Женщина посмотрела на спящего мальчика. Кулачок его правой руки разжался, и на раскрытой ладошке лежал маленький камень, излучавший серебристо-лунное сияние. Евдоха встала, подошла к спящему и осторожно взяла из его ладони камушек, оказавшийся не по размеру тяжелым. Это был причудливой формы многогранник, приплюснутый с одной стороны, с другой шесть его граней, сужаясь, оканчивались острием маленькой пирамиды. Евдоха отродясь драгоценных камней не видывала, но даже она догадалась, что этот камень редкости необыкновенной и цены неслыханной. А ну как Настырка пронюхает да растрезвонит по всей деревне, что тогда? Уж кого-кого, а завистников в Дряни предостаточно. Кабы до беды не дошло…
Она положила камень на стол и открыла сундук. Порывшись в нем, она нашла наконец, что искала, - небольшой кожаный кошель с лямкой, чтоб на груди носить. Вернувшись к столу, она вложила камень в кошель. Тот целиком уместился в нем, и вновь стало темно. Евдоха вдруг спохватилась, что не дошила детскую рубашку, и вновь вынула светящийся многогранник.
Он так и светил ей до утра. Глаза Евдохи, когда она кончила работу, совсем слипались. Она зевнула, положила голову на руки и мгновенно заснула.
Разбудил ее невероятный шум. На лавке плакал в голос мальчик, коза с меканьем бродила по избе, ей тоненько вторил козленок, в дверь колотили кулаком, и сердитый голос кричал:
- Ты померла там, что ль? Евдоха, слышь? Это я, Саврас, открой!
- Чуток погоди! - крикнула она в ответ. - Неодетая я!
Стук прекратился.
- Замолчи, окаянная! - прикрикнула Евдоха на козу и, посмотрев на голого мальчика, который сидел на лавке свесив ноги, заторопилась. - Сейчас, мой милый. Вот рубашечка твоя готовая. Замерз, поди. А я-то, баба глупая, заснула, надо же так!
Она, приговаривая, надела на него через голову длинную льняную рубашку, которая вовсе не оказалась теперь длинной и едва прикрывала мальчику колени. Тот продолжал плакать, указывая рукой на стол.
- Ах, да ты игрушечку свою хочешь, - догадалась Евдоха. Она схватила потускневший при утреннем свете многогранник и хотела отдать ему, но, вспомнив про Савраса за дверью, быстро сунула камень в кошель, накинула его мальчику на шею и заправила под рубашку. Тот сразу же перестал плакать и успокоился.
- Евдоха, леший тебя задери! - Дверь вновь загудела под ударами кулака.
- Вот ведь явился не в пору, - проворчала Евдоха, накинула на себя лоснящуюся от ветхости телогрею и пошла отворять. "А дверь-то не заперта, - мелькнуло у нее в голове. - Мог бы и сам войти…"
Она толкнула дверь, и та без усилий открылась наружу.
На крыльце стоял румянощекий Саврас, глаза его сверкали. На усах запеклась свежая кровь.
- Ну удружила, соседка, неча сказать! - набросился он на Евдоху. - Подсунула жеребца! Он же бешеный у тебя!
Та отступила на шаг в сени, оторопело глядя на него:
- Что стряслось-то, скажи толком?
- Бешеный он, точно говорю. - В словах Савраса прозвучала обида, - Коней моих в конюшне всех перепугал, лягается, ясли разворотил, с ремней рвется. Я осадить его хотел, так он мордой своей злобной так меня пхнул, чуть нос не сломал! Иди забирай его обратно!
Евдоха всплеснула руками:
- Да куда ж я его заберу? У тебя конюшня, а у меня, гляди, сенник никудышный, и тот вот-вот развалится.
- То забота не моя. Твой жеребец, что хошь, то с ним и делай. Только живо давай, пока он коней моих не перекалечил!
- Да не он ли это бежит? - сказала Евдоха, глядя за спину соседу.
Тот живо обернулся. К ним со стороны Саврасова двора мчался вчерашний пришлый конь. Оборванные концы ремней волочились по снегу. Саврас попятился, споткнулся о порог и завалился спиной в сени, чуть не опрокинув на себя кадку с замерзшей водой.
- Дверь затвори! - крикнул он срывающимся от страха голосом.
Евдоха переступила через него и прикрыла дверь.
- Вот ведь наказание! - Саврас с оханьем поднялся на ноги. Он чувствовал себя неловко перед Евдохой за свой испуг и стал за это еще более зол на нее. - Ну а этот твой дохляк не помер еще?
Пока женщина раздумывала, что ему на это ответить, Саврас бесцеремонно отстранил ее и шагнул в горницу. Больше Евдоха не услышала от него ни слова. Он стоял раскрыв рот и вытаращив глаза на мальчика. Потом ошалело посмотрел на Евдоху и начал боком пробираться к выходу. На крыльце он вновь замер. Жеребец стоял неподалеку и не глядел на человека. Саврас медленно обошел его стороной, а затем, все убыстряя шаг и не выбирая дороги, побежал, проваливаясь в сугробы, в сторону своего двора.
