- Не знаю, что думает Черчилль, но из-за собственной трусости он отказался рассмотреть ряд моих предложений, хотя герцог Гамильтон и ещё несколько английских пэров серьёзно прислушивались к предложению провести оккупацию России не с помощью вооружённого нападения и повсеместного насаждения тоталитаризма, а посредством тех же самых фунтов стерлингов. Основная масса населения вашей страны видит в европейских "братьях по разуму" живых идолов и безропотно будет поклоняться оккупационным деньгам - будь то стерлинги, франки или марки. Но ту же самую идею, украденную американцами, выполнит американский доллар, и Россия будет раздавлена финансовым крахом. Но о финансовых махинациях мирового правительства я сообщу в следующий раз.
- Вы забываете, - усмехнулся Бурякин, - что Россия - одна из богатейших стран мира!
- Ага, - кивнул Гесс. - Но американские евреи загонят вашу страну под каблук, и над Кремлём вместо красного флага будет развиваться рваный доллар.
- С чего вы решили, что американцы украли вашу идею?
- О, милый друг, это просчитывается любым первоклассником, имеющим хоть небольшое представление о развитии логической мысли.
- И как же оно выглядит? - не отставал Бурякин.
- Очень просто, - тонкие губы рейхсфюрера тронула мимолётная улыбка. - В своё время Пётр Аркадьевич Столыпин призвал к созданию хуторских хозяйств, что позволило экономике России занять первенствующее положение среди соседей. Но еврейским народовольцам не нужна была сильная страна, задававшая цену валюте на мировом рынке. Столыпина убили, а хуторскую идею, переименованную в идею фермерских хозяйств, присвоили американцы. В результате Америка в довольно короткое время выползла из ямы экономического краха и принялась внушать остальному миру уважение к своей валютной системе. Присвоение чужих идей относится и к братьям Райт, предъявившим миру изобретение паровоза. Но никто и никогда не вспомнил, что двадцатью годами ранее такую паровую машину уже придумал русский Левша - Черепанов. Другой пример: Эдисон считается на Западе изобретателем электрической лампочки, однако русский самоучка Яблочков создал и даже продемонстрировал такую лампочку гораздо раньше. Изобретения Маркони, Морзе и Попова тоже имеют русскую основу, так что от колыбели разума и цивилизации просто никуда не спрячешься.
- Вы это серьёзно? - недоверчиво взглянул на собеседника Бурякин. - Проникнуться такой любовью к России можно, только живя в ней, изучая историю, культуру и принцип той же цивилизации.
- Простите, а я где живу? - голос Рудольфа Гесса приобрёл жёсткость. - На какой территории?
- В общем-то, да, - замялся Бурякин. - Но здесь вы всё-таки не имеете возможности путешествовать по стране.
- А это обязательно? - парировал Гесс. - Вспомните, всемирно признанный гений Александр Пушкин ни разу не бывал за границей, однако произведений написал столько, что прочим творческим личностям, изъездившим земной шар вдоль и поперёк, подобный подвиг оказался не по силам. Но я хотел сейчас поговорить с вами вовсе не об этом.
- Хорошо, - согласился полковник. - Чем могу быть полезен?
- Можете, - рейхсминистр на секунду замолчал, собираясь с мыслями. Видимо, он давно уже обдумывал этот вопрос.
Если бы командир Московского отряда пограничной зоны согласился на сотрудничество, то Гессу пришлось бы за короткое время оставить преемнику наработанное за несколько десятков лет и научить его работе с мистическими символами скандинавских рун, в которых с незапамятных времён сохранились важные знания предков.
- Знаете, - Гесс в упор посмотрел на собеседника, - вы, наверное, давно уже осведомлены о том, что наш участок границы проходит по магической аномальной зоне, и озеро мёртвой воды, Кара-Су, вовсе не что-то необычное, а скорее всего нормальное природное явление?
- Да, - неуверенно кивнул Бурякин. - От многих я слышал историю этих мест. Причём каждый при рассказе старался придать голосу такую интонацию, которую положено считать мистической и таинственной.
- Я не о страшных историях, - поморщился рейхсфюрер. - Я о действительных вещах! Если вам необходимо какое-то доказательство, то милости прошу искупаться в нашем озере.
Предложение, высказанное с неприкрытой издёвкой, вызвало у полковника непроизвольную дрожь. Он совсем забыл, что беседует с человеком, к мыслям которого прислушивались видные деятели фашистской Германии. Значит, Рудольфу Гессу даны те знания, та человеческая энергия, за счёт которых он может повлиять на природу или на сознание человека.
