В комнатке, выдержанной в золотисто-коричневых тонах, было уютно и тепло. На стене висела картина. Странное она производила впечатление: единственная точка напряжения во всем помещении, она стягивала на себя внимание, казалась вырезанной из другого слоя бытия, из иного мира - напряженного и болезненного. Женщина и ребенок, стоящие спиной к зрителю. Маленькая ладонь внутри большой. То, на что они смотрят, не показано, всю композицию составляют лишь две фигуры, но ощущение чего-то жуткого веет и от невидимого глазу, и от их напряженно-застылых поз. Картина называлась 'Последний рубеж'. Имя автора на латунной табличке ни о чем мне не говорило.
- Хорошая работа, верно?
- О да, очень сильная. Только страшная.
Я обернулась. Дар преобразился: влажные после душа волосы, гладкие и серебряные, бордовая шелковая рубашка (она не совсем шла ему, делая еще бледнее). И опять холодок близкой смертельной опасности побежал по позвоночнику: как же он был мне противен, и как притягателен при этом…
- Помнится, я обещал познакомить тебя со своей коллекцией. Если хочешь, начнем осмотр.
Дом был распланирован очень странно. Никаких смежных помещений, лишь длинный коридор и одинаковые двери. За каждой - один экспонат: картина, скульптура, инсталляция - удивительные по силе вызываемых ими эмоций. Весь прочий антураж лишь усиливал воздействие, дополняя или контрастируя.
В одной из комнат царила раковина - огромная и запредельно прекрасная, она лежала на белоснежном песке, а стены были голографическим изображением океана. Картины незнакомых художников (фоном к ним была музыка) сменялись скульптурами - изящными, головокружительными, отвратительными. Особенно меня потряс платоновский андрогин - два лица на одной голове, четыре руки, четыре ноги. Вытесанный из лазурита, он занимался любовью одновременно с женщиной и мужчиной (мрамор и гранит), и если у смертных лица были искажены сладострастием, то оба синих лика излучали буддийский покой. Хорош был и Демон, похожий на врубелевского, из мрачно-могильного лабрадора, и инсталляция в виде немыслимо изогнувшегося мужчины с перебегающими по его телу лиловыми языками огня (ад, да и только).
В самой маленькой комнатке меня поразили миниатюры, развешенные по стенам. Упиваясь тонкостью рисунка и мастерством изображений, я не сразу сообразила, что то были татуировки на человеческой коже. Самое интересное, что они были не центром экспозиции, а антуражем. Центром был мой портрет Дара - на салфетке, карандашом для век.
Уже минут через двадцать после нашей 'экскурсии' у меня закружилась голова от перепадов из удивления в отвращение, из страха в эйфорию. Но настоящий шок ждал меня напоследок.
Мы поднялись по винтовой лестнице на высокую башенку. Дар толкнул единственную здесь дверь и пропустил меня вперед, в то же время крепко ухватив за плечо. Необходимость строгих мер безопасности выяснилась, стоило мне бросить взгляд под ноги: под ними была пустота, полная пустота - ни пола, ни ступенек. Такая же пустота и тьма царили вокруг - лишь в центре помещения светилось теплым телесным светом лицо молодой женщины. Минут пять мне потребовалось, чтобы понять, что то был голографический портрет. Самая обычная голограмма - но в сочетании с тьмой и бездонностью она производила поразительное впечатление. Тонкие черты лица, выражение доверчивости, нежности и затаенной тревоги…
Дар потянул меня назад, и я с сожалением оторвалась от портрета.
- Кто это? Словно душа, затерянная в космосе. Одна-единственная на все мироздание…
Он не ответил. В молчании мы спустились по винтовой лестнице, прошли по коридору и очутились в просторном холле. Только здесь Дар заговорил:
- Она и есть одна-единственная. На все мироздание.
- Это твоя жена? - догадалась я.
Он кивнул.
- А отчего она?.. - Я тут же быстро добавила: - Можешь не отвечать. Если это слишком больно.
- Рак крови. Очень быстро - меньше, чем за месяц.
- А она знала… - мысленно проклиная себя за любопытство, я все-таки закончила: - Знала о том, чем ты занимаешься?
- А я ничем плохим не занимался. Пока был с ней. Купля-продажа антиквариата, статьи по искусству… А уже после, - Дар запнулся на пару секунд. - Уже потом начались мои необычные и очень интимные отношения с Господом Богом.
Я не успела ни ответить, ни отреагировать каким-либо иным образом - он тут же развернулся и, коротко извинившись, вышел.
Оставшись в одиночестве, я медленно осмотрелась. Холл был хорошо освещен тремя хрустальными люстрами. В центре стоял столик в виде китайского дракона, а рядом мольберт с красками.
Сколько времени его не было - пять минул или час - я не заметила, оглушенная впечатлениями. Дар вернулся, неся поднос с двумя дымящимися керамическими кружками.
- Глинтвейн для прекрасной дамы!
