Сатанинская ухмылка появилась на его лице, а лицо Марджори потеряло четкость и растеклось. Ее тело стало менять очертания и оплывать, пока не превратилось в тошнотворную массу колышущейся плоти. Постепенно месиво трансформировалось и оказалось Мефистофелем.
Сатана похлопал его по спине:
- Меф, ты гений. Всегда знаешь, как развлечь меня.
Мефистофель скромно склонил голову и смешал две "Маргариты". Удовлетворенно разглядывая сквозь зеркальное окно души грешников, страдающих от непереносимых мучений, они наконец узрели Сирила. Черт то истерически хихикал, то корчился в агонии, когда ему мстили те, над кем ему довелось поиздеваться в свое время. Сатана и его помощник ударили по рукам, и громогласный хохот Повелителя Зла накрыл необъятные просторы Ада.
- Ну разве не отличная работа!
Джин Вулф
Откуда у меня три почтовых индекса
Джин Вулф (Gene Wolfe, род. 1931) - один из ведущих писателей в жанре научной фантастики и фэнтези. Наиболее известна, пожалуй, его серия романов "Книга Нового Солнца" (The Book of the New Sun), которую открывает "Тень палача" (The Shadow of the Torturer, 1980), но его перу принадлежат и многие другие произведения. Среди будоражащих мысль романов в жанре фэнтези - такие, как "Есть двери" (There are Doors, 1988), "Пейзаж с замком" (Castleview, 1990) и "Воин тумана" (Soldier of the Mist, 1986). Эти романы достаточно сложны, и кажется удивительным, что Вулф способен создавать и веселые произведения. Между тем один из его самых ранних рассказов "Трип-трэп" (Trip, Trap, 1967) - остроумный пересказ истории о тролле, живущем под мостом. И вообще, у того, кто назвал сборник рассказов ""Остров доктора Смерть и другие рассказы" и другие рассказы" (The Island of Doctor Death and Other Stories and Other Stories, 1980), язык должен быть подвешен неплохо. Эту сторону таланта Джина Вулфа мы и видим в новом рассказе, который помещен в нашей антологии.
Солнце, торпедированное немецкой подводной лодкой, медленно погружалось в залив.
- Есть три способа написать статью, - сказал старик и сплюнул коричневую липкую слюну. - И три способа поймать усатую рыбу, если это тебе больше по душе. Все одно.
Я старался не прислушиваться к отчаянным крикам обреченной команды. "Ну и жарища", - подумал я. А вслух произнес:
- То есть, ты хочешь сказать, должна быть драматическая завязка?
- Ну да! Вот захотел ты поймать лягушку. Не из тех больших, которых ловят острогой, чтобы есть. Следишь за мной? Малюсенькую такую, пятнистую к примеру. Многие поддевают их на крючок за верхнюю губу и за нижнюю тоже. Вроде никакой разницы?
"Только не для лягушек", - подумал я.
- Нет уж, есть, да еще какая! - Старик снова сплюнул, едва не попав в чайку, которая с криком метнулась прочь. - Ей же и не крикнуть от боли, да еще под водой, если ты проткнешь ее мухоловку? А ну как у ней насморк? Так-то! Ей же надо ртом дышать, так ведь? А ей обе губы крючком прихватили, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Некоторые ничего не соображают. Я как-то видел в Соноре, как одному парню голову отрубили мачете. В салуне дело было. Их там кантинами называют.
- Мне казалось, мы сидим на этом пирсе, - сказал я.
Он не слышал меня.
- Напрочь отрубили. Голова подпрыгнула на полу, усеянном опилками, и три раза перевернулась, разбрызгивая кровь во все стороны. Страшнее ничего не видел. А ведь тело-то уже не могло думать, так ведь? Мозгов-то ведь нет.
- Есть люди, у которых мозгов отродясь не бывает, - мягко напомнил я ему, продолжая размышлять над тем, как мне начать эту статью.
- А вот пугаться могло. И напугалось так, что мама не горюй! Ведь страх-то не в голове, а где-то там, за пряжкой на ремне. И вот это тело выскочило из кантины и побежало по улице. А до другой кантины всего-то полквартала, не больше. Ты, может, думаешь, что тело понимает, что у него нет головы? Да поняло бы, если б задумалось. Только оно не задумывалось. Дело в том, видишь ли, что оно только что получило деньги и хотело потратить их, прежде чем помрет. Я последовал за ним. Оно подкатилось к стойке и говорит: "Плесни-ка мне самого лучшего пойла, что у тебя есть в этой твоей дыре". Говорить оно, понятно, не могло, рта-то нет, но по выражению пуговиц на рубашке было ясно, что ему нужно.
Легкий ветерок сыпнул на мой блокнот песком. Я чихнул.
- Бармен сразу смекнул, что к чему, и налил ему выпить. Ну тут и началось! Прям такое, чего я еще не видал! Тело взяло стакан, чтобы как бы выпить, следишь? И чуть было не запрокинуло его, но тут сообразило, что рта-то у него нет. Я подвалил к нему и говорю: "Слышь ты, болван, да ведь у тебя рта нет. Вали-ка ты со стаканом туда, где рот-то свой оставил". А оно меня не слышит - ушей-то нет.
