И даже за уроненный идол, и за непочтительность, и капризность к Небу - за то, за что любой другой схлопотал бы сотню плетей, их только легонько журили. Считалось, что Тенгри любит детей, ведь шатёр у него всегда полон отпрысков-звёзд.
Взрослые казались кем-то очень важными с одной стороны и опутанными запретами с другой. Может, поэтому они такие важные и суровые. У Керме сложилось впечатление, что троица, весело шагающая сейчас рядом, вовсе не считает её ни важной, ни суровой и даже страшной больше не считает. Это сильно согрело ей сердце.
Скоро она уже болтала о том и о сём с девочкой и перебрасывалась словами, как мячиком, с братьями. Их корзинки били её по ногам.
Дети привели её в поселение из небольших приземистых шатров. Если шатры кочевников бесконечно стремятся в небо, словно крича: "мы здесь! Мы властители степи и повелители бесконечных табунов. Ну посмотри же на нас! Мы достойны стоять перед твоими глазами - дневным и ночным - в полный рост", то здешние большие и приземистые, будто ладони, что гладят и любовно похлопывают по крупу землю.
Знакомый гул людского поселения разбудил в Керме дремавшую робость. Её тянули за обе руки.
- Пошли… пошли! Тебя никто не заметит.
- Вы что же, совсем одни в своём шатре?
- Там моя мама, - сказал один мальчик. Кажется, Ти. Как раз тот, который прятался в куче листьев.
- И наша, - хором прибавили Тайна и Теке. - И ещё одна отцовская жена. Она тоже скоро родит ребёночка. Но ничего страшного, если мы придём вчетвером. Они будут думать, что ты дочка бека Юсуфа. Или кого-нибудь ещё. Ты же тоже детка, а значит, можешь у нас переночевать.
Сочась сквозь человеческий гомон, как масло, что тает в каше, Керме думала, что дело, может быть, в том, что она похожа на ребёнка. Но нет, каждого из этой троицы она легко могла поцеловать в макушку… ну, во всяком случае раньше, когда она выбралась из места своего несостоявшегося ночлега и встала в полный рост. А теперь голос Тайны звучал не снизу, а здесь, совсем рядом, на уровне её лица.
И действительно, никто не остановил их, когда они гуськом проследовали к нужной юрте. Керме вертела головой, стараясь всё же, чтобы это движение было не слишком заметным.
Здесь вовсю готовились к зиме. Холода подступили и громыхали оружием у самых стен шатров. Как шкура над огнём, из которой выводили насекомых, аил пропитался дымом. Суета хватала её, осторожно крадущуюся за детьми, за запястья и пыталась затянуть в себя.
Внутри оказалось тепло и мягко, хотя и тесновато. Все заходили и выходили, торопливые шаги, напоминающие каких-то шустрых зверьков, не смолкали ни на минуту. Детям доставалась торопливая ласка. Керме тоже потрепали по волосам и ущипнули за щёку. Втянув голову в плечи, она ожидала, что сейчас её будут расспрашивать, кто она такая и откуда взялась, но ничего такого не последовало.
- Здесь темно, и тебя больше никто не заметит, - доверчиво сообщила Тайна, устраивая вокруг неё подобие гнезда из одеял.
Мальчишки убежали играть, проводив их до аила и отхватив у сестры какую-то съедобную мелочь.
- Спасибо, - шепнула Керме.
- Хочешь кушать?
- Я уже пообедала.
- Ну, может немного каши на ужин? Я здесь за старшую. Мама и другие папины жёны помогают в аиле. Утепляют шатры. Много работы, вот-вот придут настоящие холода, выпадет снег, и тогда уже ничего не получится сделать толково.
Тайна рассуждала, как взрослая, и Керме почувствовала себя рядом с ней несравнимо младше. Она поблагодарила новую подружку и получила горшок с кашей.
- У меня впереди длинная дорога, и завтра мне нужно будет уйти пораньше.
Хорошо, если везде в горах её будут встречать так хорошо и везде будет ждать уютный ночлег, но, если верить листочку-карте, который она спрятала за отворот халата, впереди ещё долгий путь.
- Я всегда просыпаюсь затемно, - похвасталась Тайна.
- Можешь разбудить меня тоже? - попросила Керме, хотя была уверена, что сама проснётся, как только ноги немного отдохнут и снова запросятся в дорогу. Ноги всю жизнь подсказывали ей, что делать, и, наверное, ни разу не подводили.
Едва (по заверениям Тайны) забрезжил рассвет, Керме осторожно выбралась наружу. Накрапывал дождик, наверное, из той самой тучки, с которой она спустилась. Вяло тявкнула, и завозилась, укладываясь поудобнее, собака.
Провожать её, кроме Тайны, с самого утра деловитой и источающей тот же запах утренней прохлады, что поднимался сейчас от смоченной дождём земли, угрюмый и сонный Ти.
- Ты на меня не падай больше, хорошо? - пробубнил он.
