"Оная ведьма утверждает, что принадлежит к особенному племени, которое исчезло с лица земли много веков тому назад, - начиналось без всяких предисловий. - При том не может внятно объяснить, как представительница исчезнувшего племени может длительное время существовать в отрыве от своего рода. На что допрошенная отвечала, что эльфы, как и волшебники, живут долго - до тысячи и более лет. Таковое утверждение следовало объяснить обыкновенным сумасшествием и отпустить больную, если бы не внешний вид девицы. Её волосы имели ненормальный вид, как будто были отлиты из тончайших серебряных нитей. Врач, присутствующий при допросе отрезал прядь волос и попытался произвести над ними опыты: как-то сжигая их и растворяя в кислоте. Однако никаких реакций, обычных для человеческих волос, не последовало, откуда было заключено со всей уверенностью, что данная девица является подлинной ведьмой и подлежит сожжению. Все глупые слова, которые бормотала осуждённая, посчитали бредом, ибо говорила она о том, что наш край заколдован, что мы и без неё все прекрасно знаем. Она лишь отрицала, что причастна к колдовству. Когда же палач с глумливым видом осведомился у пытаемой девицы, отчего же она не может нам сказать, что послужило причиной зачарованности края, раз уж она живёт так долго (неглупое, надо признаться, замечание), то девица отвечала, что явилась к нам сюда якобы извне. При более детальном допросе ведьма утверждала, будто наш край, включая море и многие окрестные королевства, как бы отделён от прочих земель непреодолимой преградой, которую могут преодолеть (о, что за чушь!) лишь волшебники, подобные ей. То было самое настоящее признание, что и занесено в протокол. По нашему глубокому убеждению, ведьма пыталась заморочить судей, чтобы отвести глаза от своих злодейских деяний, как-то заговорение скота, порча на посевы, наслание вредителей на корнеплоды, отравление колодцев и проча. При требовании назвать своё имя ведьма отвечала что-то невнятное, что-то вроде: ни-ни-на-на. Сама же утверждала, будто бы явилась в пыточные палаты добровольно с целью отыскания себе подобной, следовательно, ведьма не отрицала, что искала ведьму при том не могла убедительно объяснить, как именно она проникла в запертые подвалы. Посему рекомендуем от имени судебной коллегии подвергнуть ведьму обычной процедуре допроса третьей степени с последующим сожжением на костре"
Лён оторвался от документа, волосы его едва не встали дыбом от ужаса, который сквозил из этих строк. Бедная простодушная Пипиха, опять тебя занесло в людскую грязь и мерзость! Здесь царит чудовищная атмосфера средневековья, и надо же было ей явиться в это мрачное палаческое гнездо! Бедная, она думала найти ещё одну эльфийку! Наверно, тосковала по своему племени. Как жаль, что она так внезапно и необъяснимо покинула Лёна, а он хотел у неё спросить про Джавайн! Ведь печальная песня на эльфийском языке, память о котором осталась в Лёне после погружения в историю Гедрикса, говорила о том, что Пипиха знала про Джавайн.
Приглушённый стенами и тяжёлыми портьерами, донёсся из окна звук колокола - долгий, заунывный и тягучий. Это отмечали полночный час, начиная с которого выходить на улицу запрещалось, чтобы ночные кровососы не загрызли. Нарушившему приказ дорога в пыточные подземелья.
Он вспомнил вдруг: Сияр! Забыл же про Сияра! Лунный жеребец вторые сутки стоит в тёмном стойле!
Теперь никакие приказы и никакие угрозы не могли его остановить - Лён сотворил себе завесу незаметности и выскользнул из библиотечного пристроя.
Он не боялся ничего - ни ночных кровососов, ни чёрной стражи. Одних его способностей было более чем достаточно, чтобы избежать любой опасности, не говоря уже о помощи Перстня, который делал своего обладателя поистине неуязвимым. Он остановился и вдохнул свежий ночной воздух, подняв глаза к безоблачному небу, светящемуся миллиардом звёзд, но не было привычной луны на этом фоне, поэтому темнота вокруг казалась тягучей и липкой. Лён сделал шаг, нащупывая туфлями дорожку. Справа возвышалась благоухающая пирамида кипариса, росшего возле двери, от него начиналась кипарисовая аллея, окружающая библиотечный пристрой - это был самый край окультуренной парковой зоны, а далее уже виднелась неясная тьма дубравы, шумящей морем листьев.
Ночь была чудна, в ней сливались запахи всех трав и всех цветов - как будто невидимой рекой несло и смешивало запахи живой природы, которые молодой волшебник любил всей душой, и которые ему неизменно говорили о Селембрис.
Он ещё вдыхал ночные ароматы, как спиной почувствовал бесшумное движение. Стремительно обернувшись, Лён увидел, как от стены здания, из-за кипарисов метнулась крупная чёрная тень - нечто похожее не то на стог, не то на шатёр. Эта штука с дробным звуком резво пронеслась к дубраве и исчезла в темноте.
Вот так раз! Значит, разговоры про ночных охотников вовсе не суеверие! Кто-то поджидал Лёна прямо у двери! Он и выйти не успел, как сделался мишенью ночной твари! Хорошо ещё, что позаботился сразу накинуть на себя завесу, а то бы в движении сразу выдал себя!
