- Что будет? Конрад - единственный наследник, да и мал он ещё. Благородный папаша постарается его выручить, а расплачиваться придётся тебе.
- За что?
- Да хотя бы за то, что не доглядел за господским отпрыском, не заметил ничего подозрительного, не доложил, а значит, был в сговоре с нечистым. Ты ему рассказывал всякие истории, учил его говорить по-голландски, тебе и отвечать.
- О Господи, - пробормотал Лендерт, потирая лоб.
- Бежать надо, - подвёл итог Дингер.
- Бежать? Куда? Нет, друг мой, я уже слишком стар, чтобы бродяжничать.
Дингер угрюмо глянул на приятеля.
- Старое сухое дерево горит лучше молодого…
- Да ни в чём я не виноват! - взвыл Лендерт. - Бог свидетель, я и прежнему хозяину служил не за страх, а за совесть, и нынешнему не в чем меня упрекнуть.
Дингер усмехнулся.
- Не в чем, так не в чем, но, если скандал не удастся замять, кого Герхард отдаст на растерзание церковникам - своего наследника или старого дворового пса? Дело твоё, конечно, оставайся, а я ухожу. По мне лучше бродяжничать, чем висеть на дыбе.
Не будь голландец пьян, Дингер, вероятно, сказал бы ему, что идея побега принадлежит наследнику Норденфельда. Он не особенно верил в то, что им удастся осуществить свой замысел. О Конраде ничего не было известно. Возможно, его заперли где-то в нежилой части замка.
Пообещав Лендерту прийти снова, как только что-либо прояснится, Дингер возвратился в комнату Микулаша.
Конрад очнулся в своей постели. Рядом сидел врач. В окно светило солнце. Тучи разошлись, не пролив на землю ни капли дождя. За окном, высоко в небе, летали ласточки.
Беседа с матерью сохранилась в памяти Конрада в мельчайших подробностях. Он отдал бы половину отмеренных ему земных лет за то, чтобы мать была жива.
Медленно, постепенно возвратились и другие воспоминания: холод туманного рассвета, полумрак часовни, страх, боль от врезавшихся в тело ремней.
Стыд и ярость охватили Конрада при мысли о невольных свидетелях его унижения. Капеллан, врач, Фриц, Дингер… Кто ещё знал о том, что сделал с ним отец?
Дверь открылась, тихо скрипнув, но этот звук показался Конраду громом небесным - вошёл Герхард.
В те несколько мгновений, пока барон подходил к кровати, сердце его сына едва не разорвалось от ужаса. Конрад закрыл глаза и съёжился, затаив дыхание. Он напоминал пойманного в ловушку зверька, к которому приближается охотник.
Бросив беспокойный взгляд на своего пациента, врач встал и поклонился владельцу замка.
Герхард предпочитал не размышлять о том, виновен ли Конрад в смерти Бертрана. Ужас, пережитый в часовне, сломил барона Норденфельда. Он был готов смириться с тем, что душа Конрада останется во власти дьявола, только бы мальчик выжил. С запоздалым раскаянием Герхард думал о покойной Августе. Она бы не потерпела такого обращения со своим ребёнком. За время вынужденного поста Конрад сильно изменился. Нежный румянец, доставшийся ему от матери, угас. Волосы казались уже не золотистыми, а пепельно-серыми.
Постояв у постели сына, барон ушёл.
Конраду хотелось немедленно поговорить с Дингером, но при Фрице и враче это было невозможно. Солдат заглянул к нему сам справиться о его здоровье и позволил себе неслыханную вольность - своей заскорузлой ладонью, привычной к древку пики и рукояти меча, грубовато потрепал мальчика по щеке.
- Ничего, ваша светлость, вы скоро забудете эти дни.
Фриц гневно набросился на Дингера:
- Как ты смеешь, мужлан?!
Солдат усмехнулся и, не удостоив его ответа, вышел.
Конрад с неприязнью глянул на старого слугу.
- Знаешь, Фриц, когда я стану хозяином замка, я прикажу заточить тебя в подземелье, и до конца своих дней тебе придётся разговаривать только с мышами и крысами.
Слуга побледнел.
- Как вам будет угодно, ваша светлость.
Конрад презрительно отвернулся, досадуя, что не может осуществить эту угрозу немедленно.
В полдень ему подали обед - более скромный, чем обычно, но уже не постный. Несмотря на недовольство врача, Конрад съел всё, до последней крошки.