- Так вот, - продолжал Гесс, - мне осталось жить не так уж много и в девяносто три года придётся покинуть этот мир. Но дело не в этом. Я хочу оставить ту информацию, которая пригодится вам в жизни, и не только вам. В своё время вы последуете за мной, но важно, чтобы дорога открылась. Иначе вы попадёте в другой мир или же сомнамбулическое состояние. Чтобы избежать этого, надо вспомнить все плохие дела, которые вы совершали, или решения, каких принимать не следовало.
- Это что, прообраз предсмертной исповеди?
- Именно так! - кивнул Гесс. - Я подключу вас к аппарату, и рунический крест покажет вам дорогу, но выбирать нужно не сразу. Просто необходимо будет всё осмыслить и сделать выбор на каком-то этапе жизненного пути, как это сделал один из ваших императоров. Вы сейчас с этим познакомитесь.
- Неужто какой-то мой дальний родственник?
- О! - отмахнулся Гесс. - Не это важно. Важно, чтобы вы поняли, как делать выбор и надо ли.
Рейхсминистр подозвал одного из лаборантов, и тот поместил голову полковника меж двумя эбонитовыми кругами, прикреплёнными к аппарату.
Юрий Михайлович сначала ничего не видел, лишь только слышал голоса Рудольфа Гесса и лаборанта, превратившиеся в какую-то звуковую какофонию.
ГЛАВА 9
Вскоре звуки выровнялись и стали проникать в голову обычными человеческими голосами. Только голоса были уже какие-то чужие, принадлежавшие другим людям. Перед глазами полковника возник богатый зал помпезного дворца, уставленный красивой мебелью и украшенный двумя большими картинами, висевшими на стенах. Посреди зала, чуть ближе к одной из стен, стояла широченная кровать под балдахином, на которой возлежал мужчина в шёлковой ночной сорочке и смешном спальном колпачке на голове. Возле ложа стоял, услужливо склонив голову, человек в чёрном сюртуке, застёгнутом наглухо.
Лежавший в постели разговаривал с одетым в сюртук. Тот кивал, потом раскрыл папку с бумагами, которую держал под мышкой, подошёл к стоявшему недалеко от постели письменному пюпитру, снял с чернильницы массивную бронзовую крышку, увенчанную крохотной фигуркой крылатого ангела, обмакнул в чернильницу отточенное гусиное перо и приготовился записывать.
- Ах, нет! Не надо писать! - вскричал лежавший в постели. - От скрипа пера у меня появляется мигрень. Я и так эту ночь провёл дурно. Ещё намедни я просил тебя узнать, что случилось с гвардейцем, которого прозвали Александром Вторым? Неужели мои просьбы для тебя ничего не значат?
- Что вы, ваше величество, очень даже значат, - снова склонил голову закованный в сюртук. - Ваши приказания не могут не выполняться, особенно мною. Дело в том…
- Ах, отвечай же! - раздражённо прикрикнул лежавший.
- …дело в том, - невозмутимо продолжал сюртучный господин, - что… Ага! Его фамилия Струменский, левофланговый унтер-офицер третьей роты Семёновского полка. Этого гвардейца схватили вместе с бунтовщиками-семёновцами, затем препроводили в гарнизон, к которому он приписан. Сегодня ему грозит битие шпицрутенами при прогоне через строй. Говорят, что он ни в чём не виноват. Виноват лишь в похожести на императора.
- Не твоё дело судить о виновности! Твоё - вовремя сообщать мне о происходящих переменах! На то ты и камергер. Более того, постельничий! Казнь ещё не состоялась?
- Никак нет, ваше величество. Барабанный бой перед началом казни будет слышен отсюда.
- Да, это воистину le derniser coup. Подай мне платье, - нетерпеливо произнёс император. - Да не перепутай. Мне нужны сюртук "инкогнито", как у тебя, и гражданская шинель тёмно-синего цвета. Не хочу, чтобы кто-нибудь из подданных меня узнал!
- Всё уже приготовлено, ваше величество, - торжествующе улыбнулся камергер. - Конец августа на удивление холодный, но я, по своему недалёкому разумению, подумал, что вы решитесь-таки взглянуть на казнь бунтовщиков. К тому же Струменский, в отличие от других смутьянов, не вызывает никакого подозрения.
- Я тебя, Фёдор Кузьмич, держу в камергерах вовсе не для досужего обсуждения солдатской смуты. Мой батюшка знал, как справляться со смутьянами.
- В вашей дальновидности никто не сомневается, - согласился камергер. - Тем более, в одном государстве два императора - это слишком. Один из них выглядят как un vrai epouvanteil.