- Чего только стоит память, построенная на цилиндрических магнитных доменах, или кремниевые микросхемы! У нас нет ничего подобного. Ни одно наше изобретение не может сравниться даже с транзистором. Вы знаете, почему базовые корабли такие большие?
- Бог ты мой!
- Все верно. Электровакуумные лампы, - подтвердил Хёрв. - Все наши космические корабли работают на электровакуумных лампах. Они занимают черт знает сколько места. И перегорают. А вы знаете, сколько времени нужно, чтобы найти проклятую лампу, когда старая перегорела? Помните, как раньше земляне таскали лампы целыми сумками в аптекарский магазин, чтобы проверить, работают они или нет? А теперь представьте, что нужно сделать то же самое, только со всеми лампами с такого огромного корабля, как наш базовый. И мы не можем сорваться с места и улететь когда вздумается. Нужно включить зажигание и дать этой посудине прогреться пару минут - только тогда можно стартовать в далекий космос. Это непрекращающаяся головная боль, черт возьми.
- Не понимаю, - наконец вымолвил потрясенный до глубины души Луис. - Если ваши технологии настолько примитивны, как вы здесь оказались? Если мы настолько опередили вас в развитии, то это мы должны были открыть вашу планету, а не наоборот.
Хёрв еле заметно улыбнулся:
- Не стоит нахваливать самих себя, Луис. То, что ваша электроника лучше, еще не значит, что вы превосходите нас в чем-либо. Представьте, что все земляне - это человек из Лос-Анджелеса на новеньком "кадиллаке", а мы - нап, живущий в Нью-Йорке, на старом, видавшем виды "форде". Эти двое начинают двигаться по направлению к Сент-Луису. Парень в "кадиллаке" выжимает сто двадцать на автострадах между штатами, а у того, что на "форде", стрелка спидометра всю дорогу стоит на пятидесяти пяти; но человек в "кадиллаке" останавливается в Вегасе и спускает все деньги в "двадцать одно очко", и ему не на что купить бензин, а маленький, но отважный нап продолжает свой путь днем и ночью, пока наконец не достигает цели. Все дело в более развитом интеллекте и огромном желании добиться успеха. Вы, люди, много рассуждаете о том, как полететь к звездам, но все время разбрасываетесь: вкладываете деньги в войну, популярную музыку, международные спортивные соревнования и воскрешение моды прошлых десятилетий. Если бы вы действительно хотели полететь в космос, вы бы это давно уже сделали.
- Но мы и вправду хотим.
- Тогда мы вам поможем. Раскроем секреты. А вы сможете объяснить нашим инженерам, как работает ваше электронное оборудование, и вместе мы построим отличные базовые корабли и откроем путь во Вселенную и людям, и напам.
Луис выдохнул:
- Звучит многообещающе. Мне нравится эта идея.
Все согласились, что это куда лучше, чем пустыня, засаженная алтеями. Мы надеялись, что сможем сдержаться и не вышибить этих зануд с Земли до тех пор, пока они не выполнят свои обещания.
В колледже, втором курсе, в одной комнате со мной жил высокий худощавый парень по имени Барри Ритц. У Барри были непослушные черные волосы и заостренные черты лица, как будто на обыкновенное симпатичное лицо сели и согнули посредине. Он часто щурился вовсе не потому, что у него были проблемы со зрением, - просто ему хотелось, чтобы все думали, будто он постоянно оценивает все окружающее. И это была чистая правда. Барри мог бы назвать действительную и рыночную стоимость любого предмета, какой ни возьми.
В один из выходных дней, когда должен был состояться футбольный матч между колледжами, мы с ним собирались на двойное свидание с девушками из другого колледжа нашего города. Перед игрой мы встретились с девушками и повели их в университетский музей искусств, где была собрана довольно большая и впечатляющая коллекция. Мою подружку звали Бриджид, она была хорошенькой, училась на педагога младших классов. Мы переходили из одного зала в другой, попутно замечая, что наши художественные вкусы часто совпадают. Импрессионисты приводили нас в восторг, и еще нам обоим нравился сюрреализм. Там, помнится, висела парочка небольших полотен Ренуара, и мы с восхищением разглядывали их около получаса, а потом сыпали дурацкими шутками, на которые способны только второкурсники, о том, что происходит на картинах Магритта, Дали и Де Кирико.
