* * *
В тот миг, когда Серый упал Светла внезапно перестала блажить и рваться. Ослабла в руках Стреженя. Поникла. Ратоборец отпустил её, потому что сам едва не валился от усталости. Девка упала на колени рядом с волчьей тушей, уткнулась носом в жесткую шерсть и затихла. Она лежала так едва не оборот. Не плакала, не кричала… Про неё даже и позабыли - хватало более насущных забот. Дружинные ребята помогали целителям с ранеными, колдуны упокаивали павших.
Донатос уже вернулся от телеги с мертвецами, а блаженная по-прежнему лежала на окоченевшем волке.
- Светла, - присел рядом с ней крефф, осторожно убирая с лица девушки растрепавшиеся волосы. - Хватит лежать. Поднимайся.
Она смотрела сквозь него.
Колдун взял блаженную за плечи и попытался поднять. Она не сопротивлялась - безвольная, словно тряпичная кукла. Донатос отвел её в сторону и кивнул ребятам, чтобы уносили оборотня. Однако едва те приблизились, Светла вцепилась обережнику в рубаху и засипела сорванным голосом:
- Не трогай его, не трогай, не трогай!
Несчастная тряслась и глядела на креффа с такой мольбой, словно бы люди задумали хоронить её брата живым:
- Я виновата, виновата-а-а-а!!! - хрипела она, глотая слезы.
- Светла, Светла, - успокаивал дурёху колдун. - Ни в чем ты не виновата. Успокойся…
Но девушка по-прежнему цеплялась ледяными скрюченными пальцами за его рубаху и надсадно шептала:
- Я знала, знала… Тот, тот другой всё вывернул, всех искалечил. И меня, и тебя, и его. Всех. Я знала… я виновата…
Она дрожала, словно в остуде. Потом увидела, как несколько парней опять подхватили тушу волколака, пошатнулась, протянула руки к окровавленному зверю и тихо заплакала:
- Хвостик, Хвостик… Пожди чуть-чуть… Хво-о-о-остик…
Донатос прижал скаженную к себе, а она беспомощно повисала у него на руках, по-прежнему силясь дозваться того, кто давно её не слышал. Колдун обнимал дурочку, гладил по спутанным волосам, пытался увести, но она, снова вскидывалась с безнадежным отчаянием и шептала прерывисто, взахлеб:
- Он же брат мой! Брат единоутробный! Тот меня ума лишил, а его сердца! Не виноват он… - и снова озиралась, искала глазами мертвого волка, сипела: Хвостик, хвостик, пожди меня…
Крефф не понял, кто кого чего лишил, не понял, о чём она шепчет.
- Не успела я, - тряслась Светла. - Не успела-а-а…
У колдуна рвалось сердце, но он не понимал её. Видел лишь: девка лишилась последнего ума. Она и без того была рассудком скорбная, а уж после побоища нынешнего вовсе тронулась.
Дурочка едва стояла, он опустил её на землю, а она на коленях, путаясь в подоле рубахи, поползла к оборотню. Донатос не нашел в себе сил удержать. Подумал - пусть поймет, что мёртвый, выплачется, ей легче станет.
Девка же вцепилась в шерсть волколака, начала трясти, звать хриплым прерывистым шепотом:
- Светел, Светел… я же чуть не успела! Хвостик!
Страшно и больно было глядеть на её отчаянную скорбь.
Лишь когда тонкие пальцы провалились в остывшую уже ножевую рану, Светла смолкла. И долго-долго разглядывала черную от крови ладонь. А потом разом словно угасла. Легла рядом с остывшей тушей, прижалась щекой к впалому волчьему боку, и закрыла глаза.
Она уже не плакала, когда её подняли. Не лопотала, когда отнесли и уложили на одну из телег. Не отзывалась, когда окликали по имени, когда тормошили. Смотрела перед собой и молчала. Словно оцепенела.
- Светла, - тихо звал Донатос. - Светла…
Девушка безмолвствовала. И не было больше в её глазах ни безумия, ни слез, ни переливчатых разноцветных искр. Только пустота.
* * *
Клесха, крепко схваченного повязками, бледного до синевы, но живого и злющего устроили в одном из возков. Главе рассказывали о потерях.
Волкам удалось разорвать трёх лошадей и четвертую спугнуть в чащу. Две телеги сгорели, третья была перевернута и разломана. Раненых сочли много - человек пятнадцать, а то и больше, целители уже с ног сбились. Погибли семеро дружинных парней и двое ратоборцев - Гляд и Сней. Стало быть, остались Печища с Любянами без воев.
