Почему-то вспомнился Смир и его отдарок за найденный перстень - круглая железка. Лют тогда не понял, что это такое, но взял. Дают - бери. Зачем отказываться, когда от сердца? Потом узнал - такие железки назывались деньгами. Он не понимал, из чего выполнен его кругляш - из серебра или меди. Не умел отличать. Да и зачем бы? Он отдал его, не жалея, за бусы. Наверняка, это было много, торговец слишком уж обрадовался. Чуть сердце не выскочило. И вспотел. Но оборотень не чувствовал себя обманутым. На что бы ещё ему тратиться?
Волколак про себя усмехнулся. Деньги… Удобно. По-хорошему нет нужды нападать на обозы и потом тащить на своём горбу по лесным тропам добычу. Проще вытрясти из обозных купцов эти маленькие железки - нести их легче, а выручить можно больше. На взгляд оборотня, разумеется, было чистой глупостью менять толковые вещи на железные кругляши, но если так принято…
Непонятного у людей, на первый взгляд, было много. Взять хоть торжище. Съезжаются со всех концов из разных городов и весей, меняют одно на другое. И у каждой семьи своё добро. Опричь от других. А так, чтобы общее - на деревню - не встретишь… Ну, разве что, тын. Даже деньги не у всякого водятся, как Лесана говорит.
Однако же, у кого водятся, расстаются с этими кругляшами легко и без расстройства. Люту, вон, вообще за найденный перстень подарили. А Лесане, к слову, перепало кольцо, на которое можно было купить мало не телегу всякого добра. И за что? За спасение обычной девчонки. А по-хорошему, в чём заслуга? Всего-то не дала сожрать.
Лют зевнул.
Хм. А ведь можно напасть на обоз, стянуть с телеги кого из странников, а потом его, вроде как, "спасти" и вернуть обратно к вящей радости спутников. Вырученное же за "спасение" поделить между всеми участниками. Нет. Не пойдет. Надо крепко собой владеть, чтобы не загрызть. Этак не удержишься и всё насмарку. А то и стрелу от Охотника схлопочешь. Хотя даже не то важно. Важно другое - затея глупая, потому как одноразовая. Люди ведь не дураки. Ну, раз обманешь, два, может, даже и три, но на четвертый точно получишь мечом поперёк хребта. Значит, не следует и браться.
При мысли о мече снова заныла рана, оставленная ножом. Лют теснее вжался в холодный камень.
Надо так, чтоб без лишней опасности. Вот, если поразмыслить, чем волк хуже обережника? Иной раз даже и получше. Его странствие с людьми - тому подтверждение. А ведь обозы Охотники водят за деньги - Лесана говорила. Но что, если обоз поведет не обережник, а волколак? Хотя, нет. Случись упыри - от волка будет мало проку. Но, если на пару? Охотнику будет проще. У него, конечно, Дар, но у зверя - нюх и слух острее. Да и некоторые из оборотней тоже Осенённые, не боятся солнечного света…
Цитадель, как успел понять Лют, хоть и стоит крепко, но рук у неё не так чтобы с избытком. И вполне можно повернуть к обоюдной пользе кое-какие дела. А можно и не поворачивать.
С другой стороны, у людей есть молоко. Значит, получится выкармливать детей даже в самый голодный и трудный год… Молоко - это хорошо. Лют пил его, когда ездил вместе с обережниками по городам и весям. Дрянь. Но новорожденным ведь не втолкуешь, что надо есть мясо.
Мысли у него ворочались всё медленнее, всё труднее. Да ещё отчего-то вспомнилась Лесана. Как она пахла… У него внутри все замирало от этого запаха! И никак не вязались вместе - колючий нелюдимый нрав, женский сладкий запах и сухое, будто из одних жил свитое, тело. Ну и бестолковая она ещё. Хранители! Деревянная же! Иной раз, вовсе дура дурой. Хоть прямо в глаза что скажи - не поймёт. А уж коли намёками… вовсе не дождёшься. Но так пахнет… Что вот с ней делать?
Оборотень прикрыл глаза. Спать. Спа-а-ать…
* * *
- Родненький, страшно мне! - Светла повисла на Донатосе, заливаясь слезами.
Колдун скрипнул зубами, так ему надоела дура. Выла она, как всегда, с душою и самозабвением. Только отыскала своего "Света ясного" в мертвецкой, тот же миг бросилась на шею и заголосила, словно по покойнику. А что, почему - поди пойми. Девка захлёбывалась от горя и бессвязно лопотала.
Крефф стоял, разведя в стороны руки, в одной из которых держал пилу, а в другой - щипцы.
Послушники недоуменно переглядывались, и лишь Зоран - самый сообразительный - подскочил, перенял у наставника железки и протянул тряпку вытереть руки.
Донатос кое-как перевесил блаженную на выуча, а сам отправился к рукомойнику. Светла же взялась орошать слезами растерянного парня. Тот поглаживал её по трясущимся плечам и глядел на креффа с мольбой. Наконец, наставник подошел, забрал дуру обратно и повел прочь, сказал только через плечо ребятам:
- Зоран продолжит. Приду - проверю. Если, что не так, шкуры со всех спущу.
С этим, далеко не самым светлым обещанием, колдун и покинул мертвецкую, уводя под руки свою блаженную.
