9. ДОН ФИЛИПП ГЕРЦОГ АКВИТАНСКИЙ
Близ полудня 24 апреля 1452 года, то есть без малого через семь лет после описанных в предыдущей главе событий, сквозь толпу на Главной площади Тараскона уверенно прокладывал себе дорогу, мало заботясь о том, что при своем быстром продвижении он то и дело сбивает с ног зазевавшихся горожан, роскошно одетый всадник на здоровенном вороном коне. Это был коренастый, геркулесового телосложения великан лет двадцати пяти - тридцати с виду, хотя на самом деле ему еще не исполнилось и двадцати одного года. Его богатый наряд, гордая и величественная осанка, непринужденность, бесцеремонность и даже пренебрежительность, с которыми он относился к собравшемуся на площади простонародью, безошибочно свидетельствовали о знатности происхождения, а широкий белый плащ с черным восьмиконечным крестом тамплиеров указывал на принадлежность его обладателя к рыцарскому ордену Храма Сионского.
Следом за вельможей-тамплиером ехал невысокий стройный юноша, по-видимому, его спутник. Одет он был довольно скромно, но со вкусом. Взгляд его выражал некоторую настороженность; он явно опасался, что толпа, пропустив гиганта, вновь сомкнется перед ним, и поэтому держал наготове шпагу, что немного придавало ему уверенности в себе.
Вскоре оба всадника пересекли площадь и остановились перед воротами внутренней крепостной стены, за которой находился герцогский дворец.
- Что угодно вашему преподобию, господин рыцарь? - почтительно осведомился старый слуга, который тотчас, будто из-под земли, возник перед ними.
Великан с кошачьей грацией соскочил с коня. Вслед за ним, вложив шпагу в ножны, спешился и его спутник. Их лошадей по знаку слуги подхватили за поводья конюхи.
- Не называй меня преподобием, любезный Эмилио, - произнес рыцарь в ответ, и его густо загорелое лицо осветилось лучезарной улыбкой. - Плюнь на плащ и присмотрись ко мне лучше. Неужто я так сильно изменился?
Старый Эмилио близоруко прищурился, глядя на гостя, затем всплеснул руками и радостно воскликнул:
- Батюшки! Господин де Шатофьер! Простите, что не признал вас сразу, монсеньор, старею уже… Так, значится, вы живы?
- Нет, - покачал головой Эрнан. - К сожалению, я погиб в Палестине, мир праху моему. А с тобой разговаривает мой призрак.
Слуга захихикал.
- Ах, прошу извинения, монсеньор. Это был глупейший вопрос. Просто я вельми рад видеть вашу светлость живым-здоровым.
- Целиком и полностью разделяю твою радость, Эмилио, - сказал Шатофьер. - Господин герцог сейчас дома?
- Да, да, монсеньор, дома. Дон Филипп как раз отдыхает в парке.
- Тогда проводи нас к нему.
- С превеликим удовольствием, монсеньор, - поклонился слуга.
И они пошли.
- Ай-ай! Как вы изменились, как возмужали, господин граф! - вновь заговорил Эмилио, на ходу разглядывая Эрнана. - Ну, совсем не узнать того мальчишку… впрочем, уже тогда настоящего богатыря. Мы про вас частенько вспоминаем, монсеньор, особливо о том, как вы бились с господином Гийомом… - Он с отвращением сплюнул. - Пусть душа его не знает вовек покоя в пекле.
Подобно большинству старых слуг герцога, Эмилио откровенно восхищался поступком Эрнана, что при других обстоятельствах - будь Гийом хоть чуточку порядочным человеком, - выглядело бы как вопиющее проявление нелояльности к господину. Но вот дела: герцог и тот не затаил зла на виновника смерти своего старшего сына. Не будучи ослепленным отцовской любовью, он не питал никаких иллюзий относительно личных качеств Гийома и пришел к вполне резонному выводу, что его постигла кара Божья, а значит, не пристало обижаться на орудие, избранное для этой цели Всевышним. Так или иначе, в отношениях между герцогом и Эрнаном не было враждебности, как, впрочем, и особой теплоты. После той дуэли они виделись лишь считанные разы, и все их встречи носили сугубо деловой характер. Затем Эрнан вступил в орден тамплиеров и покинул Гасконь, а в конце 1447 года присоединился к крестовому походу в Палестину, организованному Филиппом-Августом III Французским. С тех пор о Шатофьере не было ни слуху, ни духу; только в начале марта этого года Филипп получил от друга письмо, в котором тот сообщал о своем скором возвращении.
