Мама и папа… запах ванили… их могилы, куда я приходила плакать, когда было особенно плохо… Детдом, коридоры с облупившейся зеленой краской, овсянка, чужие лица, шершавые и брезгливые… Мик… мой синекрылый ангел, дым его сигарет, кошмары, которые только он один умел отгонять. Только мой, и ничей больше…(Мне показалось, что внутри стало чуть-чуть теплее. Может, еще не все умерло?..) Дар - убийца с серебряными волосами… эстет, эссеист, коллекционер, творец изящного небытия. Мстящий Богу или играющий с Богом в запутанную игру… Три смерти. Три заказанных ему смерти… Ближе, теплее. Я почти чувствую… но что? Я не хочу, чтобы они умирали. Да, так и есть: чувствую, что НЕ ХОЧУ. Но почему, почему, черт возьми?!.. Я их простила? Нет, не то. Во мне нет ничего от христианского слезливого милосердия, от услужливо подставленной левой щеки. Из-за Мика - ведь он ушел оттого, что я вконец озлобилась, что слово 'избавление' стало для меня синонимом слова 'месть'?.. Тоже не то. Но что же тогда, Господи, что?.. Мне казалось, если я пойму это, все станет просто и ясно. Ясно и хорошо, так хорошо, как не было даже в раннем детстве…
Мне стало жарко. Онемевшие ладони уже не ныли - я перестала их ощущать. Так, все сначала: Мик, Гаврик, Дар… Медведь, Зуб, Голова… дурная бесконечность, седьмой круг ада… или восьмой?… не девятый точно - там холод и лед, а здесь жар и пламя. Картина… Что было на той картине, что я оставила в уплату Дару? Что я сотворила под его глючным 'глинтвейном', снявшим запреты с подсознания, оживившим тайные желания и страхи?.. Не помню, ничего не помню. Нет, помню одну деталь. Одну-единственную: два сцепившихся намертво врага, клубок из тел, зубы одного вгрызаются яростно в шею другого… но тела так сплетены, почти вливаются друг в друга, что он рвет мясо своего же предплечья. Совсем небольшая деталь композиции в правом нижнем углу. Бесконечность, замкнутый круг из сплетенных тел: пламя, страх, ненависть, боль, отвращение…
И тут я поняла. Как-то разом, вдруг осознала: если они, эти трое, умрут по моей вине - цепь не разорвется. Даже если меня сейчас убьют, цепь не разорвется. Значит, мне нужно выжить - чтобы позвонить Дару и аннулировать наш договор.
- Слушай, - обратилась я к своему охраннику (от волнения и оттого, что глотка у меня пересохла, голос клекотал, как у злой птицы), - я понимаю, это звучит как бред, но ты должен отпустить меня. Я должна кое-что исправить, пока не поздно. Понимаешь, я наняла киллера на трех людей. Один из них Зуб.
- Что ты мелешь? Тебе, что, от лампочки голову напекло? Бедняжка! - Оживившись, скучающий отморозок изобразил конвульсии смеха. - Неужели ты думаешь, я поверю, что ты вдруг с такой силой полюбила босса, что жаждешь спасти его от смерти?.. Да и откуда у тебя бабло на заказ аж троих сразу?
- Придурок, я себя хочу спасти, а не его. Я хочу разорвать цепь дурной бесконечности. Свою цепь!..
- Ну, точно свихнулась!
- Идиот! Сейчас же развяжи меня!!!
Я принялась раскачиваться на стуле, изо всех сил напрягая мышцы.
- А вот это ты зря…
Он вышел и вернулся со шприцем. Не слушая моих криков, нацелил иглой в шею, а когда я дернулась, закатил такую оплеуху, что вместе со стулом я загремела на пол. Он не стал поднимать меня - наклонившись, сделал укол и вышел. Видимо, то было снотворное: через пару секунд перед глазами у меня все поплыло…
Пробуждение было еще менее приятным, чем предыдущее. Я не могла открыть левый глаз - он заплыл после оплеухи. Щеку леденил шершавый бетон. Голова была словно набита ржавым железом. И со страшной силой хотелось пить… Но главное - у меня не осталось ни единого шанса.
Я тихонько заскулила. А потом взмолилась, обратясь к тому единственному, кому я была нужна и кто был нужен мне, к единственному моему свету. 'Мик, пожалуйста, помоги мне! Я маленькая дрянная девчонка, прости меня… Помоги мне все исправить! Я хочу жить, я хочу очиститься - позволь мне выбраться отсюда!.. Ты же сам знаешь, что ты для меня - всё. Что я люблю тебе сильнее всего на свете…'
……………………………………………………………
МИК:
Я не заметил момента перехода - как из своего мира, из нежно-светлого адского мирка оказался вдруг в каменной норе, освещенной тусклой лампочкой, рядом с избитой и скрученной веревками Тэш. Первым порывом было броситься к ней, но я осадил себя: ни развязать ее, ни справиться с ублюдками и вывести из плена - было для меня нереально.
Она не успела меня увидеть (впрочем, кажется, она и не могла никого и ничего видеть), как я уже перенесся в нашу с ней комнату. Тут царил полный кавардак: стулья перевернуты, пол заляпан кровью. Ее боль гигантским колоколом билась внутри, но я очень плохо представлял, что мне делать. Я не мог пойти в милицию и рассказать, где она, хотя без труда нашел бы это место. Черт, как же порой проблематично быть неживым!..
