Он, не оборачиваясь, переходил от стойла к стойлу, наливал в поилки молоко. А Грегори стоял сзади, у двери, и всё говорил, говорил. Он не слушал. Заглядывал ли Грегори в закуток? Если увидел приготовленную одежду… Какой же он дурак. Надо было всё бросить и бежать со всеми, потом бы уж… или с отработочными… Звал же Клеймёный. Ну, побили бы, поиздевались, но не убили бы… Тишина за спиной заставила его оглянуться. Грегори ушёл. Он быстро плеснул молока в оставшиеся поилки и, бросив тут же ведро, побежал в закуток. Всё цело. Он сел на нары и посидел немного, переводя дыхание. Что ж, уходить так, уходить. Он собрал приготовленную одежду и пошёл в рабскую душевую. Лакеи и прочая домашняя сволочь мылась каждый день. Дворовым душ полагался раз в неделю, а то бывало и реже. Проходя через двор, бросил короткий взгляд на Большой Дом. Вроде, в одном из окон мелькнуло лицо хозяйки. Ладно, не вечно она будет там торчать. Он ещё тогда, в первый день, как им объявили свободу, решил, что уйдёт во всём новом, отмывшись от налипшей, наросшей за эти годы грязи. К ней привыкал тяжело. Вода шла еле-еле. Он яростно отскрёбывал голову, отплевываясь от едкой пены. Раньше ещё он сунулся было в хозяйскую ванную, но там был полный разгром. Всё разбито, испакощено, кровь на полу и стенах… спальников терзали. Парня замордовали в первый же день, а девчонка, слышал, дольше держалась. Тогда и к нему пробовали лезть на скотную. Он через дверь пообещал выпустить быка, и те убрались. Отмывшись, он вытерся чистым мешком - они так и лежали для дворовых в углу. Домашние приносили свои тряпки. Переоделся. Всё старое так и бросил на полу. И вышел во двор. Распахнутые ворота - их со дня Освобождения не закрыли, а одну створку ещё тогда сорвали с петель, и она валялась в стороне. Так что и не закроют.
- Масса Грегори, масса Грегори, Угрюмый бежит! - заверещали за спиной, когда до ворот ему шага четыре оставалось.
Он не узнал кричавшего, такая злоба накатила, даже не обернулся, но голос надзирателя заставил его остановиться.
- Угрюмый! Иди сюда!
Он медленно повернул голову. Грегори стоял на заднем крыльце. Будто и не было ничего, будто всё как раньше.
- Иди сюда, - повторил Грегори.
И он покорно, опустив голову, пошёл на зов.
- Идём, - Грегори держался обеими руками за свой пояс, засунув большие пальцы в кольца креплений. Будто сам себя держал за руки. Всё как всегда. Только на поясе нет плети. - Иди за мной.
Он молча повиновался. Грегори привёл его в знакомый, памятный с того первого дня кабинет. Только теперь хозяева стояли посередине. Потому что сидеть было не на чем.
- Вот, - Грегори легонько подтолкнул его вперёд. - Вот, это Угрюмый. Единственное место, где что-то сохранилось, это скотная. Угрюмый вс в порядке держал. Коровы, телята - все здоровы. И молока не так уж много пропало. Он им телят поил. Так что на кормах получилась экономия.
- О какой экономии вы говорите?! - хозяйка нервно ломала руки. - Всё разбито, поломано. Всё, всё пропало! Мы разорены, а вы говорите об экономии!
- Успокойтесь, дорогая, - вступил хозяин. - По крайней мере, уцелел дом. И мы все.
- Дом?! - гнев хозяйки нашёл другой адрес. - Разве здесь можно жить?
- Миледи, - вмешался Грегори. - Я говорю о скотной. Если бы не Угрюмый, ни молока, ни мяса бы не было.
- Да, конечно. Дорогая, Грегори прав. Пару телят можно забить уже сейчас, не правда ли, Грегори?
- Да, милорд.
- А пока… Вы отправили молоко на кухню?
- Да, милорд. Детей уже напоили. Порки что-нибудь придумает с обедом.
Он угрюмо смотрел в пол, не понимая, зачем его привели и заставляют всё это слушать.
- Дорогая, успокойтесь ради бога. И не так он много выпил этого молока!
- Да?! Да вы посмотрите на его рожу! Боже, он же вашу рубашку взял! Вор! Вы хоть это видите?!
Желтые дощечки паркета, исцарапанные, грязные. Сапоги Грегори, ботинки хозяина, лакированные туфли хозяйки…
- Миледи, вы позвали меня восстановить хозяйство. Я согласился, но прошу вас не мешать мне. И неужели старая рубашка и бидон молока, ну два бидона, больше за это время даже индеец не выпьет, более ценны, чем порядок на скотной?
- Ну, хорошо, - в голосе хозяйки прозвучала усталость. - Пусть остаётся на скотной. Я не против.
- Вот и отлично, - обрадовался Грегори. - Давай, Угрюмый, благодари. А все условия потом обговорим.
- Какие ещё условия!… - начала хозяйка.