Лён вернулся к стене и осторожно, постоянно оглядываясь, направился в обход в сторону хозяйственных построек. Ему надо было отыскать конюшни, чтобы выпустить жеребца погулять, и до рассвета вернуть его обратно. И так следует поступать всякую ночь. Самое умное было вообще не приводить сюда Сияра, а явиться скромно, пешочком - тогда не было бы лишних проблем. Отпустить надо было жеребца до времени на свободу - летал бы он себе ночами под безлунным небом, а не стоял бы в тёмной конюшне!
- Я здесь, - тихо позвал Лёна лунный жеребец из одного стойла, где его скрывала сплошная темнота. Умный конь терпеливо переносил неволю и только есть не мог - сено так и осталось перед ним нетронутым.
- Хоть бы травки пощипать, - признался Сияр, встречая хозяина нежным лобзанием. - Плохо без лунного света.
Лён вдруг осознал, какие лишения терпит дивоярский жеребец по его милости, а он за два дня даже ни разу не наведался к нему! Волшебник открыл задвижку и тихо вывел своего коня. Остальные лошади слегка заволновались при виде незнакомого человека, но умный жеребец что-то им сказал по-своему, и в конюшне снова воцарилась тишина.
- Сияр, вон там дубрава, - сказал Лён на ухо своему верному другу. - Пройди под деревьями, только опасайся ночных хищников, а там взлетай и лети подальше, чтобы здесь тебя не заметили. Будь осторожен - здесь опасно.
Лунный конь кивнул и белой тенью скользнул к дубраве, скрывшись в темноте. Как глупо иметь такой старый лес под самым боком! Ведь где прятаться нечисти, как не в этом месте! Он же видел, как среди деревьев скрылась та чёрная штука! Как бы с Сияром чего не приключилось. Но потом вдруг успокоился: лунный жеребец многое повидал на белом свете и во многих передрягах побывал - он сумеет за себя постоять.
Уже подходя к библиотечному пристрою, Лён услышал слабый стук копыт - шло не менее трёх лошадей. Догадавшись, что попал на путь ночной стражи, он прижался к стене и надеялся, что кипарисы его скроют. Трое всадников на лошадях, чьи копыта были обёрнуты материей, безмолвно ехали по садовой аллее. Минуя Лёна, притаившегося за кипарисами, один из всадников наклонился в его сторону, словно что-то разглядывал. Он сказал двоим другим, и направил коня к стене прямо по цветам. Но оттуда лишь с шумным порханием взлетела светлая сова. Всадники успокоились и двинули дальше.
Глава 14
- Что-то тут не так, - сказал ему Лавар Ксиндара, встретившись со своим товарищем в укромном месте.
- Тут всё не так, - ответил Лён, зевая. Он спутал день с ночью и теперь никак не мог войти в нормальный режим.
Лавар тоже выглядел неважно - лицо чуть бледное, под глазами тёмные круги.
- Третью ночь в дозоре, - буркнул он в ответ, когда приятель его спросил, отчего у Ксиндары такое мятое лицо. - Три раза дежурил у дворца, а завтра пойду в город. Потом дадут два дня отдыха и поставят в дневную смену. Тут, знаешь, свои порядки. Полагается три ночи работать, потом отдых три дня, а потом дневная смена. Но местные аристократы, чёрт бы их подрал, та и норовят спихнуть на новичка свою работу! И то сказать, ведь под намордником не видно, кто в дозоре! А ты чего такой бледный, дивоярец?
- Не выспался, - честно признался тот. - Сижу над хрониками третью ночь, пока Кореспио шатается где-то. Днём-то не больно пошаришь по его библиотеке.
- А это не ты позапрошлой ночью мотался по садам? - с подозрением спросил Ксиндара.
- А тебя уж профессиональная ревность заела! - засмеялся Лён. - Тебе-то что! Ты здесь собираешься остаться?
- Ой, нет, конечно! - пришёл в себя Ксиндара, проводя ладонью по лицу, словно снимая наваждение. - Просто видел что-то, когда обходил в составе тройки твой корпус. Какая-то тень мелькнула ростом с человека. Я думал, это кому-нибудь из прислуги тошно стало - они, знаешь, тут дуреют от страха. И знает, что нельзя, а вот ведь - лезет! Вчера двоих поймали.
- И куда их?
- В каземат, конечно. Будут допрашивать.
- На предмет оцарапания ночными кровопийцами? - спросил Лён, враз утратив веселье - надо же, оказывается, все серьёзно! За ночные шатания действительно можно угодить в объятия палача - и за что? За безотчётное ночное беспокойство?
- Нельзя, - значительно шевельнув бровями, отвечал Ксиндара. - Таков порядок.
- Послушай, Лавар, - озабоченно сказал Лён, - Мне надо до зарезу выходить ночами. Ничего не могу поделать - Сияра нужно выпускать полетать, а то он чахнет без того.
- Хорошо, что предупредил, - назидательно поднял палец приятель. - А то, знаешь, у камарингов ведь разговор простой: если чего не больно разберут, так сразу ножичком метнут или стрелой!
- По-моему, они вовсе не на нечисть ночную ведут охоту, а на людей, - пробормотал, зевая, Лён.