* * *
– Здесь.
Джон поднимает руку, и все мы останавливаемся. Я не сразу замечаю Арку. Это скорее не арка, а дверной проем, узкий и окаймленный серебряной сталью Зодчих. Она возвышается на платформе из камня Зодчих, литую поверхность которой все еще видно среди разбросанных камней. В двадцати ярдах груда костей: черепа таращатся на меня, некоторые здесь недавно, некоторые уже рассыпаются в прах, но все очищены от плоти заботливыми воронами.
– Что произойдет, если мы не Выбранные? – На вопрос нубанца отвечают ухмылки мертвецов.
Джон вытягивает меч. Старый клинок, зазубренное, покрытое пятнами железо. Джон становится с противоположной стороны Арки. Трое других мужчин занимают позиции вокруг Арки, и Греб, который теперь понукает меня вместо Эйвери, вынимает нож.
– Эй, здоровяк. Ты первый.
– Когда пройдешь в Арку, стань смирно и жди приговора. Дернешься, и я убью тебя, несмотря на милосердие ритуала. – Джон изображает смертельный удар.
Нубанец оглядывается на Выбранных, стряхивая с ресниц капли дождя. Он думает о драке, задаваясь вопросом, когда подвернется удобная возможность. Сжав в кулаки и соединив вместе связанные руки, он поворачивается ко мне:
– Мы жили, Йорг. Я рад, что мы встретились.
Его глубокий голос не дрожит. Нубанец подходит к Арке правосудия. Его плечи почти касаются стали с обеих сторон.
– Отказа… – говорит Арка голосом, ни мужским, ни женским, и вообще не похожим на человеческий.
– В сторону. – Джон делает знак клинком с презрением на лице. Он знает, что нубанец ждет своего шанса, и не дает ему ни одного. – Ты следующий. – Нубанца охраняют двое Выбранных.
Я делаю шаг вперед, наблюдая, как отражение скользит по стали Зодчих по мере моего приближения. Интересно, какими преступлениями запятнан нубанец. Хоть он и лучший из нас, нельзя выжить на дороге и остаться невинным, независимо от обстоятельств, из-за которых ты там оказался. С каждым шагом я чувствую, как в меня впиваются тернии. Они не могут удержать меня. Но они удержали меня той ночью, когда мир изменился.
– Суди меня.
И я ступаю под Арку. Мороз пробегает вдоль позвоночника, холодный огонь разливается по венам. Снаружи мир замирает, капли дождя зависают в полете на мгновение или на столетия. Я не могу сказать точно. Движение возвращается почти неощутимо, капли снова начинают ползти к земле.
– Отка-а-а-а-а-а-а-а-а-а-аз-з-з-з-з-з-з-за-ан-н-н-н… – Слово растягивается на века, дольше, чем ворчание нубанца. И в конце оно обрывается, как будто нож рассекает горло, из которого шел звук.
Я верю в Арку. Я заслуживаю неудачи, ведь я виновен.
И все же…
– Присоединяйся к своему другу. – Джон машет мечом в сторону нубанца. С его голосом что-то не то, очень низкий тембр.
– Дождь слишком медленный, – говорю я.
Быстрое время ускользает сквозь пальцы, но влияние Арки все еще в силе. Я делаю шаг обратно под Арку. Бог создал меня быстрым. Бог или дьявол, неважно. Но Зодчие сделали меня еще быстрее. На сей раз Арке сказать нечего, но, прежде чем Выбранный успевает приблизиться ко мне, я шагаю сквозь Арку еще раз.
Снова холодный шок перехода. Я не обращаю внимания на суд Арки и ныряю вперед, обернутый в быстрое время, таща его за собой. Джон едва вздрагивает, когда я разрезаю веревки вокруг своих запястий о его меч, который по своей душевной доброте он держит для меня неподвижно.
– В-в-в-вы-ы-ы-ыб-б-б-б-б-о-о-о-р-р-р-ре-ре…
Пока Арка говорит, я вытаскиваю нож Джона у него из-за пояса и вырезаю ему новую улыбку. И прежде чем появляется кровь, уже бегу к нубанцу. Я все еще достаточно быстр, когда добираюсь до него и вонзаю нож в глаз первому из охранников. Со скрежетом выкручиваю лезвие, освобождая глаз из глазницы. Нубанец бьет второго мужчину затылком в лицо.
Я догоняю Греба. Он пытается убежать, хотя его нож больше моего и он думает, что мне всего тринадцать. Моя рука жаждет вонзить лезвие Джона в плоть, погрузить его между лопаток и услышать завывание человека.
Но Греб падает в полутьму прежде, чем я успеваю его настигнуть. Я останавливаюсь наверху и бросаю взгляд вниз, туда, где лежит на скале его распластанное, переломанное тело.
Возвращаясь к Арке, я замедляю шаги. Ливень ослабевает, ветер налетает отдельными порывами. Холод наконец пробирает меня, руки коченеют. Нубанец сидит у скалы рядом с грудой костей, проверяя арбалет на повреждения. Когда я приближаюсь, он поднимает глаза. Именно его суждение, его одобрение имеют для меня значение.
– Не вышло. – Он кивает в сторону Арки. – Возможно, Зодчие наблюдали за нами. Желали, чтобы мы добились большего успеха.