И осеклась. Потому что он поднял голову и посмотрел ей в лицо. Сразу ставшее каким-то вылинявшим, бесцветным. Хозяин попятился от его взгляда, сунул руку в карман пиджака. Но он повернулся и, обойдя застывшего Грегори, пошёл к выходу, и жёлтый паркет трещал под его сапогами. Сзади что-то кричала хозяйка, ей возражал Грегори, но ему уже было всё равно…
…Эркин улыбнулся воспоминанию. Солнце грело вовсю, и он снял рубашку, повесил рядом с курткой Андрея. Та самая рубашка. Андрей ухмылялся во весь рот, показывая щербины между крепкими белыми зубами.
- Ты что?
- А ты чего? Молчишь и лыбишься. Вспомнил чего?
- Да. - Эркин счастливо улыбнулся. - Освобождение. Как из имения ушёл. Я в имении был, скотником.
- Ты ж говорил…
- Это ещё до имения. Меня по пьянке купили, ну и сунули в скотную. Там и пахал до Свободы.
Андрей захохотал.
- По пьянке и не то бывает.
- А у тебя как было?
- Что?
- Ну, Освобождение?
Андрей внезапно помрачнел, насупился.
- Обыкновенно. Работаем или трепемся?
- Работаем, - пожал плечами Эркин.
Не хочет говорить, не надо. У каждого своё. И не нарочно заденут, так всё равно больно.
С крышей пришлось повозиться.
Ели, уже не замечая ничего, хотя кормили хорошо. По большому куску жареного мяса с картошкой. Старуха опять ворчала насчёт обнаглевших, что господскую еду жрать норовят и благодарности от них не дождёшься. Но им было не до неё. И не до Бьюти, что так и крутилась возле них. Потом пристала вдруг к Эркину, почему у него спина без клейм, чистая.
- Моюсь часто, - огрызнулся он.
- А номер? - не отставала она.
- А руки не мою!
Обиделась и отстала. Так и должен он каждому объяснять, что у него и откуда?!
И всё-таки они сделали эту чертову крышу! Двухскатную. Навели стропила и скрепили их брусом, который Андрей называл по-русски коньком. Эркин разулся, чтобы сапогами не повредить брусья, и полез наверх. Андрей ему снизу подавал доски, и он накрыл коробку потолком.
- Крышу давай.
- Поперечины сделаем, а завтра кровлю натянем. Вон рулон лежит.
- Ну, давай так.
Хозяйки сегодня не показывались. Только, когда они уже собирали и укладывали доски и брусья, подошла одна из них.
- На сегодня всё, мэм. - Андрей собрал свой ящик и выпрямился. - Завтра снаружи закончим.
- Хорошо. Большое спасибо, - она улыбалась ласково, а её глаза внимательно шарили по их лицам и одежде. - Вот, возьмите.
Андрей покосился на две тёмно-жёлтые зернистые плитки у неё в руках и посмотрел на Эркина.
- Ты как?
Эркин застегнул рубашку, заправил её в штаны и посмотрел на Андрея, осторожно перевёл взгляд на хозяйку. Её улыбке он не доверял, но решил рискнуть.
- Это в счёт платы, мэм?
- Нет-нет, - она засмеялась. - Это премия. Вы так хорошо работаете.
- Спасибо, мэм.
- Спасибо, - повторил за ним Андрей, забирая свою плитку.
- Скажите, - она так это сказала, что Эркин заинтересованно посмотрел на неё. - Скажите, вам очень нравится, когда вас просят что-то взять?
Её хитрая улыбка и безупречная вежливость вопроса помимо его воли вырвали у него ответ.
- Нет, мэм. Но кто хватает первый кусок, получает и первую оплеуху.
- Оо! Браво! Отлично сказано.
Странно, но её восторг показался ему искренним.
1991; 25.06.2010
ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ
Лилиан быстро прошла в магазин. Миллисент уже закрыла дверь и подсчитывала кассу.
- Милли.
- Да, Лилли, они ушли?
- Да, я их отпустила. Милли, это невероятно!
- Что именно?
- У индейца рубашка, ты заметила?
- Я заметила, что другая. Ну же, Лилли, не томи.
- Во-первых, она из настоящего крепа, во-вторых, на ней метка "Лукаса", а в-третьих, - Лилли хитро улыбнулась. - Это форменная рубашка Старого Охотничьего Клуба.
Миллисент всплеснула руками.
- Не может быть! "Лукас"… У нас на весь город нет ни одного, кто бы носил вещи от "Лукаса".
- А члены Старого Охотничьего Клуба у нас есть? И чтобы клубную форму заказывали у "Лукаса".
- Невероятно!
- Она чистая, пуговицы подобраны в тон, но не форменные. Поэтому не сразу заметно.
- Кто-то следит за его одеждой.
- Да. Есть ещё детали. Но это потом, Милли.
- Конечно. Но это становится интересным. А белый?
- Как вчера. Он каждый день рубашки не меняет.
- Может, у него просто нет сменных?
Лилиан пожала плечами и устало облокотилась о прилавок.
- Да, я дала им по плитке "зёрнышек".
- И как?
- Взяли, конечно. Но, похоже, они не знают, что это такое.
- Интересно. Индеец - понятно…
- Да, раз уж зашла о нём речь, Милли. У него номер раба, а клейм на спине нет.
- Раб по рождению? Для индейца странно. Но… но для спальника нормально.
- Да. А белый? Он-то должен знать о "зёрнышках". Это же самое дешёвое из лакомств, дешевле ковбойских конфет.
- Похоже, - усмехнулась Миллисент, - у белого тайн и странностей не меньше, чем у индейца.
Миллисент быстро закончила с кассой и убрала деньги.