И рядом с ним приземлилась огненная птица. В клюве она держала стеклянную бутылку, наполненную какой-то светло-зеленой жидкостью.
Эйлия обернулась к Твиджику.
- Ты! Ты меня обманул! Ты заодно с ними!
- Ты должна пойти с нами, Эйлия, - сказала Талира. - Не бойся, мы тебе ничего плохого не сделаем.
- Вы думаете, я куда-нибудь с вами пойду? - крикнула она и шагнула к ним. - Я вас ненавижу! Мой принц скоро вернется, и когда он найдет вас, вам конец!
- Мандрагор нам ничего сделать не сможет, и ты тоже, - пророкотал Аурон. - Любое волшебство против нас бессильно. Посмотри вверх! В небо.
Он отодвинулся, давая ей увидеть, и она заметила - мелькание золотых крыльев над восходящими клубами пара - это парил над ними херувим, подобно ястребу. Как она могла считать это страшное уродство, этого мутанта - красивым? И в ужасе она увидела, что это чудовище держит в клюве кусок черного камня, и от этого куска идет жуткое рычание. Холодное железо! Да, ведь херувим нечувствителен к его магии. Через секунду она будет бессильна - если не действовать быстро.
Резко развернувшись, она схватила Твиджика за ногу и переднюю шею и выбросила его из пещеры, с крутого обрыва вулкана. Его двойной крик быстро растаял в воздухе.
- Ну? - крикнула она победно. - Будете спасать своего шпиона или нет?
У Аурона не было выбора. Он взмыл в воздух и полетел вниз, спасать амбисфену. Херувим расправил крылья - остановить свое падение, и поднялся вверх, зная, что холодное железо лишит дракона способности летать. Талира отлетела в сторону, все еще сжимая в клюве флакон, и Эйлия метнулась мимо нее и бросилась в пропасть.
Она никогда еще не перекидывалась, не принимала облик дракона, но Мандрагор учил ее тщательно и терпеливо. Сейчас она ощутила, как тело ее расширяется, как квинтэссенция течет в него из Эфира, увеличивая его размер, увидела, как разворачиваются у нее по бокам огромные красные крылья. И эти крылья знали, что им делать: они подняли Эйлию вверх, в небо, подальше от херувима. Лоанан уже поймал амбисфену - она знала, что так и будет, - и еще потратил время, чтобы опустить зверька на землю. Теперь он снова поднимался, но слишком отстал от Эйлии. Она издала гордый и вызывающий боевой клич дракона и взмыла выше.
И теперь наконец разразилась буря, и ее сдерживаемая ранее сила вырвалась на волю, выпущенная гневом Эйлии, в сверкании молний и раскатах грома. И посреди темных туч Эйлия увидела, как летит к ней ее возлюбленный на широко расправленных пламенных крыльях. Спешит ей на помощь. И она полетела к нему навстречу изо всех сил, но бесились окружающие ее ветра, а летать в такой турбулентной атмосфере она не умела. Ее мотало, бросало из стороны в сторону, как сорванный сухой лист.
Она изо всех сил била крыльями, летела вперед, но силы уже оставляли ее, крылья и драконье тело постепенно таяли, рассеивались, как туман на солнце… Херувим! Это он за ней гонится, догоняет, и она мысленно слышала страшный рев небесного железа. Эйлия вскрикнула, услышав на этот раз собственный женский голос. Крылья исчезли, магия была изгнана. Она падала, падала…
- Лови ее! - крикнул сзади Аурон.
И ее схватили: на ней сомкнулись когти Фалаара. Они ее не поцарапали, не впились, а охватили, как согнутые ладони. Зеленое лицо Неморы уже не летело к ней вышибить из нее жизнь.
Эйлия обернулась и увидела красного дракона, ведущего с Ауроном воздушный бой. Талира с зажатым в клюве флаконом изо всех сил летела к Фалаару. Эйлия взвыла в голос от бессильной ярости и муки. Ее принц в беде - она не могла ощутить его боли из-за грохота железа, но слышала ее в его криках, перекрывающих гром. Она задергалась в когтях херувима, но освободиться не могла.
"Любовь моя, о любовь моя, как осмелились они на тебя напасть! Я их покараю за это - я их сброшу с неба!"
Но сделать она ничего не могла.
Из облаков появились еще драконы - лоананы Мандрагора и огнедраконы с Омбара пришли на помощь ему и ей.
Талира перехватила флакон из клюва в лапу.
- Аурон! Брось его! - крикнула она пронзительно. - Мы у порога портала!
Золотой дракон вышел из боя и устремился к ним.
- Быстрее! - кричала огненная птица. - Вот он - портал! Открывай драконий путь, и исчезаем!
- Нет! Пусти меня! - визжала Эйлия, плакала и дергалась в когтях Фалаара.
Потом исчезло бурлящее серое небо Неморы, и все четверо влетели в извилистый туннель Эфира.
23. ПРОЩАНИЕ
В саду Халмириона, где сидела Эйлия, вовсю цвели летние цветы: гибискусы размером с тарелку, фейерверки розовой и винно-красной бугенвиллеи, массивные тяжелые розы. Взлетевшими лепестками порхали меж цветов бабочки, и их раскрашенные крылья были куда больше, чем у их сестер на Мере, а за изгородью и розами взлетали султаны фонтанов куда выше, чем бывало на том далеком мире. Это был "золотой час": солнце медленно садилось, и медовые лучи его играли в струях фонтанов и лепестках цветов.
