И почему-то ещё получилось, что невзлюбила Лела Клёну с первого дня, а отчего, дочка Главы не знала. Ведь не ругались, не ссорились и делить им было нечего, но только мимо Клёны Лела всегда проходила, словно мимо порожнего места, а ежели случалось той просить у ней что-то, делала вид, будто не слышит, выполняла лишь тогда, когда иной кто приказывал.
Нынче Лела снова намывала горшки. И вроде бы ни слова она Клёне не говорила дурного, а тяготила. Да ещё не хватало Цветы, которую заместо боярской дочери отправили кроить и шить одёжу.
До позднего вечера Клёна хлопотала на поварне, чувствуя затылком холодный надменный взгляд. И так-то на душе тягостно, а тут ещё Лела эта…
* * *
Мара пришла в лекарскую под вечер, когда Ихтор отправился со своими выучами на нижние ярусы Цитадели, а на смену ему в Башне устроился один из послушников Русты.
- Ты чего это явилась? - удивился парень.
- Вот! - девушка гордо стукнула по каменному полу деревяшкой с прибитой поверх перекладиной, которая для чего-то была обмотана старой ветошью.
- Что - "вот"? - не понял лекарь, разглядывая волчицу и её ношу.
- Не видишь что ли? - удивилась Ходящая. - Костыль. Крефф твой велел для воя раненого принести.
Юноша усмехнулся:
- Крефф мой велел тебя близко к вою раненому не подпускать.
Девка опечалилась:
- Ну и народ вы здесь… - она прислонила костыль к стене.
- Изеч, - позвал со своей лавки Фебр. - Дай сюда.
Парень всполошился:
- Не дам! Крефф не велел. Он мне голову открутит и к заднице пришьет!
- Ха! - Мара подбоченилась. - И ей там будет самое место!
- Изеч, - снова сказал Фебр, и в голосе послышалась гроза. - Дай сюда эту деревяшку. Или я сам тебе голову откручу, когда поднимусь.
- Слышал? - спросила волчица и тут же протянула костыль целителю: - На.
Парень уперся:
- Прочь поди вместе с деревяшкой своей. Крефф ему спать велел и не вставать, покуда не окрепнет…
- А ежели я скажу креффу, как ты настойку для мужика обозного надысь варил за десяток пряников? - спросил ратоборец, поднявшись на своей лавке.
Лицо парня вытянулось. Такой подлости он не ожидал.
- Дай. Сюда. - Приказал Фебр.
Послушник выругался сквозь зубы, вырвал из рук волчицы костыль и направился к лавке:
- На! Но учти - я держать тебя буду!
- Держи, жалко что ли, - сказал Фебр, всё ещё не веривший в собственное счастье.
- Погоди ты, - прыснула Мара. - Хоть оденься.
Она взяла лежащую на узкой полке стопу одежды.
- Эх, чудище косматое, уж и тощий!
Чёрная рубаха повисла на ратоборце, как, должно быть, повисла бы на его костыле. Изеч, ругаясь, помог вздеть обережнику штаны.
Ходящая покачала головой, глядя на то, как Фебр замер, борясь с дурнотой, причиной которой были одновременно и слабость, и привычка лежать бревном которую седмицу подряд. Ну, а ещё он увидел как нелепо болталась культя в свободной и слишком длинной для неё штанине.
- Ну? - спросила Мара. - Ты встанешь или так и будешь на свой обрубок любоваться?
- Встану, - огрызнулся Фебр.
- Так вставай! - усмехнулась она.
- Отстань ты от него! - зашипел Изеч. - Дай человеку с силами и духом собраться!
Мара нырнула Фебру под руку и посмотрела на лекаря:
- И сила, и дух у него есть, собирать незачем. Тяни!
Они разом выпрямились, поднимая и ставя ратоборца на единственную ногу.
Краска сошла с лица обережника, сделав его серым, словно остывший пепел.
- Дыши глубже, - посоветовала Мара. - Это потроха в тебе на место опускаются. Столько лежал!
Фебр, не глядя, протянул руку в сторону лекаря, пошарил в воздухе и Изеч, поняв все без слов, сунул ему под мышку костыль.
- Шагай, чего замер? - спросила волчица. - Стоит, как корни пустил.