Барри и его спутница Дикси случайно столкнулись с нами в зале со скульптурами.
- Там внизу потрясающий Сёра, - поделилась Бриджид с подругой.
- Сёра, - откликнулся Барри. Казалось, он не верил своим ушам.
- Мне нравится Сёра, - подтвердила Дикси.
- Да уж, - снисходительно протянул Барри, - Сёра, в конце концов, не создал ничего по-настоящему ужасного.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Вы когда-нибудь видели картины Ф. Э. Чёрча? - не унимался Барри.
- Кого? - Теперь настала моя очередь удивиться.
- Пойдемте. - И он практически потащил нас в зал американской живописи. - Вы только взгляните на этот свет! - воскликнул Барри. - Посмотрите на это пространство! На этот воздух!
Бриджид бросила взгляд на Дикси.
- На этот воздух? - недоуменно прошептала она.
Картина была красивая, никто из нас этого не отрицал, но Барри продолжал настаивать на своем. Ф. Э. Чёрч - величайший художник Америки, один из лучших в мире.
- Я бы поставил его на одну ступень с ван Дейком и Каналетто.
- Каналетто? - переспросила Дикси. - Это тот самый, что писал виды Венеции?
- А какое небо! - исступленно бормотал Барри. У него было выражение лица пьяного от удовлетворения сластолюбца.
- Некоторые любят изображения щенков или голых женщин, - предположил я. - А Барри любит свет и воздух.
Мы вышли из музея и направились пообедать. Барри не упустил случая отметить, что из предложенного следует заказывать, а что гарантированно окажется ужасной гадостью. Благодаря ему нам всем пришлось пить какое-то подозрительное эквадорское пиво. Для Барри весь мир делился шедевры и гадости. Это сильно облегчало ему жизнь, правда, он никак не мог понять, почему его друзья не в силах отличить одно от другого.
Во время матча Барри сравнил защитника команды нашего колледжа с Й. А. Титтлом. А игрока из команды соперника - с другим, одному ему известным вьетнамским игроком. По его мнению, выступление между таймами было похоже на грандиозное представление марширующего оркестра Университета штата Огайо, во время которого музыканты и студенты, выстраиваясь в определенном порядке, образуют надпись "Огайо". Еще до конца третьего периода мне стало совершенно ясно: Барри с Дикси ничего не светит. А до начала четвертого - мы с Бриджид пошептались и решили сматывать удочки, улизнуть от этой парочки, как только представится возможность. Вероятно, Дикси найдет какой-нибудь предлог, чтобы сесть в автобус и уехать к себе в общежитие еще до ужина. Барри же, как обычно, проведет вечер в нашей комнате за чтением книги "Как стать президентом", рассказывающей о президентских выборах в 1996 году.
При других обстоятельствах Барри читал бы мне лекции на самые разнообразные темы: американская литература (лучший поэт - Эдвин Арлингтон Робинсон, лучший писатель-романист - Джеймс Томас Фаррелл); животные (единственным животным, к которому у Барри не возникало претензий, - золотистый ретривер); одежда (темно-синий пиджак и серые брюки были вне конкуренции, любое другое одеяние красноречиво говорило о том, что его владелец напрашивается на неприятности); и даже хобби (Барри собирал военные награды и знаки отличия императорской России. Он не разговаривал со мной несколько дней, после того как я рассказал ему, что мой отец коллекционировал колючую проволоку).
Барри был ходячим кладезем знаний. У нас в кампусе рассуждать, что является хорошим вкусом, а что выходит за его рамки, было по части Барри. Все знали, к кому следует обращаться.
Но никто никогда этого не делал. Мы все его терпеть не могли. Еще до конца осеннего семестра я выехал из нашей комнаты в общежитии. Всеми покинутый, одинокий и озлобившийся, Барри Ринц в конце концов стал - и сейчас продолжает работать - консультантом по выбору курсов в средней школе в городке Эймс, штат Айова. Эта работа идеально ему подходила. Редко кому удается так удачно найти свое призвание.
Не знай я его настолько хорошо, то непременно подумал бы, что Барри был первым наповским шпионом на Земле.