Я не мог ее остановить - сил у меня хватало лишь на касание. Подчинившись, вернулся в ее комнатку.
Вскоре туда ввалилась вся зубовская компания. Очевидно, директриса предупредила любимого Глебушку о намерениях Тэш. Увидев их мерзкие лица, я решил подождать ее в коридоре, чтобы предупредить.
Ждать пришлось долго. Она явилась только под утро - абсолютно пьяная и растрепанная. Услышав про поджидавших ее Зубова и Ко, Тэш зашлась в хохоте. Она смеялась так долго и судорожно, что на лбу выступили капли пота. Чтобы устоять на ногах, ухватилась за спинку стула, но это не помогло, и в итоге она рухнула на пол вместе с ним. Я протянул ей руку, но она ее проигнорировала. Подняться ей удалось с третьей попытки.
- Т-ты думаешь, еще что-то осталось в этом мире, что может меня испугать?.. А тем более эти ми-илые мальчики… которые так трогательно заботятся о моей нравственности?.. Пойдем, я непременно должна в-выразить им свою признательность!..
Распахнув дверь, Тэш едва опять не потеряла равновесие, но удержалась, ухватившись за косяк.
- Явилась! - злорадно прокомментировал ее появление Зуб.
- Здра-авствуйте, мои дорогие! Я так счастлива снова вас видеть!.. Я думала, вы уже не захотите общаться с такой шлюхой, как я, но вы пришли. Спасибо, спасибо!.. - Она рухнула на колени и принялась бить лбом об пол.
- Слушайте, она бухая в умат!.. Может, пойдем? - Медведь неуверенно обернулся к приятелям, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
- Нет! - жестко отрезал Зуб. - Мы должны проучить ее, чтоб в другой раз жаловаться неповадно было.
- Ты думаешь, она в таком состоянии усвоит нашу науку? - Глеб с сомнением покачал головой.
Он сидел на ее кровати, рассматривая пьяную фигуру на полу. Услышав его слова, она доползла до него на коленях и принялась покрывать поцелуями ботинок.
- Добрый юноша с золотым сердцем, Глебушка, ты единственный мой заступник! Как же я тебе благодарна!..
Медведь оттащил ее в сторону и рывком поднял на ноги. Она вырвалась с криком:
- Дайте мне облобызать ступню моего благодетеля!..
Зуб с размаха влепил ей пощечину.
- Хватит ломать комедию! Мы пришли отомстить тебе за донос!
- И как же мне встать, чтобы вам было удобнее? - Теперь голос ее звенел от ненависти, она больше не паясничала. - Ну, кто первый?.. Ты? - Она развернулась к Медведю. Он отшатнулся, словно напоровшись на ее взгляд: совершенно трезвый и обжигающий. Она скинула рубашку и положила на свою голую грудь его ладонь - которую он тут же отдернул. - Ах, я тебе не нравлюсь?.. Тогда, может, ты? - Она развернулась к Пиявке, и тот нервно сглотнул и попятился. - Что, не хороша я для вас? А вот бомжам, с которыми я трахалась сегодня, понравилось. Даже спасибо мне сказали и водки налили. Ну, ма-альчики! Что же вы такие пугливые? Ну, сифилис или, там, вич от меня подхватите - в подарок от тех бомжей - ну и что? Делов-то! А ты что пялишься?! - Она вперила в меня ненавидящий взгляд. - Зачем ты мне нужен - чтобы тупо смотреть, как меня насилуют и бьют?.. Убирайся, откуда пришел! Ты такой же, как все.
- Двигаем отсюда, парни - кажется, она совсем с катушек съехала! Сама с собой базлает!.. Если она и вправду была с бомжами - точняк заразу подцепим! - Зуб подался к дверям.
Его команда не заставила себя упрашивать, и все четверо вывалились из комнаты.
Тэш распахнула окно и села на подоконник, свесив вниз ноги. Ее волосы блестели от ночных огней, движения были странно замедленными. Взяв маникюрные ножницы, валявшиеся на тумбочке, она принялась водить их кончиками по ладони.
- А правда, что если суметь как-нибудь изменить рисунок линий, то и судьба поменяется?
- Прошлое все равно останется, - я подошел к ней и встал за ее спиной.
- Я не обращалась к тебе! Это был риторический вопрос. А если вот так? - Она положила ладонь на подоконник, тыльной стороной вниз. Размахнулась и, не поморщившись, проткнула ее ножницами насквозь. Я вскрикнул и дернулся. Она спокойно вытащила острие из ранки и вгляделась в кровоточащее отверстие между линиями головы сердца. - Мне больно, Мик, - в ее голосе сквозило удивление. - Очень. Значит, я еще способна что-то чувствовать. Я еще живая…
Совладав с собой и стараясь не выдать обуревавшего меня ужаса, я протянул ей рубашку.
- На, оденься. Попробую перевязать. Сомневаюсь, что ты захочешь пойти в медпункт. - Я оторвал полосу от простыни и принялся обматывать ею кровоточащую ладонь. Тэш морщилась и постанывала. - А где ты на самом деле была?
- На кладбище. У могилы родителей. Они мне сказали, что вовсе не стыдятся меня.
