* * *
С наступлением темноты русская эскадра рассыпалась и перестала существовать как организованная боевая сила. Её корабли разбежались кто куда, однако большинство из них продолжали идти курсом на Владивосток, выполняя приказ адмирала Рожественского. Под покровом ночи подбитая "Светлана", оставшаяся в одиночестве, шла четырнадцатиузловым ходом, погасив все огни и стараясь не выдать себя выбросами пламени из дымовых труб, и благополучно избежала встречи с японскими миноносцами, преследовавшими эскадру. Под утро охромевшая "амазонка" встретилась с миноносцем "Быстрый", а в семь утра русские корабли были обнаружены японскими крейсерами "Нийтака" и "Отава" и сопровождавшим их миноносцем "Муракумо". Зарываясь носом в волны, "Светлана" развила скорость хода в семнадцать узлов, но через час стало ясно, что от погони не уйти – противник сокращал расстояние, настигая свою добычу. Неизбежность боя была очевидной.
Японские крейсера имели в бортовом залпе девять орудий – шесть шестидюймовых и три стодвадцатимиллиметровых. "Светлана" могла отвечать всего двумя шестидюймовыми кормовыми орудиями – ютовым и левым, – имевшими ограниченный запас снарядов. Бой был неравным, и его исход сомнений не вызывал. И всё-таки собранное командиром яхты совещание офицеров единодушно решило принять этот бой, отстреливаться до последнего снаряда, а затем затопить корабль. Что двигало этими людьми? Они не могли ни победить, ни уйти – они могли только погибнуть в последнем бою проигранной войны, без всякой надежды хоть что-то изменить, но мысль о сдаче в плен даже не пришла им в головы. Долг и честь – эти понятия, которым через сто лет суждено было поблекнуть и утратить смысл, не были пустым звуком для офицеров крейсера "Светлана". И ещё – ещё они творили историю, еле заметно меняя гигантский и сложнейший рисунок Мироздания и даже не догадываясь об этом.
"Быстрый", на котором заканчивался уголь, понёсся к берегу, чтобы там превратиться в груду железа, искорёженного взрывом, а "Светлана" с пятидесяти пяти кабельтовых открыла огонь по приближавшимся японским крейсерам. Японцы долго не отвечали – они надеялись, что русские вот-вот одумаются, перестанут швыряться снарядами и спустят флаг. Но этого не произошло, и через пятнадцать минут на крейсере "Отава" сверкнули вспышки ответных выстрелов, и вокруг "Светланы" вздыбились столбы вспененной воды. "Амазонка" приняла неравный бой…
Командир кормового плутонга лейтенант Арцыбашев пренебрёг защитой из чугунных колосников и открыто стоял на палубе, корректируя огонь своих орудий. Осколок раздробил ему голову, и лейтенант упал, раскрашивая кровью выскобленные доски палубного настила. Подносчик кормового орудия, крепкий деревенский парень, впервые в жизни вышедший в море, в далёкий поход через три океана, закончившийся жестоким боем, замер, заворожено глядя на распростёртое тело убитого офицера. Этот молодой матрос вдруг с пронзительной ясностью понял всю хрупкость человеческой жизни – прямо на его глазах живой и полный сил человек мгновенно превратился в холодеющий труп, – и осознание того, что и с ним в любую минуту может случиться то же самое, приморозило парня к палубе.
Из оцепенения подносчика вывел хлёсткий крик комендора Мякотникова, наводчика ютового орудия.
– Снаряд! Подавай снаряд! Заснул, мать твою распротак!
Матрос встрепенулся, стряхивая морок, одним движением оказался возле орудия и, крякнув от натуги, втолкнул тяжёленную стальную болванку в распахнутое чрево казённика.
Реальность изменилась – совсем чуть-чуть. Снаряд покинул жерло орудия на секунду позже, чем должен был покинуть, описал несколько иную траекторию, отличавшуюся от той, какую должен был описать (ненамного отличавшуюся, совсем ненамного), и попал в крейсер "Отава" на пару метров левее того места, куда должен был попасть. И осколок этого снаряда не пробил висок мичману Миязаке – он ударил японского офицера в скулу, распорол ему щёку и повредил челюсть, нанеся мичману неприятную и болезненную, но не смертельную рану.