Скорбные перечисления прервал неожиданный взрыв хохота, несущийся от дальних телег. Парни, стоявшие там, заходились от души и по мере того, как к ним подступались выяснить причину внезапного веселья, число безудержно хохочущих только возрастало.
Клесх приказал себя посадить, чтобы понять, чего такого приключилось в той стороне обоза, где уже в несколько десяток глоток заходились обережники.
- Да раздайтесь вы в стороны, кони! - рявкнул Любор, который, как наседка квохтал над Главой, боясь позволить ему лишнее движение.
Когда же смеющиеся расступились, взору открылся скрюченный Ильд.
Одной рукой старый целитель держался за простреленную поясницу, а другой сжимал выдернутый из борта телеги деревянный дрын, на который теперь опирался, словно на клюку.
Как у тщедушного креффа хватило сил выворотить такую орясину - осталось загадкой. Однако, совершив сей подвиг, Ильд двинуться дальше в своём удальстве уже не смог. И застыл в стойке бабы, дёргающей репу. Так он простоял до самого окончания битвы, покуда не хватились. Как старого обережника не задрали волки или свои же не подбодрили в суматохе случайной стрелой в зад - поди пойми.
- Что ж вы ржете, как жеребцы, - стонал Ильд, сам едва сдерживаясь от смеха. - Я ж молодших защищал.
Под раскаты безудержного хохота лекаря донесли до ближайшей телеги, где передали на попечение сбившегося уже с ног Ихтора.
- А Руста где? Дарен? - спрашивал тем временем Клесх.
От смеха рана у него раскрылась, и повязка теперь набрякла от крови.
- Дарен сгиб. Руста тоже, - угрюмо известил Елец. - Когда оборотень на обоз с целителями вспрыгнул, Ильда-то скрючило, а Руста выучей расшвырял и с волком сцепился. Я поздно подоспел, тот ему уже горло разорвал.
- Кровососы что? - морщась от боли, продолжал выяснять Глава.
- Кровососы волков, как уговаривались, встретили, - ответил подошедший Озбра. - Они им гать досками с гвоздями набитыми вымостили. Доски-то небольшие, меньше аршина, но положены через раз. Кто на одну не напоролся, на другую налетел. Оставшихся Звановы же рогатинами и добили. Я когда на гать ступил, там уж отвоевались. Зван только сказал, мол, мы с вами по чести и вы, дескать, от уговора не отказывайтесь. Ну и в чащу утекли, как не было их.
- А Тамир где? - внезапно вспомнил Клесх. - Видел его кто?
…Тамира нашли в стороне от гати за обломкам перевернутой телеги. Он лежал вниз лицом. Сперва подумали - мёртвый. Но перевернули - дышит. Ихтор щупал парня, пытаясь понять, чего с ним стряслось. Ран на теле никаких не было, только порез на запястье. Даже защитная реза на груди затянулась, превратившись в белый шрам.
- Парень будто не в себе, - разводил руками лекарь. - Никого не узнает и не помнит ничего, только спать клонится. Пока в телеге лежит. Ребята его Даром пользуют. Ледяной весь, как покойник, но вроде не при смерти… Бьерга его глядела. Говорит, нави нет и следа, но сам он, словно досуха выжат.
Вернулась Лесана, которой в общей суматохе забыли хватиться. Шла, пошатываясь, волоча на плече серого от страдания Люта. Зарёванная, всё лицо в бурых разводах, видать, как слёзы-сопли вытирала окровавленными руками - так и засохло. Подол рубахи оторван, и чёрная полоска ткани стягивала глаза оборотня.
- Живой никак? - спросил безо всякого удивления Клесх.
- Да тебя, как я погляжу, тоже ничего не берёт, - усмехнулся Лют, вытягиваясь рядом на соломе.
Утро разгоралось медленно. Небо из серого сделалось сиреневым, потом розовым… А когда взошло солнце, измученные ратоборцы завалились по телегам спать, оставив дневные хлопоты на целителей, колдунов и ребят из дружин, которыми бойко распоряжался Уруп. Те до вечера сваливали туши оборотней в болото, расчищали поляну, стряпали обед, упокаивали погибших, лечили раны выжившим. И так всё это обыденно делалось, словно не кипела здесь несколько оборотов назад яростная сшибка, не гибли люди…