– Это был твой отец? – спросил Конан. Гаусина улыбнулась.
– Ты еще не знаешь главного… Поначалу он был просто в восторге от всего случившегося. Хозяйка ничего от него не требовала – только ночных встреч. В доме всем заправляли сыновья, огромные детины с гигантскими ручищами: мои братья. Они выполняли все домашние работы. Слуг моя мать никогда не держала. Она считает их соглядатаями, шпионами, бездельниками, любителями даровой выпивки…
– Можешь не продолжать, – усмехнулся Конан. – По большей части твоя мать совершенно права.
Гаусина сжала пальцы в кулак.
– И вот настал день, о котором моя мать знала заранее. Раз в сто лет на этих болотах поднимается Дикая Охота. По слухам, король атлантов, отдаленный предок матери, выходит вместе со своими приближенными в мир людей и ищет для себя дичь с горячей кровью. Там, на болотах, покоится целое войско, павшее в битве. Я не знаю – да и никто не знает, что это была за битва. Но они лежат там. Великаны с бледной кожей и черными глазами. Они лежат и ждут своего дня. Когда-нибудь им удастся найти себе жертву достаточно горячую, чтобы она сумела их оживить.
– Невозможно, – сразу же сказал Конан. – Обычная ошибка, которую допускают все колдуны и некроманты. Войска зомби чрезвычайно недолговечны. Во всяком случае, все те, что мне встречались до сих пор, разваливались после того, как к ним применялись надлежащие меры.
Гаусина подняла брови.
– Ты немного смыслишь в этом?
– Поверь мне, девочка, – Конан вздохнул.
– Дикая Охота пронеслась над болотами в тот день, когда я появилась на свет, – голос Гаусины звучал глухо и ровно. – Так рассказывали мне мать и братья. Деревья клонились к земле, тучи застилали полную луну. Войско мчалось над болотами в поисках жертвы. Мертвые воины знали, что поблизости находятся живые люди. Они поступали в дом к моей матери.
"Кто пришел и для чего?" – спросила она.
"Король атлантов явился, чтобы забрать дань", – был ответ.
"Уходи, мне не до короля атлантов, – сказала мать. Она великанша и никого не боится, даже призраков. – Я только что родила дочь, все мои заботы о ней".
"Отдай мне кого-нибудь из домочадцев, и я уйду, – сказал король атлантов. – Я ждал этого дня целых сто лет, не заставляй меня уйти разочарованным".
Моя мать колебалась недолго. Никого из моих братьев она бы не отдала Дикой Охоте. Возможно, она и не любит их, но все они – ее плоть и кровь. Поэтому она решила отдать королю атлантов моего отца.
Она позвала его и велела ему принести воды. "Меня мучает жажда, а вся вода в доме закончилась, – сказала она. – Выйди наружу, сходи к колодцу".
Мой отец не мог ей не подчиниться. Я думаю, дело тут было не только в том, что она оставалась его госпожой – просто-напросто он успел полюбить ее. Узнав, что ее мучает жажда, он тотчас взял ведро и вышел за дверь.
Больше его никто не видел – Дикая Охота забрала его. Однако он успел прокричать проклятие вероломной женщине. Она будет жить до тех пор, пока следующая Дикая Охота не заберет ее вместе с ее потомством.
– Он проклял и собственную дочь? – удивился Конан.
– Я думаю, в тот миг он даже не сообразил, что делает, так потрясло его предательство моей матери, – ответила Гаусина. – Но, как бы то ни было, а мы живем уже более сотни лет в ожидании, когда сбудутся слова моего отца. Мать не верит в это. Она только смеется и повторяет: "Сам того не зная, бедняга оказал нам большую услугу: он подарил нам сказочное долголетие".
– Твоя мать полагает, будто ей удастся избегнуть преследований Дикой Охоты и прожить после этого еще лишнюю сотню лет – а потом еще, и еще?
– Именно так.
– Неужели ты в это не веришь? – Конан внимательно посмотрел на девушку.
Она отбросила с бледного лба черные волосы, опустила ресницы, отчего тени вокруг ее глаз сделались заметнее.
– Я ушла от моих родных, потому что не хочу оказаться рядом с ними, когда придут атланты. Я верю, что отец не имел в виду меня, когда проклинал предателей.
– Если все, что ты рассказала? – правда, – медленно проговорил Конан, – то в твоих жилах течет отравленная кровь. Она не может не привлечь Дикую Охоту. Сколько жертв может удовлетворить мертвого короля атлантов?
– Как утверждают, обычно он забирал только одного человека, – сказала Гаусина. – Но в этот раз, полагаю, он явится для того, чтобы забрать всех…
Копан похолодел.
– Только не говори, что это произойдет нынче же ночью!
– Ты угадал, – кивнула девушка.
– Кром! Проклятье! – взревел варвар, нимало не заботясь тем, что воплями может разбудить своих спутников. – Коварная ведьма! Я так и знал, что здесь нас подстерегает какое-то несчастье!