Она сильно изменилась. Что-то натянулось в ней, застыло, словно внутри появился эбонитовый стержень. И еще - она перестала плакать с тех пор. А тот парнишка, который так понравился ей тогда и ради которого она захотела побыть женственной, через неделю повесился. Узнав об этом, Тэш лишь пожала плечами:
- Слабаки всегда мрут первыми.
Больше она никогда не говорила о нем, даже вскользь. Я до сих пор не знаю, что же случилось тогда на дискотеке. И, сдается мне, никогда не решусь спросить у нее об этом.
…………………………………………………………..
19 августа
Не знаю, с какого перепоя я согласилась пойти с Назир в самый элитный ночной клуб нашего городишки. Наверное, осточертело однообразное существование, захотелось хоть чем-то его разбавить. К тому же я люблю танцевать: вплавиться в густую массу людских тел, выкинув из головы все мысли, оставив под черепной крышкой лишь гулкую вибрирующую пустоту. Стать клеточкой чего-то большого, аморфного и шевелящегося, забить на саму себя. Но все же я нечасто выбираюсь в подобные месте, тем более с товарищем по цеху. Не хочу смешивать свою работу с жизнью вне Конторы.
Так или иначе, я согласилась на эту авантюру. Правда, увидев Назир, ждавшую меня у входа в 'Неон' (так звалось это злачное и сладкое местечко), пожалела об этом. Ярко-зеленая юбка почти ничего не прикрывала, зато обтягивала так, что лучше бы ее вообще не было. Черные чулки в сеточку и кислотно-розовый топ, из которого почти целиком выплескивалась пышная грудь, дополняли картину. Мне было стыдно даже стоять рядом с ней, не то что куда-то заходить в ее обществе.
Назир очень хорошенькая, но вкус у нее отсутствует напрочь. Как и мозги. Ей восемнадцать, она сбежала из дома от авторитарного и властного отца и пустилась, что называется, во все тяжкие. Но при этом живет в постоянном страхе - у папочки длинные руки и связи, он отыщет ее, дотянется из своей Алма-Аты, вернет домой и зверски убьет - ведь она опозорила весь их древний род. Поэтому она живет по поддельному паспорту, устроенному ей добросердечной Илонкой.
Оказавшись внутри клуба, я поняла, что белой вороной выгляжу как раз я, а не казашка - в своих потертых джинсиках и вполне элегантной, но не кислотной, а пастельно-лиловой кофточке. Оказывается, юбки бывают еще короче, а сочетания цветов еще безвкуснее. Стриптизерша, крутившаяся вокруг шеста на мини-сцене, казалась эталоном вкуса и достоинства в сравнении со многими дамами и девицами в зале.
Давка была жуткая, на танцполе не то что танцевать - шевелиться было проблематично. Запах пота и алкоголя забивал ноздри, царапал мозг. Я пробралась к стене, почти оглохнув от басов, и постаралась стать максимально незаметной, мимикрировать под ее желтоватую поверхность. Отдышавшись, принялась оглядываться в поисках спутницы, чтобы поставить ее в известность, что ухожу.
О боже! Ощущение, что попала в гигантский инкубатор: все девочки сплошь крашеные блондинки, упругие и загорелые, разевающие в ласковом оскале белозубые рты. Этими же жемчужными зубками они готовы вцепиться друг другу в глотки в борьбе за более-менее приличного мужчинку.
Меня замутило от мелькания лиц, однотипных и плоских. Захотелось заорать, и погромче, чтобы вырвать себя этим криком из марева упакованной плоти, не причастной к глубинам и тайнам бытия. Вытянуть - хоть за волосы - из скопища шевелящихся тел и голов, где вместо воображения или мыслей лишь вязкая сладкая жвачка, вспухающая от ощущения собственной значимости.
- Девушка, вам плохо? - Меня подхватил под руку какой-то парень.
Я развернулась с намерением отвесить хорошую оплеуху - выплеснув в ней накопившееся раздражение. И замерла.
…Потом мы долго сидели в баре. Он заказывал мне коктейль за коктейлем, но мое изумление не тонуло в алкоголе. Я заметила, что изрядно набралась, лишь когда он предложил прогуляться, и я отлипла от стула.
Его звали Гавриком, и он был точной копией Мика. Я даже подумала, что Мик, наплевав на наши уговоры и собственные установки, потащился за мной в этот приют порока. Но лишь в первый момент: хоть они и были чертовски похожи, мой 'симптом' не носил короткую стрижку, и серьги в ухе у него не замечалось. Да и весь он в целом был как-то устойчивее и спокойнее.
От шока я не знала, о чем с ним говорить, но, к счастью, стоило мне выдавить онемевшими губами свое имя, как начал вещать он. Гаврик говорил всем телом - каждое слово в его исполнении становилось объемным, рельефным, казалось, его можно ухватить пальцами, рассмотреть и ощупать. Он тоже много пил. Глаза были шальными, с крохотными, с булавочный укол, зрачками (что говорило о немалой укуренности или 'колесах', но мне, говоря по правде, было на это наплевать). Очень хотелось узнать, кто он и откуда, связан ли с Миком, но моя оглушенность и его харизма лишили меня способности шевелить языком.