– Конечно, – сказал Прометей. – Только достойные сами достигнут своей цели и, поразмыслив, поймут, что я им вовсе не нужен. Я им когда-то дал огонь и научил кое-каким ремеслам – потому что ими тогда владел только я. И хватит. И достаточно.
Он сидел напротив Майона за искусно сработанным столом, высокий и сильный, с лицом, навсегда опаленным жаром кузнечного горна, и ничем не отличался от обыкновенного человека – гордая осанка не редкость среди людей, знающих цену своему мастерству. Разве только страшные бугристые шрамы на широких ладонях – но у людей встречаются и страшнее. И выкованное из его цепи железное кольцо с кусочком той самой скалы – но мало ли какие кольца носят люди?
– Накрепко запомни одно, – сказал Прометей. – Мир очень юн. С тех пор как после потопа из горстки уцелевших возродилось человечество, сменилось всего девять поколений. Добро и зло, подлость и благородство – все это еще не сформировалось окончательно и не застыло, как расплавленный металл в литейной форме. Нужно окончательно победить зло, а если сделать это не удастся сегодня или завтра, ибо зло штука цепкая, то нужно научиться бороться с ним и не опускать рук, пока оно не исчезнет. Главное – не опускать рук и не склонять головы, верить, что зло не вечно. Впрочем, если бы ты думал иначе, ты не увяз бы с головой во всем этом деле и не пришел бы ко мне…
– Нас плохо учили бороться со злом, – сказал Майон. – Вернее, совсем не учили. Это нас не оправдывает, но все же сыграло свою роль.
– А вы деритесь, – сказал Прометей. – И учите тех, кто моложе, чтобы они не оказались в вашем положении, – вы ведь теперь понимаете, в чем ошибки предшественников.
По комнате, лязгая и громыхая, прошел переваливающейся утиной походкой железный человек и подбросил дров в очаг.
– Сам сделал, – сказал Прометей. – Конечно, далеко ему до Гефестовых золотых слуг, но подмастерье в кузнице из него получился. – Он рассмеялся и хлопнул Майона по колену: – А что, Майон, отдать вам этого болвана, пусть шагает впереди с дубиной и молотит направо-налево, а? Нет, нельзя – болван с тем же успехом может служить вашему противнику, если перепутает, в какую сторону идти, у него и места-то для мозгов в голове нет…
– Как ты думаешь, удастся то, что на Олимпе затеяли против Зевса?
– Не знаю, – сказал Прометей серьезно. – Зевса давно пора сбросить, но весь вопрос в том, как преодолеть страх перед ним. Он заставил забыть, что когда-то был слаб и жалок, что без помощи других небожителей никогда не завладел бы Олимпом, что молнии ему некогда подарили циклопы, а не сам он их создал, как вас учат.
– Прости, если я тебя задену, – сказал Майон, – но ведь, когда Зевс сверг своего отца Крона и против Зевса из-за этого поднялись титаны, ты дрался на стороне Зевса. И сыграл большую роль в его победе.
Наступило долгое молчание, беспокойное и саднящее, только железный человек, побрякивая, хлопотал у очага.
– Ну что ж, – сказал Прометей. – За всю мою жизнь додуматься до этого вопроса и задать его смогли только Геракл, Тезей, Архилох и ты… Все равно, Майон. Мы, как и люди, взрослели, мужали, изменялись в лучшую или худшую сторону. Все были гораздо моложе. И он был другим. Это теперь Зевс поверил, что бессмертие и вечность – одно и то же, и его трон вечен. Есть еще какие-нибудь вопросы, которые тебя мучают?
– Конечно, – сказал Майон. – Я узнал все подробности жизни Геракла и Троянской войны. Но у меня не укладывается в голове – понимаешь, просто не укладывается – несоответствие между тем, как все было на самом деле, и тем, как это все представляют. Мне не хочется верить, что люди были способны так поступать. И ничего не может мой ум с сердцем поделать.
– Понятно, – сказал Прометей. – Конечно, тебе бы поговорить откровенно с кем-нибудь из умельцев перекрашивать черное в белое. Но никого из них не осталось, кроме Нестора, а откровенничать он ни с кем не станет. Одиссей неизвестно где, может быть, его и в живых нет. От Елены толку не добьешься. Но возможность есть – в том случае, если ты отправишься в Аид, уж там-то сможешь побеседовать с кем угодно… Не побоишься?
– Нет, – сказал Майон, борясь с липким ознобом страха. – В конце концов, люди там бывали и возвращались оттуда…
– Молодец, – сказал Прометей. – Провожатого дам. – Он кивнул в сторону железного человека. – Болван, но дорогу указать и к месту проводить способен. И вот что еще, Майон: некоторые сказки мне приписывают создание людей. Ложь. Ни я, ни Зевс, никто вас не создавал. Я только дал вам огонь да научил самому необходимому. И ни в чем не раскаиваюсь. Крепко запомнил?