– Я рассказала тебе все как есть, – отозвалась Гаусина. И добавила: – Я ведь не завлекала вас в эту таверну. Ты и твои спутники сами явилась сюда. Таков был ваш выбор – теперь уже пс amp;дно уходить, так что если вы и разделите мою судьбу, то сделаете это совершенно добровольно.
* * *
Ночь тянулась бесконечно: стемнело очень рано, за несколько часов до полуночи. Дождь прекратился, ветер то и дело разгонял тучи, но они наползали вновь и скрывали полную луну. Было очень тихо, если не считать завываний ветра. Ни один зверь, кажется, не решался покинуть свою берлогу в такую ночь.
Конан с Гаусиной вышли из таверны на дорогу и долго стояли, наблюдая за рваными тучами, несущимися по небу. Они чутко прислушивались к происходящему в лесу и на болотах: не донесется ли волчий вой или стук конских копыт. Гаусина не знала признаков приближения Дикой Охоты – она никогда не встречала мертвых атлантов, а расспрашивать об этом мать или братьев не решалась.
То, о чем она поведала Конану, она узнала случайно: проговорился самый младший из ее братьев, когда выпил лишку и рассердился на сестру за нерасторопность. "Человечье отродье, – назвал он ее, – недаром твоего отца унесла Дикая Охота: наша мать не могла придумать ничего лучше, чем избавиться от этого ничтожества подобным образом! И то сказать, мудрая женщина наша мать: разом и от мертвых атлантов откупилась, и глупого раба спровадила от себя, коль скоро его постельные услуги больше не понадобятся!"
Конан поглядывал на Гаусину с подозрением. Хоть девушка и выглядела совершенно искренней и рассказала, кажется, все без утайки, но варвар не мог отрешиться от мысли о том, что ей сегодня исполняется ровно сто лет, а между тем она выглядит шестнадцатилетней. Холодная вода стекала по ее босым ногам, но Гаусина даже не морщилась. Ветер хлестал ее худенькое тело, едва прикрытое лохмотьями, однако и это не могло заставить ее вздрогнуть.
Стоя рядом с этой девушкой рослый варвар, закутанный в теплый непромокаемый плащ, ощущал с особенной остротой присутствие в ней нечеловеческой крови. Ни одно "человечье отродье" не держалось бы так невозмутимо в ожидании появление мертвого короля с призрачной и смертоносной свитой.
Неожиданно холодный ветер пронесся над лесом – и стих. Наступила полная, мертвая тишина. Ни одна ветка не решалась качнуться на дереве, ни одно животное не ступало лапой на землю. От этого безмолвия закладывало уши.
Издалека донесся равномерный гул, как будто приближалось огромное конное войско.
– Это они, – одними губами прошептала Гаусина.
Конан обнажил меч и стиснул рукоять. Мороз пробежал у него по коже. Глухое ворчание зашевелилось у варвара в горле, точно у дикого Зверя при виде неведомой опасности.
На дороге показались неоформленные темные тени. Хоть ночь и была темной, но сгустки мрака выделялись даже в этой мгле.
Гром копыт нарастал, отзываясь в ушах болезненным гулом. Казалось, тысячи разъяренных варваров колотят в боевые барабаны, готовясь броситься в атаку.
Тьму прорезал багровый огонь. Сначала Конану показалось, что это молнии сошли на землю и мечутся под копытами обезумевших лошадей с пылающими глазницами, но нет – это были факелы в руках призрачных всадников. Теперь можно было видеть развевающиеся рваные плащи и истрепанные стремена, облезлые шкуры лошадей с немыми бубенцами, вплетенными в гривы, седла с обтрепанными кистями.
Впереди скакал всадник непомерного роста. Конь под ним был настоящим гигантом. Пламя вырывалось из раздутых окровавленных ноздрей животного, кровь и пена капали с его губ. Объятая багровым светом корона плотно сидела на голове с редкими бледно-рыжими волосами. Она как будто жгла мертвого короля, причиняя ему страшные страдания. Мука искажала уродливое, наполовину разложившееся лицо, но губы растягивались в улыбке злобного торжества.
В седле перед королем сидела женщина. Она была невероятно высокой и широкой в кости, и все-таки по сравнению с гигантом-королем выглядела небольшой. Черноволосая и бледная, с распахнутыми глазами и раскрытым в беззвучном крике ртом, она льнула к королю. Ее длинное платье развевалось, обнаженные руки хватались за гриву – рукава с них были сорваны.
– Это моя мать, – прошептала Гаусина. Как ни тихо звучал голос девушки, Конан расслышал ее слова.
Рядом с женщиной ехали трое молодых мужчин. В отличие от прочих всадников, они еще сохраняли свои лица, в их глазницах не было огня – они смотрели перед собой живыми глазами, и в их зрачках отражались ужас, огонь и звезды ночи.
То были братья Гаусины…
Король поднял руку, и призрачное воинство остановилось. Снова стало тихо, и тишину эту прорезал негромкий властный голос, звучавший, казалось, из самых глубин преисподней:
– Мы пришли за последней…
Когда смолкли последние раскаты эха, тишина воцарилась вновь. Конан слушал, как бьется его сердце. Гаусина рядом с ним не шевелилась. Киммериец не мог определить – испугана ли она.