Ратоборец, крепко обхватил деревяшку, сделал первый осторожный шаг и замер, заново обвыкаясь с собственным телом. Голова кружилась, увечная нога, которая стала вполовину короче прежнего, просила отыскать опору.
Целитель замер рядом, готовый в любой миг подхватить обережника. Фебр огляделся. Он уже и забыл, каково это смотреть вокруг с высоты собственного роста, а не снизу вверх, лежа на лавке.
- Ну как? - со страхом спросил ратоборца выуч. - Может, ляжешь?
Тот в ответ покачал головой.
Он стоял, сколько хватило сил, и даже сделал ещё несколько трудных неуверенных шагов от лавки к стене. Этот путь показался мужчине самой долгой дорогой в жизни. А потом он позволил дотащить себя обратно до скамьи, заплетающимся языком велел Изечу спрятать костыль, стянул рубаху с портами и заснул, так и не успев поблагодарить волчицу.
* * *
В покое Главы Клёне было уютно. Она сидела за столом напротив отца и старательно, хотя ещё и не слишком быстро, чертила тонким писалом по бересте то, что диктовал Клесх.
- Молодец, - похвалил он. - Быстро учишься.
Девушка улыбнулась, и её строгое сосредоточенное лицо сразу преобразилось, похорошело.
- Что-то ты невеселая совсем, - заметил вскользь Клесх. - Случилось чего?
Она пожала плечами, не зная, что ему на это ответить. Что случилось? Ничего…
- Ты Фебра перестала навещать, - сказал Глава. - Почему?
Клёна опустила глаза:
- Я там в тягость…
Отчим усмехнулся:
- Это он тебе сказал?
- Нет! - тут же встрепенулась девушка. - Нет…
И добавила едва слышно:
- Но я же не дурочка. Я вижу.
Клесх откинулся на лавке:
- И что же ты видишь?
- Вижу, что не в радость я ему. Не нужна, - ответила она, с трудом выталкивая слова, потому что было стыдно и, потому что брала досада - зачем он принуждает её рассказывать о том, о чём даже думать горько?
- Не нужна и не в радость - не одно и то же, - спокойно сказал Глава. - Как ему тебе радоваться, если он себя обузой чувствует, калекой? Думаешь, просто такое в душу впустить? Он слабость выказывать не привык. А ты вокруг кошкой вьёшься. Но то ведь не дитя балованное - мужик, вой. Ты же, то ложку каши к губам поднести пытаешься, то напиться подать. Спасибо, что в пеленки не кутаешь.
Клёна сидела с глазами полными слёз.
- Он тебе пожаловался, да? - спросила она. - Об этом ты с ним говорил?
Отчим хмыкнул:
- Жаловаться обережники не умеют. А у меня других забот полон рот, чтобы ещё дела ваши сердечные обсуждать. С этим сами разбирайтесь.
Падчерица сидела с алыми, как брусника, щеками.
- Спрашивал я о Сером, о плене, о побеге, о Маре, - пояснил Глава.
Последние его слова больно ранили девушку. Фебр чуть жив был, а к нему с расспросами. И тут же она осадила сама себя - не ради пустого любопытства ведь допытывались.
- Что же мне делать теперь? - спросила падчерица.
- Ничего, - ответил невозмутимо Клесх. - Ничего не делать. Не кудахчи вокруг него. Он не цыпленок, да и ты не наседка. Дай парню в силу войти. Зачем тебе мужик немощный?
Клёна потупилась и глухо пробормотала:
- Не пойду больше туда…
- Вот же дуры вы - девки, Хранители прости! - сказал Глава в сердцах. - Разве я велел не ходить? Ходи, сколько вздумается. Только заботами не одолевай его. Пусть сам и ложку держит, и на ноги вставать сызнова учится. Упадёт - поднимется. Не в первый раз.
Девушка вздохнула и пересела на лавку к отчиму. Отчего-то вдруг захотелось стать снова ребёнком. И, словно ища защиты, Клёна уткнулась носом в мужское плечо и закрыла глаза. Вцепилась в Клесха обеими руками, прижалась всем телом. Он обнял. И в этих объятиях ей было уютно и спокойно.