Снаряды иссякли. "Светлана" осталась безоружной, а японцы, сократив дистанцию, усилили огонь. Попадания в яхту следовали одно за другим, ломалось железо, гибли люди. В довершение всего "амазонка" потеряла ход – снаряд пробил люк машинного отделения и разорвал магистральный паропровод. Все возможности сопротивления были исчерпаны, и командир "Светланы" приказал открыть кингстоны и покинуть обреченный корабль. Люди прыгали в воду с правого борта и спаслись вплавь и на подручных средствах – все шлюпки были разбиты, – а на тонущий крейсер продолжали падать неприятельские снаряды: японцы, обманутые в своих ожиданиях и разозлённые сопротивлением, расстреливали его в упор. На мостике был убит капитан 1-го ранга Шеин, в батарейной палубе погиб капитан 2-го ранга Зуров, до конца выполнявший свой долг. Шестидюймовый снаряд, пройдя дымовую трубу, взорвался в средней кочегарке, убив всех находившихся там людей. "Светлана" умирала…
В одиннадцать часов крейсер с большим дифферентом на нос лег на левый борт и затонул на шестисотметровой глубине. Японцы какое-то время продолжали стрелять, а затем ушли, бросив уцелевших русских моряков среди волн на произвол судьбы. Беспомощные люди провожали обезумевшими глазами удалявшиеся серые силуэты, а какой-то кочегар, попавший из прокалённого жаром топок воздуха котельного отделения в холодную воду и уже сходивший с ума от резкого перепада температур, выкрикнул отчаянно-хрипло:
– Проклятые! Чтоб вам всем тоже оказаться на морском дне!
Только через два часа подошел японский вспомогательный крейсер "Америка-мару" и занялся спасением команды "Светланы". Последних спасённых вытаскивали из воды уже в темноте, а для ста шестидесяти семи членов экипажа геройской "амазонки" Японское море стало просторной братской могилой.
* * *
Никто из моряков "Светланы" – ни мертвые, ни выжившие, – не знал (и не мог знать) о дальнейшей судьбе японских крейсеров, потопивших гордую "амазонку": будущее ещё не наступило.
…25 июля 1917 года на переходе из Йокосуки в Сасебо лёгкий крейсер "Отава" в густом тумане налетел на подводную скалу у побережья префектуры Миэ на восточном побережье Японии. Корпус корабля разломился, и экипаж был вынужден покинуть крейсер. 1 декабря 1917 года крейсер "Отава" был исключён из списков флота.
…26 августа 1922 года у берега Камчатки крейсер "Нийтака" погиб в тайфуне вместе с тремястами членами экипажа.
Крейсер стоял на якоре в море около реки Озерной. Ночью 23 августа подул сильный ветер с юго-востока, и весь экипаж приготовился к встрече его. Утром 26 августа ветер переменился на юго-западный. Набежали волны и покрыли палубу сплошным водяным валом, откуда вода полилась во внутренние части и лишила возможности топить котел, кроме того, берег покрылся густым туманом, и корабль коснулся береговых скал. Не имея никаких средств спасти крейсер, все утонули вместе с ним. Когда корабль тонул, играл национальный гимн "Кими-микадо" за императорское государство и за крейсер "Нийтака".
Из всего экипажа спаслись только 16 человек: матросы Окада, Акагава, Такаяна-ги, Янагизава, Итакава, Ямагабаями, Такахати, Маэда, Хиросэ, Цукада, Чишику, Кавахара, Кояма, Танигучи и унтер-офицеры Камихуза и Хатакеяма. Последний получил серьезные ранения, остальные существенно не пострадали. Имеются сведения, что они находились на берегу и благодаря этому уцелели.
26 августа, с получением известия о гибели крейсера, на место катастрофы отправился миноносец "Мияке". К полудню 29 августа здесь были найдены трупы 16 моряков. Среди них оказались командир крейсера капитан 1-го ранга Кога, штурман лейтенант Нураяма, мичманы Ота и Хакамада, старший унтер-офицер Хирай, унтер-офицеры Кобаяси и Кубота, матросы Наказима, Иноуэ, Накано, Макикава, Сато, Имадоме, Огава, Маэда, Такино. Как отмечалось в донесении, "все покойные прилично одеты. На них флотские формы и никаких признаков мучения не заметно". Дальнейшие поиски позволили обнаружить еще два десятка трупов.
(из японского отчёта о катастрофе крейсера "Нийтака")
* * *
Из боевого донесения капитана 1-го ранга Арима, командира корабля "Отава", крейсера Императорского флота
"Противник сражался доблестно. В "Отава" попало два снаряда, причём были убиты старший лейтенант Исикава и 4 нижних чина и ранены мичман Миязака, ревизор Номура, 19 нижних чинов и 2 нестроевых".