Не скажу, что это было страшно. Испугаться я не успел. Но веселого тоже было мало. На тропинке позади меня стояло - нет, лежало, - и снова не то, ползло нечто. Верхняя часть туловища было вполне себе человеческим, но ног и всего остального, что должно быть у порядочного хомосапиенса не наблюдалось, зато вместо них был толстенный чешуйчатый хвост. Наверное, именно такими древние греки и римляне представляли себе ламий, наполовину женщин, наполовину змей. В моем случае существо было явно мужского пола. Конечно, ни о каких первичных половых признаках и речи не шло, но грудь у него была плоской, да и размах мускулистых плеч таков, что все сомнения в мужественности данного чуда-юда отпадали. Сориентировался я быстро. За время своего пребывания на Халяре выдрессировался, так что я сразу заметил рядом с этим существом Нику, причем уже в её природном виде, и сообразил, что это никто иной, как Пестрый. Хотелось бы мне знать, в каком близлежащем мире он отрыл себе такое мерцание. Хотя, нет, в мир, населенный такими страховыдрами я не ногой. Змей я, конечно, не боюсь, но всегда считал их крайне неприятными представителями фауны.
- Я сейчас все объясню, - поспешил заговорить до того, как он соберется меня прибить за издевательство над ребенком. Но змей, только и успел вздыбить перепончатый гребень, нахмурить темно-зеленые брови под цвет волос, и продемонстрировать весьма внушительный оскал, когда открыл рот, чтобы высказаться. Голос, раздавшийся из-за его спины, никак не мог принадлежать Нике, потому что явно был мальчиковым и мальчик этот был непроходимо юн.
- Не надо, господни Ефиминисюкирус, он хороший.
Змей резко перевернулся лицом к говорившему, при этом чуть не сбив меня своим хвостом, на конце которого, неожиданно для себя, я обнаружил погремушку, как у гремучей змеи. Однако. Пока я приходил в себя от этого открытия и размышлял, ядовит данный индивид или только притворяется. Кажется, я слышал байку про неядовитую змею, которая вполне успешно маскируется под гремучую. Со стороны змея раздался изумленный возглас. Разумеется, я сразу забыл про все, о чем размышлял. И вскинул голову, чтобы посмотреть, что же там все-таки произошло, и кто это за меня так вовремя вступиться вздумал.
Это был мальчик лет шести-семи. Одним словом первоклашка в опрятном костюме школьника из плотной синей ткани и с нашивкой на рукаве в виде книги раскрытой книги, из-за которой вставало солнце. Похоже, с перепуга малыш считал самые ранние мои воспоминания. Любопытно. Это уже попахивает какой-то особой телепатией. Ир говорил, что это их природная магия, как у драконов или тех же ифритов. Такое даже крестик мой заблокировать не в силах. Пока я разглядывал малыша, про себя размышляя, на самом ли деле он мальчик или все же девочка, сменившая пол в мерцании, змеехвост быстро пришел в себя и стремительно повернул ко мне. Уловив его движение, поднял глаза и в очередной раз поддался порыву.
- Давайте, вы потом меня убьете, я еще не закончил, - сказал строго и решительно, как мог. И снова повернулся к малышу, очень надеясь, что по горячим следам будет проще сделать то, что я собирался. - Верни, - потребовал, протягивая к нему руку. Очевидно, что я имел в виду крестик, который вовсе не пропал в никуда, как могло показаться, а очутился на шее мальчишки поверх школьной курточки.
- Нет! - отчаянно запротестовал тот и помотал головой, сжимая в кулачке крестик. - А если я снова засну?
- А вы спите? - спросил его, шагнув ближе.
Мальчишка кивнул.
- Я думал, ты мне снишься. Но потом увидел, что остальные тебя не замечают, и решил рассмотреть поближе.
- Поэтому привлек мое внимание искрами?
- Искрами? - он немного расслабился и поднял глаза, но артефакт сжимал все так же крепко.
- Я видел, как в воде, которой был ты, появились сиреневые искры.
- Нет. Никакой водой я не был! - запротестовал малыш. На что я взглядом указал ему за спину, где точно так же, как он некоторое время назад, журчал такой же фонтанчик. Мальчишка заозирался.
- Так это что, все мы?
- Когда ты перевоплотился, что не знаешь, что есть такая опасность? - не выдержала Ника, - Нас же всех сюда с малолетства на экскурсии водят!
В ответ на эти её слова к одному из камней заграждения из-за которого мы с малышом выбрались, потянулся змеиный хвост и ловко перевернул его. Оказывается, с одной стороны выбивается имя, с другой, той, что камень лежит на земле, ставится дата развоплощения ребенка.
- О! - выдохнула Ника изумленно. Я же с помощью переводчика прочитал какой-то совершенно непонятный мне набор слов, но кроме цифр и названия месяца ничего не разобрал. Да и понятие эры в халярском контексте мне было малоизвестно.
- Это было очень давно, - в ответ на мой взгляд пояснил хвостатый. Как звали товарища Пестрого в этом мерцании я так и не узнал, поэтому был вынужден называть его обычным именем, не полным, конечно, я бы задолбался его выговаривать, но хотя бы по прозвищу.
