Жаль не выбраться даже на оборот из Крепости! В лесу-то как хорошо нынче… Но нельзя. Глава строго-настрого запретил выходить за ворота. Уж как Руська старших выучей уговаривал его с собой взять, когда отправлялись они с обходом вокруг Цитадели. Уж как упрашивал, как умолял… Едва не плакал!
Но взрослые послушники оставались глухи к его просьбам.
- Подрастёшь, тогда и отправимся, - трепля парнишку по вихрастой макушке, отвечали облачённые в чёрные верхницы парни.
Они уходили, а он оставался. Оставался ждать, не понимая толком, отчего так сжимается сердце, когда захлопываются за ратоборцами ворота.
Руська шмыгнул носом и потянул из-за пазухи рогатку, которую смастерил ему один из старших Дареновых ребят - Ильгар. Смастерил аккурат перед тем, как отправили его из крепости на выселки.
- Держи, - вручил он мальчишке нежданное сокровище. - А то, что ж за вой без оружия?
Паренёк потянулся дрожащей рукой…
Рогатка была крепкая, ухватистая, с прочной лосиной жилкой и кожаным кармашком для камня. У-у-ух!
- Спаси-и-ибо… - он даже замер, не решаясь радоваться.
Ильгар рассмеялся.
Молодой ратоборец давно уже покинул Цитадель. А оружие у Руськи осталось. Управлялся он с ним проворно.
Вот и сейчас, чувствуя, как карман оттягивают камни, мальчонок изготовился к охоте. Пускай, не Ходящие, но ведь досаждают не меньше!
Утро было в разгаре. Жирные вороны величаво прохаживались по кромке стены и переругивались ржавыми голосами. Этот грай уже порядком надоел людям, но что поделаешь? Уж и трещотки ставили и пугало - всё одно летят, окаянные, каркают.
Руська прицелился. "Ну, я вам!"
Однако камень со свистом промчался мимо жирной напыщенной птицы. Вся стая, недовольно крича, снялась с места. Да напоследок, проклятые, ещё наградили обидчика несколькими плюхами, измаравшими верхницу. И смех, и досада!
- Чтоб вас Встрешник ощипал! - в сердцах погрозил Русай воронам, и тут же взялся целиться сызнова. Однако в этот миг мальчик увидел, что на дороге, ведущей к крепости, появились люди.
* * *
Солнце уже поднялось над горизонтом и светило радостно и ярко, когда над Цитаделью разнесся пронзительный и тревожный крик Русая:
- На-а-аши! Наши е-е-еду-у-у-ут!!!
Клёна бросила в миску недочищенную репу и бросилась прочь с поварни. Забыла, что руки грязны, а передник заляпан, забыла набросить свиту и отложить нож, которым работала. Все забыла. Кинулась во двор.
Ратоборцы вернулись? Так ведь давеча только уехали! Должны были через седмицу в обратный путь пускаться! Значит, случилось что-то.
Сердце заледенело в груди.
Выучи тянули тяжелые воротины, но те, как показалось Клёне, расходились в стороны мучительно медленно… Девушка на неверных ногах сошла с крыльца и вцепилась в деревянный столбик перил, чтобы не упасть. Голова на миг закружилась.
Первыми вошли во двор шестеро пеших ребят в чёрных верхницах, и несли парни изуродованного мертвеца. Он - неподвижный и вытянутый - лежал на носилках, сколоченных из жердин и застеленных войлоками.
Клёна зажала рот ладонью, чтобы не дать сорваться с губ глухому стону. Никогда прежде она не видела настолько изувеченного человека. Мужчина был тощ, чёрен от побоев, а костлявое тело покрывали рваные раны, которые сочились сукровицей и нечистотами. Опухшее изуродованное лицо покойника заросло по самые глаза бородой, а грязные волосы - не то светлые, не то седые - казались выцветшей паклей.
В ужасе девушка окаменела. С крыльца донеслось тихое-тихое причитание - то лопотала Нелюба, прижимая к груди белые от муки ладони. Слёзы одна за другой катились по её щекам, а подбородок подрагивал, отчего казалось, будто она вот-вот разразится рыданьями. Подле застыла бледная тётка Матрела, парни из служек… Становилось ясно - все думали об одном: человеком, это когда-то было человеком!
Более всего на свете Клёна боялась увидеть на носилках Клесха. А теперь от постыдного облегчения ей сделалось так гадко на душе, словно она сама была причастна к страшной гибели незнакомого мужчины.
Глава въехал во двор последним. Он был невредим и держал перед собой на лошади истощённую девушку с длинной-длинной светлой косой, которая свисала едва не до самой земли. Девушка была без сознания.
