Царь совершил самый большой в своей жизни прыжок и приземлился как раз поперек лошадиного хребта, больно ударившись животом. Одной рукой Бреселида вцепилась в уздечку, а другой вовремя подхватила ноги "живого бога".
- Белерофонт! Пошел! - рявкнула она.
Конь рванулся вперед, словно у него выросли крылья. Но царь не мог выдохнуть, даже когда внизу замелькала твердая земля. Сотница направила жеребца к большому каменному валуну, серевшему сквозь потоки воды, и, спешившись, помогла Делайсу сползти на него.
- Отвернись! Отвернись!!! - закричал он вместо благодарности, и только когда "амазонка" исполнила приказ, судорожно сорвал с лица мокрый шелк и продышался. - Все, можешь открыть глаза. - Царь отжал повязку.
- Ваше величество потеряло лошадь, - сказала сотница. - Кажется, теперь ничто не помешает вам взять эту. А я поеду на Пандоре. - Она перебросила Делайсу повод Белерофонта и, отсалютовав мокрым хлыстом, отправилась на поиски своей кобылы.
Многие всадницы уже выбрались на берег и помогали остальным вытаскивать поклажу. Две телеги погибли. Река унесла пару жертвенных быков, пострадали и лошади.
- Кто тебя просил спасать царя? - Ветер донес до Делайса голос Агенора. Жрец, склонив голову, подпрыгивал на одной ноге. Ему залилась в уши вода, и, вероятно, из-за этого он говорил громче, чем следовало. - Если б не твоя глупая выходка, "живой бог" уже лежал бы на дне реки, а мы спокойно возвращались домой!
- Заткнись, огрызок. - Сотница пожевала и сплюнула травинку, показывая полное презрение к Агенору. - Мое дело - охрана. - Она отвязала Пандору от телеги и тронулась вдоль берега собирать свой потрепанный отряд.
Хромой парень бежал между кустов, приволакивая ногу и прижимая к груди какой-то сверток. Царский караван уже давно въехал на гору и теперь приближался к святилищу Апатуры. То, что беглец покинул пределы Майского холма, не говорило в его пользу: на земле Афродиты Пещерной все счастливы. И рабы, и жрецы, и жертвы, и жертвователи. Змееногая умеет одним взглядом утолять печаль.
Делайс прищурил глаза. В последнее время его мало что интересовало, Царь ушел в себя и полностью сосредоточился на странных картинах, которые открывались его больной душе. В них не было ничего интересного: горы, козы, змеи и навоз. Однако внутри себя "живой бог" видел совсем не то, что снаружи. А это завораживало. К тому же "вторая" жизнь стала оказывать влияние на "первую". Иногда, проехав весь день верхом, Делайс обнаруживал, что ноги сбиты в кровь, точно он босиком таскался по камням. На теле могли сами собой проступить ссадины и синяки. А однажды, когда царь пил вечером у костра горячий чай с чабрецом, его неожиданно что-то ударило под нос. Он шатнулся назад, уронил чашку, а когда пришел в себя, из рассеченной губы шла кровь.
Спутники и охрана относились к подобным событиям с нескрываемым благоговением. Одержимый царь одной ногой уже блуждал по иному миру. И этот мир запечатлевал на лице "живого бога" свои следы. Может ли быть лучшее доказательство святости владыки? Однако хромой парень с кульком в руках ненадолго вывел Делайса из оцепенения.
- Вор, наверное, - сказала Бреселида, указывая хлыстом на беглеца.
Царь пожал плечами. Его занимал сверток. Что там? Ради какой ценности раб Апатуры рискнул жизнью? Спокойной жизнью? Сытой и развратной - это знали все. Между тем парень был уже близко, и Делайс разглядел, что на ноге у него деревянная колодка. Поэтому беглец издалека и казался хромым. За ним выслали погоню. Шесть поджарых сук белой масти. Нимфы-охотницы с сетями в руках отстали от собак, давая им возможность первыми нагнать добычу.
Делайс поймал рукой паутинку, кружившуюся в воздухе, и сжал ее в ладони. Вот первая из собак прыгнула беглецу на хребет, а вторая вцепилась зубами в ногу. Тот попробовал отбиться. Сверток покатился по земле, разматывая грязное тряпье о стерню. Раздался плач. Сначала тоненький, а потом все громче и громче.
- Это ребенок, - констатировала Бреселида.
Царь, молча, тронул бока лошади. Все последовали за ним.
Охотницы уже подбежали к поверженному вору и накинули на него сеть.
- Преклоните колени! - окликнула их сотница. - Перед вами "живой бог"!
Нимфы застыли, удивленно таращась на кавалькаду, которую они издалека приняли за процессию богатых паломников. Но, заметив белое полотно, скрывавшее лицо одного из гостей, разом повалились на землю.
- Поднимите ребенка, - не разжимая зубов, процедил Делайс. В последнее время царю было все труднее говорить, отвлекаясь от своих видений. Максимум, на что он был способен, это послушать, как сотница опросит нимф.
- Что сделал этот человек?
- Он вор, - хором заявили охотницы, указывая пальцем на сверток. - Он украл ребенка у верховной жрицы Апатуры.
