В одном из углов с мраморной лежанки были спущены две изящные смуглые ступни с ухоженными ногтями и золотыми кольцами вокруг легких щиколоток. Женщина лежала, свесив вниз тонкую руку со змеевидным браслетом. А когда Бреселида проскользнула поближе, то различила большой бледный купол живота, на котором кожа казалась натянута, как на барабане. Купальщица дремала, положив голову на ладонь, и слегка всхлипывая во сне. У нее было детское лицо с тонкими чертами и длинным слегка крючковатым носом. Он портил ее, как и чересчур густые брови, но среди грубых тавриянок она выглядела настоящей жемчужиной.
Бреселида поняла, что перед ней Эсфар, и ужаснулась. Когелет ни словом не обмолвился о том, что наложница Ликдамиса беременна. Это осложняло дело. Казалось бы, чего проще? Рядом с госпожой никого нет. Перехвати "амазонка" вену на любой из ног, и задремавшая в горячем пару женщина даже не заметит, как истечет кровью. Но нельзя лишать жизни ту, что носит жизнь! Что бы там ни плел когелет, роды покрывают все. Никто не может отказать женщине в праве материнства. Это страшный грех, и Бреселида не омоет им рук.
Поэтому всадница "поделила меч надвое", как говорили в степи. Она вплотную подошла к спящей Эсфар и острием кинжала проколола ей вену на руке. Из крохотной дырочки кровь не лилась, а лишь стекала по капле. Через некоторое время рабыни разбудят госпожу, отведут ее в покои и, возможно, лишь там обнаружат порез. Эсфар окажется цела, а Бреселида выполнит договор. О несчастном случае станет известно, и когелет ни в чем не сможет упрекнуть всадницу.
Теперь ее интересовал серп, а для этого нужно было пробраться в святилище. "Амазонка" вновь заскользила под клубами пара к дверям. И тут Бреселиде показалось, что одни из ног, ступающих по мозаичному полу, - мужские. Она даже протерла глаза, настолько диким было это зрелище. А когда убрала пальцы, видение исчезло. "Да что со мной?" - рассердилась всадница. Выскользнув из бани обратно в сад, она не потревожила даже ночных мотыльков. Зато за ее спиной раздались грохот, брань и топот ног.
- Вор! Вор!
- Держите вора!
- Госпожа Эсфар уколола руку!
- Кровь хлещет!
Кто-то поскользнулся и со всего размаху полетел на пол. В бане начался переполох. Хорошо, что сотница уже скрылась во мраке и из-за кустов жасмина могла наблюдать за освещенным входом. И снова ей показалось, что какая-то тень метнулась от бани к платану, а оттуда к стене. Что за наваждение?
- Эй, кто ты? - тихо позвала Бреселида.
Ни звука.
- Кто бы тебя ни послал, лучше уходи, - грозно повторила она в темноту. Может, это когелет отправил кого-то из своих неуклюжих торговцев следить за ней?
Всадница выбралась из-за куста и короткими перебежками двинулась к внутренней дворцовой стене, отделявшей домашние покои владык от святилища. Теперь за ее спиной не послышалось ни шороха. Кажется, преследователь отстал.
Святилище Серпа имело круглую форму. Если дворец был сердцевиной города, то оно - сердцевиной дворца. Когда-то здесь шумел хвойный лес и сосны с необыкновенно длинными иглами хранили тишину святыни. Песок вперемешку с опавшей хвоей, звук невидимого водопада, напоенный чистотой воздух и абсолютный покой. Хотелось лечь и умереть у каменных ступеней. Раствориться в прозрачной синеве небес, стать длинной зеленой иглой на ветке или каплей росы на сырой тропинке. Но потом люди все испортили.
Даже из-за стены, отгораживавшей святилище от жилых построек, было слышно, как орут верблюды, оставшиеся на ночь под навесом на городском рынке. Оседлав гребень глинобитной ограды, Бреселида огляделась по сторонам. Прямо перед входом в тесный базальтовый круг рос громадный дуб. Божественное Оружие висело на нижней ветке, чтобы все паломники могли его хорошо видеть. Бреселида удивилась, что не слышит вдоль ограды топота собачьих лап. Отсутствие охраны не понравилось "амазонке". Значит, у храма есть другие, более надежные сторожа. Кто они? Хорошо, если не змеи.
Поредевшая сосновая рощица, где от дерева до дерева были протоптаны широкие дорожки, казалась совершенно безопасной. Бреселида соскользнула со стены и метнулась в тень раскидистых деревьев. Пока все было спокойно. Ни один шорох не настораживал слуха. От дуба всадницу отделяла широкая плешина, намертво вытоптанная ногами прихожан. Она была залита луной, и казалось, что большой фонарь светит на нее с небес. Воззвав к покровителю странствий, Бреселида двинулась вперед. Золотой серп тускло светился среди ветвей. Всаднице почему-то казалось, что он должен быть очень старым. Но есть вещи, которых не касается время. Реликвия выглядела так, словно только что вышла из кузницы Гефеста.