После обеда, изнывая от скуки, он вышел на балкон и достал нож, спрятанный накануне в щели между балясинами, куда могла проникнуть лишь тонкая детская рука.
Тёплый ветерок шевелил на ближайшей башне флюгер, сделанный в виде дракона.
С грустью поглядывая на зелень парка, синеву неба и тёмную гладь пруда, Конрад чувствовал себя узником, лишённым всякой надежды обрести свободу. Наверное, в монастыре ему было бы так же тоскливо…
Он подумал о Микулаше и Лизи. С ними ему не приходилось скучать. Он помнил, как Бертран хвастался, что когда-то Фриц рассказывал ему на ночь страшные истории о ведьмах и чертях. Это было давно. С тех пор Фриц постарел и, очевидно, утратил дар рассказчика, зато стал отличным шпионом и доносчиком.
Иное дело врач. Чувство собственного достоинства не позволяло ему унизиться до роли бездушного тюремщика. Конраду нравились его живые чёрные глаза, мягкий голос, австрийский акцент и невиданный в Норденфельде французский парик с пышными локонами. Но врач ушёл, убедившись в том, что его пациент вне опасности, и Конрад остался наедине со старым толстым слугой.
Фриц не сидел без дела. Он расхаживал по спальне, придирчиво оглядывая её, поправлял драпировки на стенах, складки полога кровати, занавесы на окнах. С балкона Конраду было видно, как он взял со стола Библию, пролистал и положил на прежнее место.
Что-то лёгкое выскользнуло из-под скатерти и упало на пол. Фриц испуганно охнул: перед ним лежала соломенная кукла. Такие фигурки мастерил Дингер, но кто и с какой целью принёс одну из них в комнату наследника и спрятал под тяжёлыми складками скатерти? Возможно, кукла была заговорена. Фриц боялся к ней прикоснуться. Что делать: поднять шум, позвать на помощь? Но, узнав, что разоблачён, Дингер мог убить и мальчика, и его слугу.
В проёме балконной двери появился Конрад. Фриц кинулся к нему, намереваясь вытолкнуть его обратно на балкон.
- Ваша светлость, ради Бога, не приближайтесь…
Конрад резко выбросил вперёд правую руку. Он метнул нож снизу вверх, как учил его Микулаш, когда они упражнялись в парке, бросая самодельные ножики в засохшее дерево. Это развлечение нравилось обоим, но Конрад вкладывал в него свою злость и обиду, представляя, что убивает отца, и, вероятно, потому чаще попадал в цель.
Однако в этот раз не ненависть, а страх направил его руку: он понял, почему соломенная фигурка испугала Фрица, и не стал мешкать. Короткое лезвие вонзилось слуге в горло. Неслыханный жуткий звук - хрип раненого - парализовал Конрада. Губы Фрица покрылись кровавой пеной. Он стоял, пошатываясь, с изумлением и ужасом глядя на замершего мальчишку. Ноги Конрада свело судорогой. Чувствуя, что теряет сознание, он ухватился за дверной косяк и бессильно сполз на пол. Окутанный темнотой, он не видел, как в комнату вошёл Дингер, ударом под колени сбил Фрица с ног и наступил ему на горло, глубже вгоняя нож.
Убедившись, что слуга мёртв, старый убийца аккуратно вытер испачканный кровью башмак о его рубаху, поднял куклу, спрятал за пазуху и наклонился над Конрадом. Мальчик сидел, привалившись к открытой на балкон двери. Дингер грубо тряхнул его за плечи.
- Ну-ка, ваша светлость, вернитесь на грешную землю, для обморока время неподходящее.
Конрад рванулся и дико уставился на австрийца.
- Где Фриц?
- В раю, ваша светлость, куда вы сами изволили его отправить. У вас твёрдая рука…
По телу Конрада прошла дрожь. Он отвернулся.
- Я убил его из-за твоей куклы.
- Я понял это, ваша светлость. Она у меня, а где остальные?
- Под столом. Куда ещё было спрятать их в этой комнате? Подними скатерть.
Приподняв свисающий почти до самого пола край гобеленовой скатерти, Дингер нашёл три фигурки.
Конрад попытался встать, но не смог: у него кружилась голова. Он выполз на балкон и лёг на холодный мраморный пол. Дингер вышел следом.
- Что прикажете делать, ваша светлость?
- Позови мажордома и скажи, что я убил своего слугу. Я сам объясню отцу, почему это сделал.