- Господине, поклониться пришел, - ответил парень, до крайности изумлённый тем, что его не только признали, но и вспомнили по имени. - Спасибо тебе.
Он переменился. Стал твёрже, увереннее, исчезло из взгляда и голоса униженное смирение. Ладный дружинник получился из бывшего холопа. А коли отобрали его на облаву, значит, старается. А, может, и сам вызвался.
- Будет… - ответил Глава и поинтересовался: - Отец-то больше добро не таит?
- Не таит, господине, - Уруп зашёл и сел на лавку. - Господине, я просить тебя пришел.
Клесх удивленно приподнял брови:
- Опять?
Парень не смутился, кивнул и ответил:
- Дозволь грамоте обучиться. У сторожевиков добро считать времени не с избытком. А я в городе всем свой - с холопами знаком и мне они верят. Я могу считать подати и знать наверняка - утаивает кто или по чести платит. Господине, я на совесть работать буду, ни медяшки не утаю. Только грамотой не владею - не по силам оттого взяться.
Глава откинулся к стене и внимательно поглядел на парня. Уруп смотрел с надеждой, а на его простом круглом лице жила спокойная уверенность не только в себе и своих словах, но и в данном обещании. Твердый был Уруп. Как камень. Об такого и нож затупишь, и зубы сточишь.
- Я поговорю со Стреженем, - сказал Клесх.
Уруп просиял и ответил:
- Дак он сам меня к тебе отрядил. Сказал, мол, иди, проси. Коли Глава дозволит, я не против.
Обережник усмехнулся:
- Да я гляжу, без меня меня женили…
Собеседник мучительно покраснел и отвел глаза. Ему сделалось неловко.
Клесх рассмеялся:
- Да будет уж. Как девка на сватинах. Вернёмся, останешься до осени при Цитадели. Обучишься грамоте и счету, а в урожайник отправишься обратно.
Дружинник кивнул, поднялся, снова поклонился:
- Мира в дому.
- Мира.
Уруп ушёл, а Клесх так и остался сидеть, задумчиво глядя перед собой. Назавтра пускаться в путь. Глава поднялся, подошел к окну. Отсюда был виден обезлюдевший двор Цитадели и тёмные тени деревьев за стеной.
С утра обоз выдвинется в сторону Встрешниковых Хлябей. Не пройдет и двух седмиц, как схлестнутся люди и Ходящие. Осенённые. Сказал Дивен правду или солгал, выполнил Лют уговор или нет - уже не имело значения. Две седмицы.
Клесх не доверял никому из Ходящих и потому стянул такие силы, каких хватит и в том случае, если никто из его подельников не сдержит уговор. Исход битвы был ясен. Не ясна цена. Но одно обережник знал наверняка - эта сшибка изменит привычный уклад жизни и людей, и Ходящих. Вот только к добру ли, к худу ли - пока неясно.
Над лесом повисла ночь. Лучина в светце затрещала и погасла. Крефф остался в кромешной темноте. Он думал о том, почему так спокоен и вдруг внезапно для себя постиг ответ.
У каждого человека должно быть то, ради чего стоит жить, то, что страшно потерять. Ведь если не стоит за душой страх потери, то никаких других страхов в ней не остается вовсе. Клесх давно уже всё потерял. Потому ничего не боялся. Но ведь, кроме него, жили ещё на свете люди, которым было, чем дорожить. Жили в постоянном страхе. Этих людей обережник и собирался защитить. В память о тех, кого защитить не смог. Потому и месть тут была совершенно ни при чём.
* * *
Мягкий тюфяк казался Тамиру набитым не сеном, а жёсткими прутьями. Тело ныло и жаловалось. Тянуло и выкручивало каждую кость. Обрывки смутных не то видений, не то воспоминаний кружились в голове, и казалось, рассудок раздирает на части.
То мерещилась девочка, покрытая свищами и язвами, то мокрый лес, то девушка, склонившаяся над свитком, то подземелья и окостеневшие трупы на оббитых железом столах, то рычащая старуха с растрепавшимися седыми космами, то мертвый старик, вытянувшийся на лавке, то просторная поварня и запах хлеба, витающий по ней… И ещё он помнил ночное небо, от края до края усыпанное звездами… Звезды падали, оставляя за собой сияющие росчерки. Что-то было тогда. Что-то ценное. Тамиру мерещились тёмные глаза, смотревшие на него с любовью. Он не помнил девушку. И не знал теперь - было это с ним или с Ивором.
- Тамир…
Он вздрогнул и вскинулся на своей лавке. Рядом сидела Лесана. Её лицо бледным пятном выделялось в полумраке покойчика.
- Чего? - спросил обережник осипшим голосом.
- Можно я с тобой лягу?
Мужчина удивился:
- Зачем?
Собеседница помолчала, а потом сказала:
- Уснуть не могу. Тошно мне. Одной в темноте… Не знаю как объяснить. Просто тошно.
- Ложись, - пожал он плечами.
- Надо лавки сдвинуть, - сказала девушка.
Он поднялся, чтобы ей помочь, и в этот самый миг волна воспоминаний накрыла с головой…
- Лесана, - Тамир вцепился в её плечи. - Лесана, я помню! Лавки… мы сдвигали лавки, чтобы согреться. Ты, я и ещё девушка, не знаю, как её звали. Скажи, ведь было?