- Клёна, - окликнул отчим. - Возьми парней из молодших, отряди к Нурлисе за горячей водой, а сама холстин чистых у неё возьми. Несите всё в лекарскую.
Падчерица кивнула, развернулась, чтобы бежать исполнять поручение, но едва не столкнулась с Ихтором. Тот склонился над носилками, о чем-то переговаривался с Рустой и торопливо ощупывал покойника.
От главного входа к целителям спешно ковыляли Ильд с Рэмом.
- Несите его в лекарскую. Бегом! - приказал Ихтор старшим выучам, а Клёна удивилась - зачем в лекарскую и почему бегом?
Однако времени на расспросы не было, да и не сунешься к креффам из праздного любопытства - заняты. Но уже у двери в ученическое крыло, Клёна услышала:
- И Койру зовите! Едва дышит парень!
Дышит?
Она мчалась по широким коридорам и с ужасом повторяла про себя: "Дышит, дышит, дышит…" Повторяла, но не понимала, как то, что лежало на носилках могло быть живым? От ужаса подташнивало и во рту пересохло - ум не вмещал страшное осознание: человек, кому уже по всему полагалось умереть - дышал!
"Живой…"
- Ты, ты и вы двое! - с порога распорядилась девушка, тыча пальцем в четверых самых крепких ребят, которые сидели над свитками. - В мыльни, к Нурлисе. Возьмете по два ведра кипятку и бегом в лекарскую к креффу Ихтору.
В читальной зале и без того было тихо, а после звонкого приказа, разлетевшегося эхом, стало и вовсе, как в могиле. Парни недоуменно переглядывались, не понимая - с чего вдруг ими эдак ловко взялась верховодить девка с поварни.
- Быстро! - прикрикнула на них Клёна.
Они подскочили, но не столько потому, что признали в ней дочь Главы, сколько потому, что говорила она очень решительно, а по испуганным глазищам было видно - не насмехается, не за ради веселой проделки взбаламутилась.
Ребята умчались, куда сказано, а Клёна побежала к Нурлисе.
- Бабушка! - в душной каморке было темно и тихо. - Бабушка, холстин надо чистых на простыни! И ткани на повязки! Только дай, которая потоньше - сношенной. Бабушка!
Нурлиса выкатилась из-за печи с чадящим светцом в руке. Она уж было обрадовалась, даже открыла беззубый рот - облаять заполошную девку, но услыхала про повязки и внезапно присмирела. По морщинистому лицу пробежала тень глухой тревоги.
- Сейчас, девонька, сейчас, - подхватилась карга и потрусила к одному из ларей. - Ты ж моя хорошая… обожди… вот ведь, не видно ни бельмеса, опять лучин кровопийца этот забыл принести!
А тёмные узловатые руки уже откинули тяжёлую крышку сундука и перебирали холстины.
- Вот эту возьми, и эту, а вот рогожка ещё - вдруг, да спонадобится. На повязки у меня нарезано уже. Держи, эти помяхше.
Бабка складывала на руки девушке стопки ткани и всё бормотала:
- Вот ить беда-то какая… Тьфу, лихоимцы окаянные… Беги, беги, деточка!
Клёна выскочила, а у неё за спиной Нурлиса уже громыхала ключами, бранилась дрожащим голосом и, по всему судя, собиралась ковылять наверх - узнавать, что стряслось.
Когда девушка, запыхавшаяся и вспотевшая, ворвалась в Башню целителей, там оказалось полно народу. Из-за двери лекарской доносился гул голосов, а у порога стоял один из Рустовых третьегодок.
- Я холстины принесла, - сказала ему Клёна и протянула стопку ткани.
- Давай, - выуч перенял у неё ношу и тот же миг исчез за дверью, а когда вернулся, Клёна спросила шепотом:
- Кого они принесли? Знаешь?
Парень в ответ рассеянно кивнул. Он изо всех сил прислушивался к происходившему в лекарской и разговаривать не хотел. Отмахнулся:
- Воя старградского. Нынче ночью в лесу у волков отбили, - и добавил, не глядя на собеседницу: - Ты иди, не стой. Больше не надо ничего.
Но она вместо того, чтобы уйти, осела на перевернутое кверху дном деревянное ведро, которое стояло у стены.
Клёна твердо помнила, что приняла решение больше не плакать. Никогда. Хватит. Поэтому она лишь спросила мёртвым надтреснутым голосом:
- А Глава где? Там?
Парень дёрнул плечом:
- Что ему там делать? Ушёл уже. Ступай, ступай.
Она поднялась и пошла прочь.