- Именно это нужно ему сейчас!.. Правителю вообще никогда не поздно учиться, а особенно тому, кто так молод. С юными Августами порой случаются странные и страшные вещи. Они как безумные влюбляются в порок, вид крови приводит их в неистовство, а власть буквально лишает разума. Калигула, Элагабал… В таком возрасте пурпур действует на юный мозг как отрава.
Говоря это, Мизифей пристально смотрел в лицо Владигору своими черными блестящими глазами. Синегорцу на мгновение почудилось, что ритор прекрасно знает, кто он такой, знает, что совсем мальчишкой он сделался князем и что у него тоже был свой мудрый учитель.
- Гордиан не таков… - сказал он сухо.
- Ты прав, я слышал его выступление вечером на Рострах, в тот вечер, когда пришло известие о смерти Гордианов. Поэтому я и хочу быть рядом с ним. Если ты рекомендуешь меня Цезарю, он отнесется к твоим словам с вниманием.
- Так, ты избрал для разговора этот пир, чтобы к твоим словам с вниманием отнесся я? - неизвестно отчего раздражаясь, спросил Владигор.
- Может быть, это общество и не самое лучшее, но зато тебе удобно возвращаться домой, - заметил Мизифей. - Что немаловажно.
- С ритором трудно спорить…
- Мне нравится, что мы понимаем друг друга с полуслова.
- Но прежде, чем говорить с Цезарем, я должен знать доподлинно, что ты хороший учитель… - сказал Владигор задумчиво. - Могу я испытать тебя?
- Я даже буду настаивать на этом.
- Ну что же… Есть предсказание Сивиллы…
Мизифей предостерегающе поднял руку:
- Надеюсь, оно не добыто тайком из книг, что хранятся в храме Юпитера и находятся в ведении сената?
Владигор отрицательно качнул головой:
- О нет… я говорю о той старухе, что живет в пещере, в Кумах.
- Новые пророчицы надеются, что дух великой Сивиллы перейдет в их тело и сам Аполлон заговорит их устами, - улыбнулся Мизифей. - Ну что ж, послушаем, что говорит нынешняя Сивилла.
- Так вот, предсказание гласит:
Двери времен открывает последний живущий
смертью своею.
Никто из римлян благородных не увидит,
что зрел его глаз.
Но каждый узрит, что доступно живущим с ним вместе.
Третий день, наступив, отворит временные врата.
Помни, открытыми быть им до восхода
Луны бледноликой.
Если Мизифей и задумался над услышанным, то лишь на несколько мгновений.
- Несомненно, предсказание говорит о том времени, когда должна произойти смена поколений. Умрет последний представитель прошлого поколения, и наступит время нового. Происходит это раз в сто или в сто десять лет. Боги шлют свои знамения, сообщая, что смена поколений свершилась. Тогда назначаются Столетние игры. Игры, которые каждое поколение видит только один раз. Ну а последние две строки говорят, что в третий день игр откроются временные врата.
- Как просто, - пробормотал Филимон. - Одно удовольствие иметь дело с умным человеком.
- Так когда же состоятся эти Столетние игры? - нетерпеливо спросил Владигор.
- Достаточно скоро. Думаю, что лет через восемь или девять, максимум десять… Скорее всего, в год тысячелетия Рима. Будет знамение - будут и игры.
- Что же, я должен ждать целых десять лет?
- Даже император, будучи великим понтификом, не может назначить игры по своей воле раньше срока.
- Архмонт, боюсь, нам придется поступить на службу, - пробормотал Филимон заплетающимся языком - он успел изрядно поднабраться. - За десять лет мы с тобой сильно пообносимся… Даже ты, Хранитель времени, не властен сделать так, чтобы тысячелетие наступило на годик-другой раньше…
Филимон не замечал, с каким вниманием Мизифей прислушивается к его словам.
Неожиданно приятель хозяина проснулся, соскочил со своего ложа и пустился в пляс. Он опрокинул стол с десертом и сбил с ног раба, который принес очередной кувшин. Квинт при этом хохотал так, что начал хрюкать от изнеможения.
- Да, сожалею, но общество не самое изысканное, - заметил Мизифей.
- Как ты познакомился с нашим очаровательным хозяином? - поинтересовался Владигор.
- Его сын учится у меня.
- Если сынок похож на отца, то тебе в самом деле стоит поменять работу. Надеюсь, в следующий раз ты будешь пировать во дворце…
- А я говорю - вино премерзкое, - пробормотал центурион Фабий, выплескивая остатки из чаши себе в рот. - Разве мы хлебали бы эту гадость, если бы Максимин взял верх?
У Фабия было бледное, усеянное красными прыщами лицо, что делало центуриона чрезвычайно похожим на диктатора Суллу. Возможно, это сходство порой мутило его не слишком крепкий ум, заставляя неожиданно совершать жестокие и необъяснимые поступки. В центурии одни его ненавидели, другие боялись. Человек десять ходили у него в любимцах. Других же он мог забить до смерти за малую провинность.
