвращать утопленного Борзеевича к жизни. За Борзеевича она переживала, но, знала, что умереть ему Дьявол не даст. Скорее всего, он просто отлынивал, и к ужину будет здоров, как тот паскудник, который весь заповедник, в самых недоступных местах, расписал: "Манька - дура! Манька - дура!"
Манька и в самом деле чувствовала себя дурой, когда резала себе ступени, чтобы добраться до надписей и или стереть надпись, или приписать снизу: "Сам дурак!"
Вернулась она, когда стало темнеть, а темнело здесь быстро, стоило солнцу скрыться за горами. Небо было еще светлое и голубое, но всюду расползались темные тени. До лагеря доплелась кое-как, и сразу пошла мыться на озеро.
Живехонький Борзеевич времени даром не терял (откуда только силы взял!), катался с русалками на лодочке, рассказывая им о своем житие на большой земле. Манька показала Борзеевичу язык, состроив страшную рожу. У костра ее ждал ужин из раков, сваренных вкрутую. Воздух вокруг был чистый и слегка сладковатый, белый туман расстилался по земле. Цветов тут было столько, что весь склон казался красным и сиреневато-белым. Были еще такие цветы, которые росли только здесь - синие и желтые, но на ночь все они закрывались, и от их тошнотворного запаха она хоть как-то могла отдохнуть. Дерево в земле укоренилось и обогрело ее, и многие из местных приходили на него полюбоваться, обещая в следующий раз встретить их таким изобилием, какое они не найдут даже там, где остались избы. Кладовые их тут были богаче, Дьявол основательно готовился к банному дню. Таких вымерших продуктов питания и Борзеевич выдумать бы не смог. Но Манька на них лишь смотрела, чтобы железный каравай от голода и слюней, копившихся во рту в приглядку, ломался и крошился быстрее. Неужели вампиры, поглумившись над ее сенсорами, лишили ее последней радости, обрекая в муках жить в земле благодати?!
Дьявол сам принес ей чай, настоянный на травах, усаживаясь рядом.
- Мань, я вот все думаю, дал бы я человеку три лампы желаний, если он не вампир?
- Нет! - ответила Манька, не сомневаясь лишь потому, что спросил.
- Я вот хожу с тобой уже год с лишним по полям и весям, Борзеевич к нам прилепился - и учим тебя, учим, но ума тебе кот что ли наплакал? За два года ничего не приобрела ты из того, что есть у Благодетельницы. А взяла бы лампу, да загадала себе дворец, - он сунул травинку в рот, открывая себя простору вечера, наполненного тучами мошкары. - И тоже бы сидела, чаи попивала с кофеями, а лампу припрятала бы. Лучше две… Да хоть в том же проклятом городе…
- Мне дворец ни к чему, у меня избушки есть! - ответила Манька, выдавливая из себя усмешку. Она получилась вымученной. Она надеялась, что когда Дьявола рядом нет, он на мысли ее не смотрит - как бы ни так! Все-то он знал, да только мысли ее не сами к нему просились.