- Понятно, - сказал я.
Я уже утратил к рассказу всякий интерес и теперь думал о другом - куда подевалась девушка, за которой я следил? Она снимала с себя купальник за креозотовым деревом, там, слева. С такой бы девушкой, размышлял я…
- Посоли ее, - сказал мне старик. - Но на подоконник не клади, даже если никакого доктора не увидишь. А я сказал, что эта голова сожрала все опилки, до каких только могла дотянуться. Да языком, понял?
- Конечно, - солгал я.
- И что это тело сделало? Вылило стакан в карман своей рубашки, а потом рухнуло как подкошенное. Я тебе зачем все это рассказываю? На такую наживку любая рыба клюнет. Да что там рыба, лягушка завопит так, что ты на нее "Ридерз дайджест" подцепишь.
День уже подходил к концу. Глядя на темнеющее небо, я различил буквы: ОТКУДА У МЕНЯ ТРИ ПОЧТОВЫХ ИНДЕКСА. Чернильно-черные на затянутом тучами небе.
- Но ведь это было не в Мексике, - сказал я старику. - А в Чикаго.
Он ткнул в меня указательным пальцем:
- А один из твоих индексов не начинается с шесть-ноль-шесть?
Я покачал головой:
- Пузырек в этом твоем приборе не мог тебе такого сообщить.
- Тоже мне, шутник, - наставительно произнес он. - Я, пожалуй, пока подкреплюсь. Съем пару "Генов".
Я думал, он добавит хлеба с майонезом. Но он не стал.
- А ты не тряс вот так головой, примерно страницу назад?
- Вроде нет, - ответил я.
- Ну, видать, это была настоящая змея. Выпей-ка лучше еще.
- Послушай, я собирался рассказать тебе о своих индексах - откуда у меня взялся "Свит один-ноль-три" на озере Цюрих, штат Иллинойс. Но твой треп заинтересовал меня. По-твоему, между редактором и усатой рыбой много общего. Сдается мне, ты не прав, потому как от редактора можно ждать хоть шерсти клок, а у рыбы даже чешуи нет. Как разрешишь такое противоречие?
- Сколько Ли платит тебе за это?
- Ладно, признаю свою ошибку. Мои индексы, хотел я сказать, шестьдесят тысяч десять, шестьдесят тысяч одиннадцать и шестьдесят тысяч сорок семь. Общая сумма - сто восемьдесят тысяч шестьдесят восемь.
- А если перемножить?
- Мой калькулятор не сможет показать такое большое число. Придется через логарифмы.
- Говорил же я твоей матери: с пацаном что-то не то. А как насчет кубического корня?
- Шестьдесят тысяч двадцать два и две трети вроде бы.
- Думаешь, тебе можно писать на такой индекс?
- Почему бы и нет?
- Еще бы тебе знать почему. А как насчет среднего?
- Да пусть пишут и на среднее.
- Я всегда говорил, что ты со странностями.
- Не так чтобы очень. Видишь ли, сами числа большие, но отличаются не слишком, а в таких случаях…
- Насколько большие? Напиши мне их тут.
Я послюнил указательный палец (противный вкус тут же напомнил мне о гусенице, которую я недавно насаживал на крючок) и написал эти числа на просоленных досках пирса: 60010, 60011, 60047.
- Не такие уж и большие. - Старик указал на небо, по которому сновали чайки. - Посмотри-ка на тех троих. Наверное, в полумиле отсюда. Размах крыльев - футов шесть. Вот это в самом деле много. Это то, что я называю большое число. Тебе, может, так не кажется. Может, ты видел и побольше в Швейцарии, но, по мне, и эти велики.
- Шестьдесят тысяч сорок семь - это не в Швейцарии, а на озере Цюрих.
- Довольно близко.
- Видишь ли, в Соединенных Штатах теперь уже не так часто пользуются почтой.
- Куда же тогда наклеивают марки? - поинтересовался старик.
- Не путай меня, дед. Посылать письма - это, наверно, слишком просто. На каждом углу висят почтовые ящики, всюду почтовые отделения и так далее.
- Которые почему-то всегда закрыты, - сказал дед и задумчиво почесал лодыжку своей деревянной ноги.
- Наверное, в этом причина. Наша почта в Барринггоне открывается в девять сорок пять и закрывается в четыре тридцать, а в субботу в полдень. Естественно, она закрыта все воскресенье и по всем мыслимым и немыслимым праздникам.
- Так усатую рыбу не поймаешь!
- Знаю. Потому и ждал до этой страницы.
- Там, в Швейцарии?..
- Почтовое отделение. Оно открыто дольше, и один парень там дал мне ключ от входной двери и ключ от "Свит сто три".
- То есть от ящика, так, что ли, мой мальчик?
- Да, но надо написать слово "Свит", такова традиция. Пиши мне по адресу: дом восемьсот тридцать, Уэст-Мейн, Свит сто три. Или присылай посылки заказные, "фед-эксом"…
- Это одна из тех огромных книг, которые ты всегда читаешь?