Противоядие Маг сделало свое дело: к Эйлии полностью вернулся здравый рассудок. Но сейчас, в этом саду, в одиночестве, серая гнетущая пелена заволакивала ее мысли. Она понимала, что чуть не навлекла гибель на всех своим сумасшедшим полетом на Немору. Она намеренно игнорировала все предупреждения о вероломстве Мандрагора. Она могла бы всю жизнь прожить его покорной нерассуждающей рабыней; хуже того - он мог бы использовать ее силу против тех, кто ей больше всего дорог. И во всем этом виновата была бы она сама. Эйлия с отвращением вспоминала, что творила под влиянием зелья: злобное нападение на Синдру, предательство бедного верного Твиджика. Мерзкое питье не изменило ее характера, оно лишь извлекло из скрытых глубин его самые темные, звериные стороны, и она, увидев эту тьму, вынуждена была её признать с ужасом и стыдом. "Это я такая на самом деле - в глубине души?" - думала она в ужасе. И теперь, когда эти злые скрытые ранее страсти выпущены на волю, может ли она надеяться скрыть их снова - или они всегда будут под самой поверхностью?
А самой ужасной тайной она не делилась ни с кем.
Она готова была влюбиться в Мандрагора. Злая ирония этой истории: принц, знай он об этом, мог бы не травить ее зельем. Если бы он не поработил ее таким образом, она бы вскоре отдала ему себя добровольно.
Отец ее заверил, что ее миссия не оказалась полным провалом. Почти все другие расы Небесной Империи теперь встали на ее сторону - такое впечатление оказала на них ее отчаянная попытка, готовность рисковать собой, чтобы предотвратить войну. А то, что ее дипломатическую попытку встретили враждой и вероломством, отвратило народы от Мандрагора и его союзников. Так что чего-то все-таки она достигла, по это мало утешало, потому что война становилась неизбежной.
Но этого было мало, чтобы успокоить чувство вины. "Я что-то в нем увидела - может быть, эхо благородства его отца, или это было его собственное - что-то глубоко похороненное хорошее. Он автор стихов Барда из Блиссона - может ли написать такие слова тот, в ком ничего хорошего не осталось? Это лишь промелькнуло и исчезло, но именно оно вызвало у меня желание ему помочь".
Даже для ее ушей это звучало жалкими оправданиями. Может быть, легче было заставить себя в это поверить, чем напасть на него - и уничтожить.
"И я выбрала этот путь из слабости?"
Она забыла советы Аны и предупреждения своих опекунов и бросилась очертя голову договариваться с хитроумным врагом. И все это было из ложной скромности, которая (Эйлия теперь сама это с отвращением поняла) была всего лишь скрытой надменностью. "Я не так уж важна, как они все думают", - говорила она себе, но при этом свое суждение ставила выше чужих. Она убедила себя, что недостойна своего положения и назначенной ей миссии, и уверила себя, что знает лучше их, что надо делать. Стоило ей только полностью поверить Аурону, Талире и Ане, и она бы никогда не оказалась на Неморе.
Тусклыми глазами она смотрела, как идет к ней по дорожке отец. Тирон казался необычно бледным, осунувшимся. Подойдя, он взял ее за руку.
- Эйлия, милая, лоананы привезли с Меры Йомара и Лорелин, целых и невредимых. Они хотели бы говорить с тобой, - добавил он негромко.
"Только Йо и Лори?"
Сердце сжалось мучительной болью, но Эйлия не могла ни двинуться, ни сказать хоть слово - она только смотрела, как идут к ней Йомар и Лорелин, медленно, и лица у них такие же изможденные, как у отца. Они остановились, молча глядя на нее, и она смотрела на них и тоже молчала. Слова были бы лишними. И все же Йомар прокашлялся и заговорил. Впервые она услышала, как дрожит его низкий голос:
- Эйлия… Дамион… он…
Печаль повисла в воздухе густым удушающим туманом. Он снова попытался начать:
- Дамион… Дамион…
- Я знаю, - сказала она.
- Я их всех убью! - кричала Лорелин. Они с Йомаром стояли вдвоем среди удлиняющихся теней сада. - Всех этих гадов, моругеев, валеев, всех их за это убью!
Йомар смотрел на дикий блеск в когда-то ясных и чистых глазах Лорелин и тревожился. В этот миг она выглядела какой-то внушающей страх незнакомкой, а не женщиной, которую он любил.
- Нет, Лори! - Он шагнул к ней, схватил за руки. Она стряхнула его пальцы. - Ты - паладин. Если ты убьешь из мести, тебе придется совершить покаяние, помнишь?
- А мне плевать! - выкрикнула она.
Он снова поймал ее за руки, и она опять задергалась, но вдруг обмякла и зарыдала на его груди - не как девушка, а как плачет мужчина - мучительными всхлипами, сотрясающими все тело.
- Послушай, - заговорил он, когда чуть миновала острота ее скорби. - Халазар уже свой долг уплатил. Вы с него получили, ты и Марьяна.
Лорелин подняла на него красные глаза.