Ихтор задумчиво кивнул. И впрямь, всё совершенное было для колдуна сродни подвигу нежности.
А Донатос поглядел на раздетую дурочку и не удержался - прикрыл её отрезом чистой холстины, лежавшим на одной из полок.
- Пойду спать. Завтра утром загляну.
Ихтор кивнул и снял с подоконника кошку. Погладил между ушами, отчего Рыжка довольно зажмурилась.
- Иди. Ежели что, я за тобой пришлю.
Колдун кивнул и вышел.
Спать.
Небось, с утра Клесх соберёт всех, будет пряники раздавать за Беляна. Лишь теперь крефф понял, что ни у кого не поинтересовался ни судьбой кровососа, ни обстоятельствами его побега. Ничем. Весь отдался хлопотам о своей дуре. Донатос даже не заметил, что почему-то впервые, хотя и всего лишь в мыслях, назвал Светлу своей.
* * *
Лют дрых, распластавшись на лавке, когда дверь его узилища распахнулась и на пороге возникла Лесана.
- Одевайся, - она положила стопку одежды на край стола.
Оборотень в ответ пробурчал что-то невнятное и отвернулся к стене.
- Эй, - обережница позвала громче. - Я говорю, тебя Глава хочет видеть.
Волколак в ответ зевнул и буркнул:
- Чего ему на меня глядеть? Соскучился что ли?
- Одевайся, - повторила Лесана.
- Вот есть же злобные девки! - сердито выдохнул оборотень. - И Главе-то вашему не спится! Утро же ещё…
Он недовольно бубнил, но всё-таки взял одежду и начал собираться. Обережница в темноте не очень хорошо разглядела его спину - зажила или нет, но двигался Лют легко, стало быть, раны не донимали.
- Я ведь говорил, что на волках все заживает быстро, - весело сказал оборотень.
Вот как он догадался, о чём она думает? Девушка угрюмо промолчала.
- Так что там Глава-то хочет? - спросил тем временем Лют.
- Да, небось, узнать, зачем ты его дочь на задний двор приглашал, - ответила Лесана.
Волколак замер. А потом медленно повернулся к собеседнице, забыв одеваться дальше - голову в ворот рубахи продел, а рукава так и остались болтаться.
- Кого? - переспросил он.
- Дочь. Клёну, - ответила девушка, в душе радуясь, что он, наконец-то, растратил самообладание и привычную насмешливость.
Просчиталась. Вместо того чтобы напугаться, смутиться или растеряться, Лют вдруг заливисто расхохотался. Лесана никогда прежде не слышала столь беззастенчивого, а самое главное, заразительного смеха. С одной стороны ей тоже стало почему-то смешно, с другой захотелось дать пленнику подзатыльник, чтобы успокоился. Ведь не о безделице говорят, о дочери Главы! Да и просто… не привыкла она к тому, что мужчина может без повода заходиться, словно жеребец. От обережников слова зряшного не дождешься, не то что улыбки. А этот, чуть что - покатывается. Смотреть противно.
- Чего гогочешь? - удивилась девушка. - Что тут смешного?
Лют успокоился и совершенно серьезно ответил:
- Клёна вашему Главе не дочь. Можешь его расстроить. Ну, или обрадовать.
- С чего ты взял? - удивилась Лесана, а сама, к стыду своему подумала, мол, неужто Клёна говорила этому прохвосту что-то плохое о Клесхе? Да нет, не могла. Не водилось за ней привычки к злословию.
- Она им не пахнет, - тем временем пояснил Лют. - Она ему чужая. Как ты или я.
- Она - его падчерица, - сухо произнесла обережница. - Единственная, кто выжила из всей семьи. Сына родного Серый загрыз. Жена беременная умерла всего месяц назад. Он и попрощаться не успел с ней - по требам ездил.
Девушка говорила негромко и ровно. Не обвиняла, не гневалось. Однако становилось понятно, что именно сейчас Лют ей глубоко неприятен, словно именно он убил и замучил всех тех, про кого она вспомнила.
Волколака это не пристыдило. Он лишь развел руками и вздел-таки болтавшуюся на шее рубаху.
- Не повезло. А на меня ты чего сердишься?
Лесана и впрямь не понимала - чего, потому ответила просто:
- Да все вы - семя проклятое.
Лют хохотнул и взялся вязать обмотки:
- Ничего не проклятое. Ты просто глядишь через злобу. А я, например, буду хорошим мужем.
- Чего-о-о? - обережница даже растерялась от такой дерзости.
- А что? Сама посуди - днем я сплю. Жену не донимаю. Ночью, когда мужик всего нужнее - я в самой силе. Опять же места в избе мне много не надо. Могу и в конуре спать. А ежели на цепь пристегивать, так и гулять не стану. Буду верным. И всегда рядом. В мороз об меня греться можно. А коли вычесывать, так ещё и носков навяжешь. Я - подарок, Лесана. С какой стороны ни взгляни. Ну и ещё ко всему, со мной ночью ходить можно и ничего не страшно. А в тебе просто злоба говорит. Или зависть.
Он подмигнул собеседнице, а та насмешливо ответила:
- Куда там. Зависть. Чему завидовать? Что ты однажды жене голову откусишь, не удержавшись?
Мужчина посмотрел на неё укоризненно:
- Зачем же мне жене голову откусывать? Что я - припадочный?