– Мне все равно, что они думают обо мне, – говорю я.
Его бровь приподнимается, наполовину озадаченно, наполовину с пониманием. Он кладет арбалет на колени.
– Я самое испорченное существо, какое когда-либо создавали мои боги, Йорг. Мы встретили на дороге плохую компанию. Любой выглядел бы лучше, чем они. – Он качает головой. – Лучше слушать Арку, чем меня! А еще лучше не слушать никого. – Он хлопает себя по груди. – Суди себя сам, мальчик. – Он оглядывается на свою работу и уже тише произносит: – Прости себя.
Я иду назад к Арке, обходя трупы Выбранных. Размышляю о том, что их сплачивало, об узах, выкованных суждениями Арки. Такие узы кажутся более чистыми, более разумными, чем то случайное братство дороги, что связало меня с моей собственной бандой разбойников по воле случая. В ярде от Арки я вижу свое отражение, искривленное сталью Зодчих. Арка ответила мне "отказано", приговорив таким образом пополнить груду костей, и все же несколько секунд спустя я был выбран. Сделался ли я пригодным в одну из этих секунд?
– Мнение – это, конечно, прекрасно, – говорю я. В моих руках камень, самый тяжелый, какой я могу поднять. – Но иногда лучше оставить его при себе. – Я со всей силы кидаю камень, и он врезается в крестовину основания, раскалываясь на острые обломки.
Я прикладываю руку к шраму, оставленному на металле.
– Отказано в соединении, – говорит Арка.
В конце концов, Арка имеет на это право.
Примечание. История Йорга открывает широкие возможности для того, чтобы высветить элементы нашего мира в ином ракурсе. Вы увидите, как старые здания сменили свое назначение, предметы быта превратились в объекты культа. Здесь стандартные сообщения из нашего века − "Сбой подключения" и "Выбор режима" − стали фундаментом для основания братства, которое ничем не отличается от братства Йорга. Идея заставляет задуматься о случайной природе преданности, дружбы и любви. Темой братства пронизана вся трилогия Разрушенной Империи. Братство по крови уводит нас к более общим вопросам семьи.
Сообщество братьев поднимает вопросы общности коллектива, тему лидерства. Братство друзей затрагивает вопросы верности и долга. Также в этом рассказе присутствует нубанец и упоминается отец Гомст. Двое очень разных мужчин, оба играют важную роль в жизни юноши, родной отец которого оставляет желать лучшего. Нубанец, чье нравственное превосходство кажется частью его природы, и отец Гомст, представляющий религиозные идеалы и трудности, с которыми при воплощении этих идеалов сталкивается человек, не обладающий сильным характером.
Милосердие
− Подавай месть горячей или холодной, она никогда тебя не насытит. Это голод, который становится только сильнее, чем больше ты его кормишь.
− Очень поэтично. − Костлявая молодая женщина на кобыле с впалой спиной потерла свой тощий живот. − Я бы не прочь поесть прямо сейчас. Например, хорошего куриного супа. Какой делала моя мать, − сказала она, причмокнув губами. − Но очень поэтично.
− Пока рана держала меня прикованным к постели, я пристрастился к чтению, сестра Эллен. − Макин нащупал на спине то место, куда вошел меч. − Кажется, я ступил на проторенную дорожку. По этому поводу много чего написано.
− Мне отмщение, говорит Господь. − Эллен перекрестилась. Жеребец Макина взмахнул перед ней хвостом, и она придержала кобылу. − Так нас учили в монастыре. Эта цитата была начертана библейским шрифтом на стене позади стола матери настоятельницы.
− Так что, я краду у Бога?
− Если уж собрался красть, то кради самое лучшее. Если нарушаешь одну из десяти заповедей, почему бы не нарушить остальные? − Эллен бросила взгляд куда-то в ночную тьму. Макин поежился, девушка могла видеть сквозь предметы. А сквозь темноту и подавно. Также могла видеть и сквозь людей. В монастыре таким вещам не учили. За это ее пытались утопить. В этом была их ошибка.
− Здесь. − Натянул поводья Макин. − Говорят, что месть око за око сделает весь мир слепым. Это еще одна излюбленная тема мудрецов. − Он повернулся и потянул за узел, удерживающий перекинутый через спину лошади завернутый в одеяло куль. Тот глухо стукнулся о землю, издав звук, похожий на "уууф", как человек, из легких которого вышибли воздух. − Говорят, что месть − это сладкий яд, который губит человека, даже когда тот жаждет его. − Макин кивнул своей помощнице. − Сестра Эллен, будьте любезны.
Женщина кивнула и, откинув со лба прямые светлые волосы, вынула из-за пояса нож − безжалостный, почерневший от времени кусок железа, такой же тонкий и опасный, как и его хозяйка. На его отточенном лезвии блеснул лунный свет. Опустившись на одно колено, она перерезала веревку, связывающую обернутое вокруг пленника одеяло:
− Убейте его, если считаете нужным, только не тяните. Это плохое место.
− Позволь-ка мне, Эллен.
Макин уперся сапогом в сверток и, крякнув от натуги, толкнул его. Прокатившись примерно ярд по короткой траве, одеяло развернулось и явило юношу, который лежа на спине уставился в лицо воина широко раскрытыми глазами.