Мы присели на мягкие пуфики вишневого цвета. Напиток был обжигающе-горячим, пряным и душистым. Стоило мне сделать первый глоток, как все вокруг закружилось и поплыло. Но со вторым глотком предметы и стены встали на место.
- Что за наркотик ты сюда подмешал?
- Ровным счетом ничего опасного или вредного. Одни травы. Травы, чтобы расслабиться, травы, чтобы снять запреты с твоего подсознания, травы, чтобы тайные мечты и желания стали явными. Тебя это пугает?
- Нисколько.
Я сделала еще один глоток. На этот раз жидкость показалась мне бодрящей и терпкой. А человек, сидящий напротив, начал неуловимо меняться. Суть изменений ускользала от моего взгляда и рассудка, и оставалось лишь послевкусие перемен. Дар не пугал меня больше. Я вспомнила имя актера, которого он напоминал - Киану Ривз. Еще глоток - и его лицо показалось мне самым прекрасным из всех виденных мною лиц. Каждая черта словно светилась, наполняя меня восхищением и спокойствием - куда там голливудской знаменитости… Мне захотелось дотронуться до сияющей кожи, и я потянулась через столик, чуть не опрокинув свою кружку. Странно: она была пустая. Когда же я успела все выпить?..
У меня нет уверенности, что мы легли с ним в постель, но осталось отчетливое ощущение его пальцев на затылке. Кажется, я была раздета - между лопатками струился сквозняк и легкий озноб тряс плечи. Пахло красками, рука сжимала кисть. Кто-то (наверное, Дар) говорил очень громко, но слов было не разобрать. Блаженные ощущения испарились, я чувствовала себя эмбрионом с содранной кожей. Меня тянуло скорчиться на полу, прижав к груди колени, но что-то или кто-то не давал мне этого сделать. Приходилось стоять - в упор, тет-а-тет с холстом на мольберте.
…Мириады лиц кружились вокруг. Я видела Глеба, и лицо его с глумливой улыбкой было покрыто плесенью. Видела мертвого Яшку с пустыми глазницами и изъеденным червями телом. Максим был горой дымящегося мяса с растопыренными руками, на которых вибрировали белесые волоски… Зуб высился, словно жердь, надламываясь под потолком… У Гаврика были фасеточные глаза стрекозы, а из голого синеватого туловища торчали шприцы, подобно иглам дикобраза. Он плакал, раскачиваясь взад-вперед на корточках… 'Конторские' девочки стали уродливыми матрешками с вагинами вместо ртов. Их всех, как самая большая матрешка, вмещала Илона, маслянистая и обтекаемая, словно тюлень… Мик с синими крыльями, растущими над лопатками, стоял спиной ко мне. Волосы его были темны от крови, которая, срываясь каплями, пачкала белоснежный ворот рубашки… Лицо Дара было больше и ближе всех. Пепельные губы изогнулись в неподвижной улыбке. На месте глаз сверкали и переливались два опала, тьма стекала с ресниц, заливая скулы и струясь с подбородка…
Мало-помалу меня отпустило. Дыхание восстановилось, и я очнулась - на широкой постели, укутанная в пушистое одеяло. Дар сидел рядом. Выглядел он измученным и усталым. Я же, напротив, была переполнена неизъяснимой легкостью и бодростью.
- Зачем ты это сделал?
- Ты имеешь в виду напиток? Если честно, не ожидал, что результат будет настолько мощным и катастрофическим. И, знаешь, он стоил затраченных усилий.
- Можно мне хоть взглянуть на этот самый результат?
- Думаю, не стоит. Пей чай, - он протянул мне кружку, взяв ее со столика у кровати. Перехватив мой полный ужаса взгляд, улыбнулся. - Этой просто чай. Эрл Грей, один из моих любимых сортов. Извини, что остыл - я ведь не знал, когда ты очнешься.
Через полчаса Дар проводил меня до ворот. Там уже поджидала вчерашняя тачка с глухонемым шофером. Сухой кивок на прощанье - и все.
11 февраля
Стоило мне открыть дверь в свою комнату, как стало ясно, что Мик ждал меня. Взгляд его уже не был равнодушным (или псевдо-равнодушным). В нем явственно читались отвращение и боль. Он еще не начал говорить, а я уже знала все, что он скажет. Я знала это задолго до сегодняшнего дня. Казалось, я знала это вечность назад.
- Я ухожу, Тэш.
- И когда ты вернешься?
Я сняла куртку и прошла в комнату. Бедный изголодавшийся Желудь с душераздирающим мяуканьем кинулся тереться о мои ноги, и я с трудом подавила желание пнуть его с такой силой, чтобы он впечатался мордой в батарею.
- Я не вернусь. Мне незачем больше быть здесь.
- Это будет сопровождаться какими-то чудесами? Ты рассыпешься на мелкую блестящую пыльцу или взлетишь вверх по радуге?..
- Я просто выйду за дверь.
- Жаль. Мне всегда нравились дешевые спецэффекты.
- Извини, что разочаровал.