Керме рассмеялась и заключила его в объятья. Попрощавшись на лесной опушке с Тайной, зашагала, вздымая обутыми в сапоги ногами тучи брызг.
- Мне так хорошо.
Сначала она подумала, что одна из её обутых ног поблагодарила её за то, что не забыла взять сапоги, и даже задумалась, какая. И только потом почувствовала внутри себя чужое присутствие.
- Это зовётся - горы, - сказала она, трогая ладошкой ветку шиповника, на которой благоухали вяжущим ароматом спелые запахи. Сорвала и отправила две штуки в рот. - Ты смотрел на них почти всю свою жизнь.
- Нет. Мне хорошо с тобой. Здесь тепло и ни о чём не нужно думать.
- Ты в животе?
Молчание. Керме начала подумывать, что он снова окунулся в своё молчание, ускользнул на дно, как стайка мальков. Но вот слова возникли вновь:
- Я не знаю. Не пойму. Я и в твоём чреве, плаваю в горячей жидкости и твоя кровь перетекает в меня. А потом она уносит меня к сердцу, и наверх, к голове, и я становлюсь тобой. Наверное, я твоя кровь.
По спине побежали приятные мурашки. Керме готова была слушать этот голос вечно, а если он вновь пропадёт, готова была звать и звать, пока не охрипнет, пока не умрёт от утомления.
- Спасибо, что спала на правом боку.
- Для тебя я готова спать хоть стоя. Интересно, все женщины могут вот так разговаривать со своими детьми? Надеюсь, что да. Это такое прекрасное чувство!
Девушке казалось, ещё немного и она почувствует пульсацию этой крови.
- У тебя в голове есть шатёр, и в том шатре, прямо на ковре, рядом с твоими воспоминаниями я разложил свои. Попробуй их потрогать. Может, они откроются тебе.
Керме смеется внутри.
- Откуда у тебя воспоминания, маленький? Все твои воспоминания - путешествие вокруг моего сердечка…
Она запнулась, вспомнив о Растяпе. А голос внутри неё сказал:
- Вот и нет. Я был кем-то уже много-много раз. Попробуй.
Керме попробовала представить себе шатёр, и это получилось почти сразу, как будто кто-то его там уже возвёл, а потом просто замаскировал… к примеру, отняв у неё зрение.
Ходят здесь только босиком. Под ногами мягко - овечьи шкуры и войлок, умятый до такой степени, что почти не ощущается ступнями. Между пальцами иногда застревает солома, щекочет пятки. Воздух густой и такой приятный, что хочется тереться об него щекой. Полог задёрнут, воздух проникает только через отверстие в потолке. Летний вечер вокруг, летний вечер внутри, и в костре нет надобности, и не будет надобности всю ночь. Однако угли ещё пышут теплом, в них так приятно купать пальчики, пачкая их в золе. Керме всегда это запрещали, тем приятнее было делать это здесь, где никто её не видит.
Девочка попыталась заполнить его тем, что ей близко, и шатёр начал заполняться овцами. Она смеялась и отпихивала их от себя, проводила руками по жёстким загривкам и мокрым носам. В углу валялась пряжа и спицы с различными хитрыми принадлежностями для плетения, шитья и вязания. Кто-то снаружи наигрывал на морин-хууре, грустную сказку, откуда-то издалека ему вторила флейта. Музыканта в шатре не было, но его песня была внутри и грела Керме душу.
Музыку заглушало тихое посапывание. Кто-то спал совсем рядом, и Керме с теплотой в груди узнала своего мужа. И правда, больше всего она любила слушать, как он спит, чувствовать ветер внутри, положив ему на грудь ладошку.
И ещё много-много всяких мелочей, вроде пушистых лисьих хвостов, свешивающихся с потолка, птичьих перьев, пробивающийся сквозь стыки шкур на полу молодой ковыль. Большой съедобный гриб с целым выводком детишек под шляпкой, который предстояло ещё найти - тоже приятность.
Кроме всех этих знакомых до щемления в груди вещей, девочка вдруг заметила участок, где не было абсолютно ничего. То есть было, но что-то непонятное, неизвестное, что-то, с чем она ещё не встречалась в жизни.
- Это ты имел ввиду, маленький?
Керме приблизилась осторожно, обходя овец и собирая с их спин крупицы уверенности. Протянула руку в тёмный угол, и коснулась разложенных там предметов.
- Я… я не знаю, что это, - пролепетала она.
- Я тоже. Это то, что я собрал, когда жил в своих прошлых жизнях. Я помню, что ездил там на такой штуке. Уууу! Большой. И живой, она делает так: Игогого! Я сидел у неё на спине.
- Это, наверное, лошадь, - сказала Керме, и тут же ощутила, как в плечо ей ткнулся влажный нос. Вздрогнула от неожиданности, и рассмеялась, признав лошадиную морду. - Как странно. Это не овечьи воспоминания.
Растяпа промолчал, словно не зная, что ответить, и Керме снова подумала, как хорошо иметь ребёнка.