"Амазонка" протянула руку, и в этот момент с верхней ветки прямо на нее метнулось какое-то лохматое существо. Оно сбило непрошеную гостью с ног, отшвырнуло от дерева и готовилось прыгнуть ей на грудь. Это и был страж. Громадный, волосатый, с серебристой, отливавшей под луной шерстью. Его продолговатая, вытянутая вперед морда странным образом напоминала человеческое лицо. Но шишковатая голова, острые уши и близко посаженные красные глазки, в которых пылала ярость, были звериными.
Меотянка закричала бы, если б не страшный испуг, лишивший ее голоса. Она даже не успела выхватить кинжал. Только нелепо брыкала ногами да пыталась разжать железную хватку у себя на горле. Эти движения раззадорили стража. Острый запах зверя волной накатил на женщину, и она почувствовала, что чудовище рвет на ней одежду. От удушья красные круги поплыли у Бреселиды перед глазами. Она еще несколько раз дернулась и затихла. В этот момент страж разжал руки и, взревев, обернулся назад. Между лопаток ему попал увесистый камень, брошенный из темноты. "Амазонка" с трудом перевела дыхание. Она видела, как человек-зверь поднялся с четверенек и, угрожающе урча, двинулся к рослой фигуре под деревьями.
Чудовище пересекло плешину и кинулось на человека. Они клубком покатились по земле. Оправившись от приступа дурноты, женщина вытащила кинжал и поспешила к дерущимся. В противнике стража она узнала Фернака. Ей очень не хотелось ненароком всадить клинок пастуху под ребро. Она выбрала момент, когда юноша оказался внизу, а жуткий страж, ощерясь, потянул морду к его горлу. Сотница ударила чудовище в шею. Потом еще и еще раз.
Рев сотряс окрестности. "Амазонка" готова была поклясться, что страж разбудил не только дворец, но и весь город. Алая кровь окрасила серебристую шерсть зверя. Он попытался размахнуться лапами, чтобы схватить женщину, но та отскочила и дернула Фарнака за руку:
- Бежим.
"Амазонку" рассмешило то, что пастух потрясенно пялится не на издыхающее животное, а на ее разорванное платье. Она подбежала к дубу, схватила беззащитный серп и бросилась через рощу к стене. Дворец уже наполнялся шумом. Им с Фарнаком чудом удалось миновать сад и нырнуть в заветный лаз прежде, чем стража заметалась мимо с зажженными факелами.
Вечером Бреселида сидела на открытой веранде дома Аврона, вытянув усталые ноги. Ее спина опиралась о деревянный столб, увитый узловатыми виноградными плетями, а локти лениво покоились на гладких кипарисовых перилах, сохранявших жар полуденного солнца. Благодать окружающего мира была очевидна для сытой и расслабленной женщины. Сквозь прищуренные глаза она наблюдала, как Шааб чистит большого судака, соскабливая с него серебристые чешуйки на серый некрашеный стол. Гостья ничего не сказала Аврону о ночном происшествии в святилище, справедливо полагая, что и Фарнак будет молчать.
На закате он загнал овец за ворота усадьбы и, стараясь не смотреть в сторону веранды, прошел через двор к колодцу. Квадратная каменная чаша с водой помещалась в дальнем закутке между глухой стеной дома и хлевом, на чердаке которого сушили сено. Фарнак долго, с отвращением мылся, соскребая с рук и ног приставший навоз, пыль и едкий пот. Потом снял свою грязную хламиду и начал стирать ее в той же воде. Его загорелое мускулистое тело отливало темной бронзой. Бреселида наблюдала сквозь опущенные ресницы, как играют узловатые мышцы на спине и плечах пастуха.
Внешне он ничем не походил на Делайса. Но в нем жила душа царя. Бреселида убедилась в этом ночью. Не только когда пастух дрался со стражем, но и когда смотрел на нее… Всадница понимала, что никогда не осмелится переступить заветную грань с "живым богом". Его память стояла между ними, как горный хребет, и оба были слишком горды, чтобы признать: прошлое не имеет никакого значения, когда нет ни будущего, ни настоящего.
Проследив за взглядом гостьи и истолковав его по-своему, хозяйка вытерла руки о грязный фартук и показала ей два лоснящихся пальца в рыбных чешуйках. Бреселида порылась в кожаном мешочке у пояса и вытряхнула на стол содержимое. Две медные монетки с побитыми краями покатились в сторону Шааб. Хозяйка заворчала что-то насчет тяжелых времен, но деньги взяла. Поэтому гостья перестала ее слушать и снова откинулась на перила веранды.
Фарнак между тем снял с веревок какую-то тряпку, которая на поверку оказалась его второй хламидой, и, облачившись в "чистое", прошел под ореховое дерево, где Дебра кормила рабов бобами с чесноком. Он поел совсем немного и, похлебав воды, совершенно разбитый, поплелся на сеновал.
Бреселида осталась во дворе после наступления сумерек. Она подождала, пока все улягутся, посидела еще немного, глядя на небо, потом встала и пошла к приставной лестнице. Перекладины под ее ногами слабо постанывали. Вверху темнел прямоугольный вход. Фонарь был не нужен. Оставалось два дня до полнолуния, и почти круглый диск ночного светила заливал все ярким блеском. Наломавшись задень, Фарнак спал. Но слабый скрип дерева и шорох соломы мгновенно разбудили его. Он смотрел на Бреселиду почти с ненавистью. Дурацкие мысли, посетившие пастуха в святилище, сейчас совсем не лезли в голову.