Она мягко стиснула его ладони, понимая, что он цепляется за слабые проблески памяти, пытаясь сохранить себя.
- Было, Тамир.
Он улыбнулся. Устало и грустно.
- Знаешь, я ведь уже несколько седмиц не сплю…
Девушка посмотрела с ужасом, а колдун продолжил:
- Совсем не сплю. Представления эти. То одно, то другое. Я лежу, вижу их. И в голове пусто, как в рассохшемся ведре. А заснуть не могу. Будто рой пчёл в груди. Так больно…
Лесана обняла его, чувствуя, как сердце заходится от жалости и тоски. Почему всё так? Почему? Откуда горечь эта? Зачем им? За что? Хранители! Если есть вы, просто дайте погибнуть. Пусть закончится всё. Навсегда. Потому что ничего в их жизни из прошлого не осталось, а нового не создать, не построить новое на развалинах. И горькую память из сердца не вырвать. Так и будет сидеть там занозой.
Они легли, поделив одно одеяло на двоих. Обережница обняла колдуна, прижалась к нему всем телом. Они так спали уже. Как давно это было… Девушка уткнулась лбом мужчине в спину, он накрыл ладонью её руку, лежащую у него на плече.
- Потерпи, - сказала Лесана, не зная, что ещё к этому добавить.
…Она проснулась, когда рассвет едва забрезжил. Тамир лежал на спине, устремив застывший взгляд в потолок.
- Пора собираться, - сказал колдун.
Девушка вздохнула.
* * *
- Тьфу, вот же вонища! Тухлой рыбы ты туда что ли подмешал? - ругались обережники, по очереди зачерпывая из бочонка, который Руста любовно пополнял отварами всю седмицу.
Целитель хмуро смотрел на полуголых парней, остервенело размазывающих по поджарым телам смрадную жижу.
- А уж липкая-то! - плевались ратоборцы. - Руста, тебя ей намазать!
Лекарь лишь недовольно фыркал в ответ, перебирая сложенные в телегу мешки с травами.
Несколько возков в "торговом" поезде были крытыми. В них предстояло ехать обмазавшимся зельем воям. Этим же зельем протирали оружие, поручи и поножи из вареной кожи, напитывали пологи на двух особых телегах, чтобы даже острый волколачий нюх не мог учуять - сколько точно в обозе людей и какой "товар" они везут.
…Провожать обережников высыпала вся Цитадель. Пятнадцать телег набралось в обозе. Вели поезд трое ратоборцев: Клесх, Лесана и Дарен. Последнего хотели было обрядить простым странником, но могучий крефф нелепо смотрелся в мужицких портах и простенькой голошейке. А уж бугры мышц даже одежа не скрывала. Поэтому ехал он в облачении воя.
Лесана про себя радовалась, что её, в отличие от Бьерги не принудили вздеть бабское. Колдунья в скрывшем волосы покрывале, темной разнополке и женской рубахе смотрелась неузнаваемо. Стояла она в стороне, о чем-то беседуя с Нэдом, и глядел посадник на наузницу с такой нескрываемой любовью и тоской, что Лесане сделалось не по себе.
Донатоса тоже было не признать. В видавших виды портах, посконной рубахе и легкой свите казался он чужаком - хмурым, недовольным, желчного вида. Но Светла жалась к нему, словно не замечала угрюмости. Колдун подсадил девку в телегу и следом забрался сам. Дурочка радовалась предстоящему путешествию, что-то лопотала, пытаясь растормошить недовольного спутника. Тот лишь отмахивался.
Ихтор, одетый в такое же простое мужицкое платье, что и остальные, отличался от обережников лишь повязкой на лице, скрывающей изуродованную глазницу. Со стороны казалось, будто хворый ездил в крепость за помощью к лекарям, а теперь возвращается домой в надежде пойти на поправку.
Кони нетерпеливо фыркали, переступали с ноги на ногу. Суетились служки, рассаживались по обозам обережники, пересчитывали мешки со съестным, проверяли оружие.
Лесана верхом на Зюле терпеливо ждала, когда сборы закончатся и, наконец, Клесх даст знак трогаться в путь. На сердце было маетно. Все ли вернутся? Краем глаза девушка увидела, как ратоборцы прощаются с Фебром. Он глядел на бывших соучеников с тоской, которую всеми силами старался скрыть. Внезапно взгляды обережницы и искалеченного воя встретились. Фебр улыбнулся одними губами, а Лесана покачала головой, словно призывая его не кручиниться, и похлопала ладонью по кошелю, висящему на поясе, тем самым напоминая про отданное несколько дней назад кольцо.
Стоял у входа в казематы в толпе послушников-колдунов притихший, присмиревший Руська. Всё утро он был тише воды и ниже травы - боялся разреветься. Поэтому Лесана расцеловала его ещё в покойчике, чтобы не бередить на людях. Паренёк всеми силами старался держаться по-взрослому, хотя это и оказалось, ой, как непросто. Сестра помахала ему рукой, и братец жалобно улыбнулся, а потом ткнулся лицом в локоть Хабору. Старший выуч похлопал молодшего по плечу, скупо утешая.