Под вечер того же дня в дверь снова постучали. Стук на этот раз был вежливый и осторожный. Евдоха пошла открывать. На пороге стоял Потаня, бывший когда-то могучим деревенским кузнецом, а теперь совсем одряхлевший и сгорбившийся. Он долго обивал снег с войлочных онучей, кряхтел и все не решался войти в избу. Евдоха вспомнила, что живет он на другом конце деревни, растянувшейся вдоль Чурань-реки чуть ли не на версту, и подумала с тревогой, что неспроста старик проделал такой нелегкий для него путь по глубокому снегу.
Мальчик сидел за столом и старательно выскребал из глубокой глиняной плошки остатки гречневой каши. Ложку он держал не слишком умело, и это не ускользнуло от зоркого взгляда старика.
Потаня сел напротив и промолвил:
- Едок он у тебя хороший, а давно ли есть научился?
Евдоха села рядом с мальчиком и налила в кружку козьего молока из жбана. Молока оставалось еще много, коза доилась на диво щедро, как в летнюю травную пору.
- Попей, дядя Потаня, молочка. Теплое еще. Замерз небось?
Старик кивнул, но к молоку не притронулся. Он вообще не пил его после того давнего случая с сорвавшимся молотом.
- Звать-то его как? - спросил он, не глядя ни на Евдоху, ни на мальчика, а вперив хмурый взор в какой-то сучок на столе между ними.
- Даром, - ответила с улыбкой Евдоха и ласково поворошила белесые волосы на голове мальчика. - Он у меня смышленый. Только не говорит пока.
- Оно немудрено, - произнес старик. - Вчерась, сказывают, он и ходить еще не умел…
Сердце женщины наполнилось тревогой. Вот уже второй день она пребывала в каком-то странном нервно-приподнятом состоянии. Разумеется, она понимала, что не может зимой доиться старая коза, не может обыкновенный ребенок расти не по дням, а по часам, однако упрямо не обращала внимания на эти странности, убеждая себя, что так оно и должно быть. Удивление Лушки, страх Савраса, зоркая приметливость бывшего кузнеца коробили ее и казались ей посягательством на то, что принадлежит ей по праву. Кому какое дело до ее жизни и до того, что происходит в ее избе! Она никому не желает зла, она не вмешивается в чужие судьбы, так пусть же оставят и ее в покое, неужели это так трудно?
"Ведьма! Бей ведьму!" - зазвучали вдруг в ушах голоса из детской памяти. Евдоха вздрогнула, отгоняя наваждение.
Она строго посмотрела на старика:
- Ты зачем пришел? Если с добром, так говори, не томи душу. А нет, так ступай себе, я тебя не держу.
Потаня заерзал на лавке и посмотрел наконец в глаза Евдохе.
- Я-то с добром, - произнес он, как ей показалось, виновато. - Так ведь кроме меня и другие есть… Послушай, Дуня, что я тебе скажу. Я перед Лерией, сестрой твоей, в долгу. Она помочь мне хотела, а я не послушался, прогнал. За то Анисья моя и поплатилась. - Он тяжело вздохнул и взглянул на мальчика. - Настырка про него вон все уши Анисье прожужжала. Моя увечная, как в былые годы, озлобилась вся, криком кричит, что вновь колдовское семя в твоей избе проросло и, мол, чужака следует со свету свести. Саврас мужиков собирает, завтра придут. Такие вот, значит, известия…
Он замолчал и опустил голову. Молчала и Евдоха, она побледнела, сердце в груди билось прерывисто, то торопясь, то будто вовсе останавливаясь.
- Ты вот что, - вновь заговорил Потаня, не поднимая головы, - ты бы им посулила, что отправишь завтра восвояси чужака с конем евонным, они и успокоятся.
Евдоха вскочила, чуть не опрокинув кружку с молоком. Глаза вспыхнули гневом.
- Ты что говоришь, старый! Это для вас он чужак, а для меня сын приемный, сыночек мой, радость моя единственная! Да как только язык твой повернулся советовать мне такое!
Старик горестно покачал головой:
- Ну тогда и тебя вместе с ним порешат…
Ноги не держали Евдоху, и она обессиленно опустилась на лавку. Наступило тягостное молчание. Мальчик - сейчас ему со стороны можно было дать лет десять - выглядел необыкновенно серьезным в течение всего разговора. Вдруг он посмотрел на Евдоху, доверчиво улыбнулся ей и погладил приемную мать по руке. Та заплакала и прижала ребенка к груди. Затем обернулась к Потане и, сдерживая спазмы в горле, произнесла:
- Вот тебе мой ответ. Завтра не будет здесь ни жеребца, ни мальчика моего, ни меня - ничего здесь не будет. - Она обвела взглядом скудную горницу. - До полудня ждите, а большего не прошу.
Старик поднялся и низко поклонился ей. В сенях, уже нахлобучив на голову шапку, он обернулся и еще раз посмотрел на мальчика-чужака. Тот с аппетитом пил молоко, держа кружку обеими руками. Льняная рубаха была коротка ему, рукава кончались чуть пониже локтей.
Назавтра в полдень едва ли не все жители Дряни толпились на берегу Чурань-реки. Даже увечная
Анисья, желтолицая старуха с маленькими злыми глазками, приковыляла, опираясь левой рукой на клюку, а искалеченной правой - на плечо Потани-кузнеца.
- Вон они! - крикнул кто-то.
В полуверсте от них спускалась с холма к реке Евдоха, ведя за собой жеребца, на котором посреди навьюченных мешков сидел маленький всадник. Рядом, жалобно мекая, трусили коза с козленком.