Лесана выразительно пожала плечами:
- Припадочный или нет, а Главе очень любопытно - зачем ты его дочь обхаживал?
Волколак покачал головой:
- Уж вы меня и в чулан заперли, и ошейник нацепили, и заклинаньями по рукам и ногам сковали, а всё одно, подвоха ждёте. Вот он я - весь ваш. Спросит - отвечу. И дочь я его не заманивал. Первый раз она заблудилась и случайно во двор вышла. А что ж мне не поговорить с красивой девкой? Второй раз, правда, сама пришла, да и то через день. Видать, от скуки. А третий - с подружками прибежала, когда от Беляна спасалась. Ну и чего я сделал не так? Надо было её в первый раз прогнать? Сказать, что я оборотень? Чтоб она на всю Цитадель голосила? Это бы Главе твоему понравилось?
Обережница ответила:
- Надо было сказать правду. А не смущать девочку. Ей и без того несладко.
- Ладно, - легко согласился Лют. - Правду, так правду. Я пленник - делаю, что велят.
Почему-то Лесана почувствовала подвох в этих его словах.
- Гляди, не вздумай на жалость давить. Ты - зверина дикая, она - человек. И нечего тут похохатывать и зубы ей заговаривать. Ишь, выискался.
Оборотень посмотрел на неё долгим задумчивым взглядом.
- Не буду. Чего ты хочешь? Как велишь, так и сделаю.
- Прекрати девочке голову дурить, - сказала обережница.
- Я не дурил.
Лесана тяжело вздохнула и произнесла раздельно:
- Скажи. Ей. Правду.
Лют рассердился:
- Да какую правду-то? Или ты думаешь, она не разглядела, что я - Ходящий?
Собеседница усмехнулась:
- Правду о том, что ты её сожрёшь и не подавишься. Что не спасал надысь, а лишь себе на радость поохотился нароком. Лют, давай на чистоту? Нрава ты самого поганого. И дурачить доверчивую глупышку тебе понравилось. Скажи честно? Она бы так и ходила к тебе, ни о чём не догадываясь, верно?
Волколак усмехнулся:
- Я всё думал, злость тебе глаза застит. Но ты всё-таки ко мне приглядывалась. Даже, вон, понимать начала. Там было скучно, Лесана. На этом вашем дворе. Я не люблю одиночество. И дрова рубить не люблю. А тут она пришла - такая красивая. Пахнет хорошо. Чего ради мне было её пугать? Она, вон, научила меня поленницу складывать.
Он, наконец, обулся.
- Ну, веди что ли, чего стоишь?
- Ты скажешь правду.
- Скажу, скажу. Я ведь уже обещал.
Обережница завязала ему глаза и лишь после этого отворила дверь, пропуская пленника вперед. Неторопливо они миновали коридор, поднялись по короткому всходу и в этот миг из кромешной темноты навстречу выступила… Клёна.
Оборотень замер и широко улыбнулся. В воздухе подземелья ещё витал запах дыма от погашенной лучинки. Клёна знала, что огонь причиняет Ходящему боль и не желала оказаться мучительницей.
- Пришла? - спросил Лют, снимая повязку.
- Я… я спасибо хотела сказать… - прошептала девушка, испуганно вжимаясь в стену.
- Не за что, - ответил волколак.
А потом мягко шагнул вперед и взял собеседницу за плечи.
- Ты так вкусно пахнешь, - прошептал он. - Совсем как тогда в деревне. Если бы не та псина, ты бы не убежала, ягодка сладкая, нет. Это из-за тебя я охромел. А сейчас мне ещё и от твоего батьки достанется… Добро бы, зубы не вышиб, а то придётся добычу не грызть, а обсасывать. Так что, чего уж там, поквитались.
Даже в этой синильной темноте было заметно, как побледнела Клёна. Поэтому Лесана схватила Люта за ошейник и поволокла прочь, в душе ругая себя за то, что позволила этим двоим перемолвиться. Испепеляющий гнев клокотал у обережницы в груди. Ярость слепая и удушающая.
Когда нынче Клёна упрашивала отвести её к Люту, Лесана воспротивилась. Чего ей там делать? Пугаться лишний раз или, напротив, привораживаться? Этот змей, если кольцами обовьёт - не вырвешься. Но Клёна так просила… Пришлось уступить - пусть встретятся. Пусть увидит, как мерцают во мраке звериные глаза, вспомнит, как перекидывался человек в волка. Глядишь, умишка-то и прибудет. Да и с волколаком Лесана заблаговременно поговорила, наказала, чтобы отсек от себя глупышку, не дурил голову. И ведь он обещал! Обещал сказать правду. Только кто же знал, что его правда окажется такой… уродливой.
Клёна шла рядом все ещё заметно бледная, но без слез и гнева в глазах. Однако же обережница озлилась на пленника за то, что обидел девушку, и вытолкала его на верхние ярусы, намеренно не защитив глаза повязкой.
Правду сказал? Добро же. Терпи теперь.
Волколак зажмурился, закрыл лицо рукой и наугад побрел туда, куда тычками направляла его Осенённая.
- Это правда? - спросила его Клёна в спину. - Это, правда, был ты?
- Я, - ответил Лют. - Просто тебе тогда повезло. А мне нет.