- Это мой ребенок! - выкрикнул с земли несчастный. Он еще раз рванулся в сети, но белая гончая, державшая обе лапы у него на груди, щелкнула зубами у самого горла беглеца.
Делайс сделал в воздухе неопределенный жест рукой, который мог означать все, что угодно.
- Развяжите его, - перевела Бреселида.
- Это мой ребенок! - отбрыкиваясь от охотниц, орал "вор". Он оттолкнул одну из нимф, с остервенением дал собаке пинка и, вскочив на ноги, подбежал к царю. - Милосердия! Милосердия! - Руки беглеца вцепились в край седла "живого бога" так сильно, что лошадь Делайса шатнулась. - Они хотят убить моего ребенка! Разорвать его в борозде! Я украл свое!
Царь поморщился.
- Так чей младенец? - с усилием выговорил он. - Апатуры или твой?
Беглец повалился на колени.
- Ваше величество! Пещерная Мать понесла этого ребенка от меня. Я с прошлой осени служу Гераклом в святилище на горе…
Делайс страдальчески сдвинул брови и обернулся к Бреселиде.
- Верховная жрица Апатуры почитаема всеми, - немедленно отозвалась та. - А ты кто такой? - Серые глаза всадницы внимательно изучали лицо храмового бойца.
Вместо ответа беглец снова подался к царю.
- Я служил вашему отцу! - в отчаянии воскликнул он. - Я пленный здесь! Нас схватили позапрошлым летом, когда погиб номад Ферусы…
Даже под белой материей было видно, как побагровело лицо "живого бога". Делайс знал о предательстве Гекатея и иногда думал, что своей печальной судьбой искупает грех отца.
- Как тебя зовут? - беззвучно спросил он.
- Я Асандр. Брат Асандра Большого. Это мой ребенок. Они разорвут его…
Бреселида молча, тронула лошадь, подъехала к нимфам и без дальних объяснений забрала у них младенца.
- Привет, малыш, - шепнула она, отогнув край ветхого тряпья над красным от надсадного рева личиком. - Гикая, - всадница обернулась, - ты у нас привыкла возиться с детьми. - Кулек перекочевал на руки старой "амазонки". - Твой брат погиб на стене, - сказала сотница беглецу. - Теперь ты Асандр Большой, а это Асандр Маленький. - Женщина кивнула в сторону ребенка. - Никто его не разорвет. Вы поедете с нами.
Нимфы Апатуры опешили от такой наглости. На их глазах у святилища отбирали имущество. Пожертвованное паломниками прошлой осенью и давшее приплод!
- Правосудия! - подала голос старшая, обращаясь к царю. - Этот человек вор и бунтовщик. Он уже пытался похитить ребенка, поэтому его и заковали в колодки. Священное Дитя Апатуры - не та вещь, которую можно отобрать. - Она свистом подозвала собак, и вид у нее был далеко не дружелюбный.
- Ребенок, рожденный в храме, принадлежит богам, - поспешил подтвердить слова охотницы Агенор.
Бреселида глянула на царя. Она, и, не видя его лица, прекрасно поняла, в каком он настроении. По одному наклону головы было ясно, что Делайс намеревается разнести все.
Но голос из-под покрывала прозвучал на удивление спокойно.
- Кто тебе позволил говорить, женщина? Тем более возражать?
Нимфы разом помрачнели. "Живой бог" после очищения - это уже не просто царь. Он одной ногой стоит на жертвенном костре, а другой на небе. Все, к чему он прикасается, его неотъемлемая добыча. Каждое святилище готовит ему дары, и отказ послужит не к чести Апатуры. Пожалуй, и паломники начнут объезжать ее стороной, прослышав о святотатстве.
- Вам оказали великую честь, - заявила сотница. - А вы торгуетесь, как на рынке.
- Но мы уже много лет не дарили Трехликой младенца, зачатого в стенах святилища!
Царь устало склонил голову.
- После того, как "живой бог" будет сожжен, имеет ли смысл какая-нибудь другая жертва? - Он отвернулся от нимф и тронул поводья лошади, показывая, что разговор окончен.
Две "амазонки" помогли прихрамывавшему Асандру добраться до телеги, где кузнецы избавили его от колодки. Ребенок оставался на руках у Гикаи и угомонился тотчас, как только процессия снова тронулась в путь.
Переехать пролив посуху не удалось. До холодов было еще далеко, отлив не обнажил дна, и зеленая цветущая вода, нагнанная ветром из болота, стояла высоко. Возле городка Кепы царю и его спутницам пришлось нанимать грузовые лодки для перевоза. Это были небольшие усадистые суденышки с широкой кармой и открытыми трюмами для скота. Туда меотянки загнали лошадей, сложили тюки с провизией и дарами, а телеги оставили на берегу, твердо рассчитывая взять за проливом другие.
Асандр, все время от Майской горы до самых Кеп боявшийся спустить ноги с подводы, теперь пошел проведать своего малыша.
- Отойди, - небрежно кинула ему Гикая, сцеживавшая для крошки жирное кобылье молоко. - Теперь он не твоя забота. Вот встанет на ножки и научится сам есть, тогда забирай. А пока твои руки здесь лишние.
- Да он у тебя весь обделался! - возмутился бывший "Геракл".