- Мне бы фалернского, - поддакнул его приятель, седовласый ветеран. Глубокий шрам пересекал последовательно его лоб, бровь, нос и щеку, деля таким образом физиономию на две неравные половины. Звали его тоже весьма примечательно - Код- рат, что означало "четырехугольный". Имя это на редкость подходило своему владельцу - гвардеец был почти одинаковых размеров что в высоту, что в ширину.
- Вся беда в том, что старик Максимин поверил этому халдею в черных тряпках и приносил ему жертвы на алтаре. Истинные боги оскорбились и отвернулись от императора. Говорят, этот боец из Аквилеи, что проткнул его насквозь, сам бог Белен, а по-римскому - Аполлон, принявший человеческий облик.
- Точно, - кивнул третий участник пирушки, жилистый, широкоплечий гвардеец, который выпил не меньше остальных, но при этом ни капли не захмелел. Солдат этот носил прозвище Разбойник не только потому, что в самом деле был в юности разбойником, но и за свое пристрастие к игре в "разбойники" - стеклянные шашки (когда он проигрывал, то кидал их на пол и топтал своими подбитыми гвоздями башмаками). И хотя у Разбойника было "разбойников" как минимум два или три комплекта про запас, никто не садился с ним играть больше одного раза…
Пирушка эта проходила в доме центуриона Фабия, в лагере преторианцев. Фабий и его приятель Кодрат были с Максимином во время похода, а Разбойник оставался в Риме и во время грабежей, естественно, разбойничал, сумев притащить в лагерь мешок с добром, в том числе и драгоценную чашу муринского стекла, в которой белые и пурпурные нити, переплетаясь, создавали неповторимый узор. В каком доме он раздобыл это сокровище, стоившее несколько тысяч сестерциев, было никому не ведомо. И вот теперь он хлебал дешевое вино из чаши, достойной самого Цезаря.
- Как ты можешь так говорить, если сам сидел здесь, в Риме, а мы были в Аквилее? - возмутился дерзостью приятеля Фабий. - Это мы знаем - точно или нет…
- Я говорю - точно… - продолжал Разбойник невозмутимо, будто и не слышал ни слова из сказанного центурионом. - Лучше поклоняться старому доброму Юпитеру, чем грязному божку… Его и за бога считать противно.
- Старый добрый Юпитер, - передразнил Кодрат, - стар как Пупиен и Бальбин… Посадил их нам на шею. Что умеют старики? Только лаяться друг с другом да одаривать золотом свою германскую стражу.
- Нам на шею их посадили сенаторы, - поправил его центурион Фабий, лучше разбиравшийся в политической обстановке, чем два его друга. - Да еще и поиздевались, подлецы… - И, подражая голосу консула Силлана, он проговорил: - "Так действуют разумно избранные государи, а государи, избранные неразумными, так погибают"… Что же получается: мы избрали Максимина, значит - мы неразумные? Да? - Фабий так грохнул кулаком по столу, что кувшин с остатками вина и недоеденная свиная нога свалились на пол. Разбойник благоразумно подхватил свою драгоценную чашу. - Это им так просто не пройдет!
- Зевулус виноват! - заявил Кодрат. - Если бы не этот проходимец, император взял бы Аквилею…
- Взял бы Аквилею… - передразнил Фабий. - А кто громче всех орал, что жрать нечего? И что вода
в родниках отравлена гниющими трупами? Не ты ли? А когда из Аквилеи прислали бобы и вино, ты так радовался, будто тебе отсыпали тысячу сестерциев.
- Это все колдовство, - упрямо бормотал Кодрат. - Я услышал, как император призывает Зевулуса, рассудок у меня и помрачился, и я стал кричать больше всех и требовать жратвы. Как и ты, центурион…
Неожиданно Фабий вскочил на ноги и проорал трижды:
- Зевулус! Зевулус! Зевулус!
После чего потряс головой, избавляясь от наваждения, и улегся на свое прежнее место.
- Зачем ты это крикнул? - спросил Кодрат.
- Клянусь Геркулесом - не знаю… Будто кто-то меня под ребра толкнул. Я ведь слышал, как император покойный кричал вот так же: "Зевулус! Зевулус! Зевулус!"
- Да прекрати ты! - шикнул на него Кодрат. - Давайте-ка перестанем болтать лишнее. Лучше отправимся к девкам в Субуру.
- Ничего не выйдет, - ухмыльнулся Разбойник. - Во время беспорядков весь этот квартал сожгли первым. Бедные девочки ютятся теперь по тавернам, а кое-кто ночует прямо на каменных плитах в тени портиков.
- Нашли что жечь, - вздохнул Фабий. - Я бы спалил что-нибудь получше… К примеру… - Он на секунду задумался.
- Палатинский дворец, - выдохнул Кодрат и сам подивился собственной дерзости.