- Но он сразу, несмотря на этот необычный вид, назвал вас по имени.
- Просто только господин Ефимисюкирус может создавать такие многоуровневые мерцания, вот я и подумал, что это он, - принялся оправдываться маленький мерцающий.
- То есть тогда вы уже были учителем?
- Был, но начинающим.
- Это было за несколько восьмилетий до Северного Затмения, - вклинилась Ника, предлагая для меня более знаковую точку отсчета. О той битве между темными и светлыми, окончившейся с появлением мерцающих, я был уже достаточно наслышан, чтобы хотя бы приблизительно прикинуть, сколько Фиме на самом деле лет. Интересно, как он выглядит сейчас без мерцания? И как будет выглядеть Ир в его же возрасте?
- А что это? - заинтересованно покрутил головой малыш, переводя взгляд в меня на Нику.
Все ясно, что ничего не ясно. Раз он говорит, что спал и видел сны, так еще и был в них не один, то…
- Кто это остальные? - спросил я у него негромко.
- А?
- Ты сказал, что остальные меня не замечали.
- А! - просиял ребенок, - Так я ведь не дин сплю. Мы все вместе… - и осекся. Принялся озираться по сторонам. Потом как-то спал с лица и потерянно пробормотал, - А во сне тут трава и цветы, а вместо камней беседки.
- И каждый из вас живет в такой беседке?
- Да.
Фима собирался что-то сказать, но я вовремя заметил это и поспешил завладеть всем вниманием малыша.
- Отдай мне крестик, - снова протянул к нему руку.
- Не отдам, - набычившись, рыкнул он и отвернулся.
Пришлось обойти и снова встать перед ним.
- Отдай, - сказал я более требовательно.
- Андрей, может… - начала Ника, но её хвостом дернул за подол платья старший мерцающий, не позволяя мне мешать. Сообразительный. Наверное, остротой ума Ир в него пошел.
- Тогда зачем это все? Зачем ты вернулся? Во сне ведь лучше, разве нет? Здесь больше нет тех, с кем ты рос. А даже если и есть, то они все давно уже выросли. Верни мне артефакт и уходи. Засыпай обратно.
- Но я не хочу! - возмутился ребенок, попытался высмотреть у меня за спиной Фиму, ища у него поддержки, но я не дал, шагнул ближе и загородил весь обзор. Он попятился. Но я продолжил наступать.
- Почему? Идеальный мир, идеальные друзья.
- Там скучно! Все хотят сбежать оттуда, просто не знают, что это сон, вот и…
- Отдай мне крестик, и я научу тебя доподлинно распознавать спишь ты или нет.
- Не отдам. Потому что пока он на мне, я чувствую, что все это реально, знаю, что не сплю. Зачем ты хочешь отобрать это у меня? Зачем тогда спасал?
- А ты нуждался в спасении? Судя по всему нет.
- Да!
- А я говорю нет.
- А я говорю… - но я прервал его, подняв руку и довольно чувствительно дернув малыша на мочку уха.
Он тут же возмутился. Но совсем не так, как мог бы сделать человеческий ребенок. Конечно, я не то чтобы спец по детским замашкам, но мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из наших детей клацал зубами, как заправский волкодав в нескольких сантиметров от моих пальцев. Разумеется, руку я отдернул машинально, но тут же одарил мальчишку удовлетворенной улыбкой. Это значит, что он уже не человек, то есть находиться в переходном состоянии. Мне удалось его расшевелить, ведь именно этого я добивался своим словесным прессингом.
- Кусай, - я снова протянул руку к его лицу, не стирая с лица улыбки, - я знаю какие вы нервные в переходном состоянии. Сам встречаюсь с мерцающим. Он меня регулярно пытается придушить за самые невинные вещи. - И сделал вид, что зажмурился, продолжая подначивать, - Давай же! У тебя даже глаза уже желтые. Совсем немного осталось, чтобы выскользнуть.
- Тебе будет очень больно, - обозлено откликнулся малыш, - я клыки специально побольше выращу, чтобы кровь пошла. И чтобы…
- Да-да. Ты, главное, не отвлекайся.
- Ты что, - в голосе ребенка прозвучало сомнение, - любишь, когда больно?
- Нет. Но если ты, укусив меня, окончательно выскользнешь из мерцания, я с чистой совестью отберу у тебя свою вещь.
- Все равно не отдам! - в отчаянном крике малыша звучали слезы. - Не отдам, не одам, не отдам… - он схватил меня за запястье. Я приготовился к боли, будучи уверенным, что теперь он точно мне что-нибудь отгрызет. Но вместо этого почувствовал, как меня лизнули в ладонь. Как котенок, право слово. Или лисенок, что будет более верной ассоциацией, не даром же у них это место называется Чащей Лис. Тут уж я открыл глаза и посмотрел на малыша, которым спрятал личико в моей ладони. Его слезы жгли мне кожу. Он был зол, испуган, но больно делать мне не хотел. Вот она мерцающая благодарность.