Глава 13
Царство серого счастья
Небо над головой было мутно-серое, непроглядное и тусклое и походило больше на серую парусину, натянутую почти на высоте поднятой руки. И земля под ногами была серая, плотная, не камень и не песок, низкая, плоская, как доска, равнина. Невозможно было определить расстояний, понять, где земля сливается с небом, – сюда не достигал ни один луч солнца, не было ни камня, ни дерева, ни травинки, ни рытвины. Майон не отбрасывал тени, и ему казалось, что он не движется по плоской серой равнине, а шагает, не сходя с места. Он не боялся – серый мир вокруг не вызывал никаких чувств, кроме беспросветного уныния. Может быть, здесь не существовало и времени. И серая река, вдоль которой он шел, больше всего напоминала идеально прямую канавку, проделанную резцом в металлической доске и заполненную ртутью.
Майон наклонился и зачерпнул в горсть воды – густая, словно бы и не мокрая, она лениво сползла с ладони, струйка глухо, без всплеска и разбегающихся кругов, вернулась в реку и слилась с ней. Потянуло тоскливым пряным запахом, расслабляющим и клонящим ко сну. Майон понял, что это – Лета, и ускорил шаг, держась подальше от неподвижной воды забвения.
Впереди наконец-то появилась темная полоса, тянувшаяся в обе стороны и исчезавшая в размывающем ее края слиянии земли и неба. Стали попадаться камни – гладкие до бархатистости, словно обкатанные морем или отшлифованные.
Полоса была медной стеной – ее верх терялся в сером мареве, ворота были распахнуты настежь, и в них лениво колыхались, завивались круговоротами, вздувались и опадали тяжелые клубы мрака, а Лета уходила в этот мрак. Человек в черном плаще сидел на большом округлом камне, похожем на огромный человеческий череп, сидел лениво, в позе хозяина, знающего каждый уголок своего двора. У него было узкое лицо с тонкими, брезгливо поджатыми губами и спокойные черные глаза. Его черный плащ слегка трепетал, словно раздуваемый ветром, хотя никакого ветра Майон не чувствовал.
Их взгляды встретились, но в зрачках того Майон не увидел искорки, которую замечаешь, когда люди смотрят друг другу в глаза. Покойная пустота, два черных окатыша.
– Здравствуй, Аид, – сказал он.
– Здравствуй, – сказал Аид. – Ну как там, наверху? Вечная возня? Кто-то с кем-то дерется, что-то горит, кто-то тонет, кто-то за кем-то гонится, все суетятся, жить торопятся, разбогатеть торопятся, умереть торопятся, ни минуты покоя. Что оглядываешься? Не видно сторуких гекатонхейров и страшного Цербера? Их ожидал встретить?
– Вообще-то, да, – сказал Майон.
– Глупости. Сторукие дремлют где-нибудь в уголке. А Цербер до того опился водой из Леты, что просыпается раз в столетие. Как видишь, ваши россказни истине не соответствуют. Стража здесь не нужна – гостей я не отпугиваю, совсем наоборот. А стеречь здешних обитателей нет нужды, никто отсюда не уйдет по доброй воле. Нет здесь никаких узников, никаких огненных колес и сырых темниц. Заходят иногда буйные гости, да вреда от них особого нет. Заявился как-то Геракл и уволок за шкирку полусонного Цербера, но пес так испугался вашей суеты и солнца, что вырвался у входа и удрал назад.
– А Тезей?
– А, тот. Жив еще… – Аид усмехнулся. – Был такой забавный юнец. Приставал к моей супруге, пока не сообразил, насколько она холодна. Я его продержал у себя три года исключительно развлечения ради – хоть один крикливый да суетливый поблизости. Потом надоело, и я его выставил за ворота. Я вижу, ты, как и многие там наверху, убежден, что владыка царства мертвых грозен и наводит ужас? Чепуха. Я властвую не над страхом, а над скукой. Не зря Зевс поработал молниями, почти завалив вход в Аид и сделав его труднодоступной щелью среди диких скал. Отбиваю я у него подданных, завидно ему.
– Тени?
– При чем тут тени? – лениво удивился Аид. – Я о счастливых людях из плоти и крови говорю.
Майон посмотрел вокруг и увидел множество людей – молодых и старых, мужчин и женщин. Они лениво расхаживали по серой равнине в одиночку, парами в обнимку и группами, некоторые беседовали, но так медленно, что слова, казалось, неспешно выползали изо рта, долго колыхались в воздухе, прежде чем скрыться в ухе собеседника. Разговоры были настолько тягучими, что Майон не различал слов: все двигались невыносимо плавно, все лица застыли в блаженных улыбках, так что казались отлитыми из металла погребальными масками и внушали тоскливый ужас, их было много, очень много.
– Вот видишь, они счастливы, – сказал Аид. – Они живы и пользуются всеми радостями жизни – яствами, питьем, женщинами, умными беседами с учеными собеседниками. У них нет забот и хлопот, здесь нет войн и болезней, голода и несправедливости, нет зла…
Майон почувствовал, что этот голос опутывает его липкой паутиной, и на губах оседает противная приторная сладость, словно он пригоршнями ел мед. Стоячая вода смыкалась над его головой, и, рванувшись на поверхность, он сказал:
– Но добра ведь тоже здесь нет?