На столе валялся ее мобильный. Без особой надежды на успех я попытался набрать '02'. Прежде у меня такие вещи не получались, но сейчас (о чудо!) кнопки поддались.
- Але, дежурный слушает! Але, але!.. Это что, розыгрыш? Говорите!..
Я не просто говорил. Я орал в трубку, как сумасшедший. Но тщетно.
Я принялся методично набирать номер за номером из ее списка. Просто не знал, что еще делать. Меня, естественно, никто не слышал. Что-то странное произошло, когда я позвонил Дару - отозвавшийся голос был холоден и неприятен: 'Вы не по адресу'. Отчего-то я был уверен, что отвечал он не Тэш. Он тут же прервал вызов, не дав мне даже попытки подать голос.
Последним в списке был номер Гаврика. Моего брата, который когда-то случайно меня убил. Он долго не брал трубку. Когда я уже собирался отключиться, раздалось заспанное:
- Да?..
- Наташа в опасности! - проорал я, чувствуя, что вот-вот сорву связки.
- Какая Наташа? Говорите громче. Кто это?..
Я ошалел от успеха. Но, как оказалось, рано обрадовался. Брат меня действительно слышал, но очень плохо. К тому же он был то ли под дозой, то ли его ломало - так, что он не сразу сообразил, чей телефон высветлился на дисплее. Мне потребовалось чуть ли не полчаса, чтобы втолковать ему, где она и что нужно делать.
А потом я очутился опять в бункере. Я стоял за ее спиной и любовался ее светом - искристо-оранжевым, прозрачно-алым. Все темное и бурое сошло с нее. Она вылупилась из куколки и стала бабочкой - правда, весьма ободранной и побитой.
Я чувствовал ее тугие веревки на своих запястьях, и синяк на лице, и точку крохотной боли, оставленной иглой шприца на шее. 'Господи, - просил я, подняв лицо - сквозь бетонную плиту потолка, сквозь небо - позволь мне быть рядом с ней. Я ведь не должен был умирать тогда. Без меня она упадет - она израненная и оттого слабая. А Тебе ведь нужен ее дар, ее свет. Я смогу удержать ее. Ведь так и должно было быть изначально - я должен был стать ее мужем и защитником, ее ювелиром - ведь этот алмаз стоит того, чтобы потрудиться над его огранкой…'
Зов, тянувший меня назад, ослабел, а затем и вовсе утих. Неужели меня отпустили? 'Спасибо', - прошептал я вечности. Она не ответила, но я и не ждал ответа. Я наклонился к Тэш и тихо сказал ей на ухо:
- Потерпи, маленькая. Скоро все закончится.
Она дернулась в попытке повернуться ко мне, но мешали веревки.
Я вышел на улицу - в бункере было слишком долго и мучительно ждать развязки, время тут почти остановилось.
…………………………………………………………
Операция по вызволению меня, любимой, прошла успешно и достаточно быстро. Лишь только я услышала голос Мика и поняла, что он вернулся - на меня снизошло вселенское спокойствие. И за всем дальнейшим я следила, как за остросюжетным кино. Жаль, мешали веревки и неудобная поза…
Бравый наряд милиции из пяти человек действовал быстро и слажено. Кроме моего охранника в бункере оказалось еще двое зубовских отморозков. До перестрелки дело не дошло, их повязали без крови и даже без особого мордобоя. А может, мне так показалось сквозь размыто-радужный туман эйфории.
Запомнились радостные междометия и прибаутки: как выяснилось, на двоих из трех висела парочка ограблений, и поимка пришлась кстати.
Потом я проторчала два часа в отделении, давая показания. (А после еще будет суд и сопутствующая морока.) От больницы отказалась, объяснив, что психологической травмы у меня нет, а телесные вполне поддаются домашнему лечению.
У выхода из милиции меня ждал Гаврик.
- Натуссь, солнце! Я так рад, что с тобой все в порядке!
- Не поверишь, я тоже рада. Спасибо тебе.
- Знаешь, это какое-то чудо. Мне позвонил…
- Не надо, не рассказывай! О чудесах нельзя говорить вслух - от этого они теряют свою чудесность и становятся обыденностью.
- Он сказал, что простил меня.
Я обернулась на Мика. Он стоял, опершись спиной о ларек с газетами, и улыбался мне. Господи, как же они не похожи…
- Если сказал, значит, так и есть.
- Я решил лечь в клинику на реабилитацию. Хочу покончить с наркотой навсегда. Слушай, когда я оттуда выйду, станешь моей женой?
- Нет, Гаврик, не стану. А сейчас, прости, я спешу. Есть одно важное дело, которое нужно завершить как можно скорее. Еще раз спасибо.
Он разочарованно покусал губу. А затем рассмеялся, легко, по-мальчишечьи.
- Это тебе спасибо!
Наклонившись, чмокнул в щеку (слава богу, не в ту, на которой вздулся синяк) и зашагал прочь.
Я повернулась к своему ангелу.
- Ну что, пойдем?
- Ты же сама сказала, что времени мало.
- Ты надолго в наши края?
- Пока не надоем.
- Тогда тебе придется выдержать еще лет двадцать.