- Ой, родненький, ой, родненький, - причитала та, повисая на спутнике.
Увы, понять, с чего Светлу пробрало так истошно рыдать, было невозможно.
В каменном переходе крефф наткнулся на одного из служек. Тот, увидев колдуна, обрадовался и выпалил на выдохе:
- Господине, Глава тебя звал, просил придти.
Донатос про себя выругался, хотел было оторвать воющую девку и спровадить куда-нибудь, но та вцепилась, как клещ.
- С тобой пойду!
А у самой в глазах слёзы, лицо опухшее, нос красный…
- Иди, - сломался наузник. - Но чтоб тихо! Не то в три шеи вытолкаю.
Она закивала.
…В покое у Клесха уже ходила из угла в угол Бьерга, сидел подле окна озадаченный Нэд, рядом с которым устроился Лашта, а в стороне ото всех - Тамир.
Донатос сперва и не признал собственного выуча - тот осунулся, седины в волосах стало больше, чем смоли. Даже глядел парень с бесконечной усталостью, но отчего-то на собственные руки, будто были они не его - с детства привычными, а чужими, незнакомыми.
- Ишь ты! - крефф оторвал от себя всхлипывающую Светлу и силком усадил на лавку. - Чего за сборище такое?
Тамир растерянно посмотрел на наставника и медленно сказал:
- Говорили тут однажды, будто навь упокоить можно, мёртвую душу к живому телу привязав.
Колдун, которого блаженная без устали дергала за запястье, тоже сел, отпихнул от себя девкину руку и ответил:
- Я на память покуда не жалуюсь. И чего?
- А то! - тот же миг подскочила к нему Бьерга. - То, что выуч твой всё сделал, как наставник велел! Ты совсем ума лишился, а?
Донатос опешил от такого натиска, но быстро совладал с удивлением и рявкнул:
- Охолонись! У вас, у баб, день что ли сегодня какой особенный? Как не в себе все.
От этих слов Светла заскулила ещё жалобнее и уткнулась носом в коленки.
- Ничего я ему не велел, - продолжил крефф. - Говори толком. Разоралась.
Наузник был не в духе, да ещё скулеж дуры бередил душу, мешал думать.
- Чего ты учудил? - повернулся Донатос к своему выучу. - Как был дураком, так и остался!
- А что ему делать, коли ты сам сказал - то средство единственное? - тут же разозлился Нэд.
- Хватит! - не выдержал Клесх. - Как ни соберешь вас - только и лаетесь.
В покое воцарилась звенящая тишина. Даже Светла и та перестала всхлипывать и подвывать.
- В выуча твоего навь перетекла, - повернулся Глава к Донатосу. - Перетекла, да так и осталась. Тамир, покуда в уме ясном был, запер её резой. Теперь резу каждый день подновляет. Но сам из-за этого стал, как сосуд порожний. Что делать нам с этим?
Донатос шагнул к послушнику. Отвернул в сторону ворот рубахи, поглядел на резу.
Светла зарыдала на весь покой:
- Родненький, ты не тронь его! Злобный он!
Крефф, словно не услышал, посмотрел на послушника и спросил:
- Меня узнаешь? Как зовут, не забыл?
По лицу Тамира было видно, что он всеми силами пытается воскресить в памяти имя наставника. Увы, усилия эти оказались тщетными.
- Я так скажу, - произнёс сухо Донатос. - Мёртвому в живом не место. Это всем тут ясно. Одного надо с миром упокоить, другого с миром отпустить, ибо ни на что он после такого годен не будет. Навь из него Силу тянет. Сила иссякнет, держать мёртвую душу в теле будет нечему. Тут и помрет.
Светла заплакала:
- Родненький! Да разве ж можно так? Да что ж ты говоришь-то такое? Ты погляди, он же живой! И тот, другой - тоже. Устал он просто, душу надорвал. Его не упокоить надо, ему мир надо вернуть!
Тамир не разделял её скорби, он равнодушно глядел перед собой и молчал.
- Мир вернуть? - спросил задумчиво Клесх. - Понять бы ещё - как…
У Светлы в глазах снова задрожала влага.
- Да откуда ж я знаю! - всплеснула она руками. - Это ведь только он сказать может!
И блаженная опять залилась слезами не то жалости, не то страха, не то… дурости.
- Душу неотпущенную на земле всегда треба какая-то держит, - сказал вдруг глухо Тамир. - Навь она потому к живому тянется, что дело у неё к тем, кто остался, есть.
- И какая же треба у Ивора? - спросил насмешливо Лашта.
- Он… ищет кого-то, - с трудом вспоминая, сказал Тамир.
- Ха! - хлопнул себя по колену Нэд. - А то мы не знали будто! Небось, того, второго и ищет. Как его звали-то, а?
- Волынец… - ответила Бьерга. - Оно, конечно, складно всё. Но откуда нам ему добыть этого Волынца? Ты вот знаешь, где он? И я не знаю.
- Дак сам найдет, - сказал Донатос. - Раз у него до этого Волынца дело есть, сам и отыщет.
- То-то я гляжу, - усмехнулся Клесх, - который уж век ищет.
В это время Тамир пересушенным сиплым голосом произнес:
- "Я прихожу отпустить всякого. Но кто отпустит меня?"
Колдуны переглянулись.
- Может, поговорить с ним? - спросил задумчиво Лашта.