Старый слуга проводил Эрнана и его спутника в большой парк, который с трех сторон был огражден зданием дворца, по своей форме напоминавшем заглавную греческую "П", а с четвертой - собственно внутренней крепостной стеной, достаточно высокой, чтобы заглушить шум бурлящей снаружи городской жизни.
После людского круговорота Главной площади молодым людям почудилось, будто они каким-то непостижимым образом очутились в волшебном царстве тишины и спокойствия. Лишь изредка здесь шумел ветерок в кронах деревьев, лениво, как бы нехотя, пели птицы, и только хорошенько прислушавшись, можно было услышать слабый отголос базарного гама, от которого им едва не заложило уши, когда они пробирались сквозь толпу.
Поскольку все уголки парка были знакомы Эрнану с детства, Эмилио сказал:
- А дальше вы уж идите без меня, милостивые государи. Нынче дон Филипп явно не в духе, он мрачнее обыкновения, и кто знает, не разгневается ли на меня, коли я его побеспокою.
- А где он сейчас?
- Верно, в беседке возле фонтана.
- Хорошо, - кивнул Эрнан, - можешь идти. Ступай.
Слуга поклонился гостям и оставил их вдвоем.
- Может быть, ты пойдешь сам, а я подожду здесь? - спросил у Шатофьера его младший спутник. Говорил он с выразительным франсийским акцентом, слова произносил мягко и протяжно, а не прерывисто и энергично, как это делали обитатели Пиреней.
- Какого еще черта? - удивился Эрнан.
- Ну… Неудобно как-то… И вообще нам следовало бы подождать, когда проснется Филипп. Не по душе мне затеянное тобой представление. Уж лучше бы…
- Ты это брось! - сурово перебил его Эрнан. - Я знаю, что делаю. Мне нужно во всем разобраться, больно уж странные вещи я услышал от Филиппа… А ну-ка пойдем! Буду я еще нянчиться с тобой, уламывать, что ту невинную девицу.
Юноша подчинился, и оба не спеша двинулись вдоль широкой аллеи, ведущей к центру парка, где находился фонтан, построенный по мавританскому образцу. Натренированным глазом Эрнан отмечал малейшие признаки упадка и запустения, появившиеся здесь за последние семь лет, и сокрушенно качал головой. В прежние времена настоящим хозяином парка был Филипп. Он заботился о нем, присматривал за порядком, не позволял садовникам бить баклуши и щедро вознаграждал их из своего кошелька за усердную и искусную работу. Тот же мавританский фонтан был сооружен одиннадцать лет назад на его собственные средства… Но теперь все это осталось в прошлом, в далекой стране их детства, обратный путь в которую им уже заказан.
Поседевший и порядком осунувшийся герцог Аквитанский сидел на дубовой скамье в просторной беседке возле фонтана, густо увитой зеленым плющом. Он сосредоточено читал какую-то книгу и не сразу заметил гостей, которые остановились у входа и поснимали шляпы.
- Мое почтение, монсеньор, - вежливо поздоровался Эрнан.
Герцог чуть вздрогнул от неожиданности и поднял на посетителей утомленный взгляд.
- Добрый день, господин де Шатофьер, - невозмутимо ответствовал он. - Рад видеть вас в добром здравии. Я с самого начала подозревал, что слухи о вашей гибели несколько преувеличены… И вас приветствую, сударь, - кивнул он юноше, откладывая в сторону книгу. - Прошу садиться, господа.
Хотя сам герцог заметно постарел, и его некогда золотистые волосы стали серебряными, голос у него был по-прежнему чистым и звучным, вот только еще явственнее проступали в нем печальные нотки.
Пока молодые люди устраивались на скамье с противоположной стороны невысокого, круглой формы стола, герцог окликнул своего камердинера, который шатался поблизости, и велел принести для гостей угощение. Когда слуга отправился выполнять это поручение, герцог смерил Эрнана пристальным взглядом и промолвил:
- Как мне кажется, я могу смело поздравить вас с удачным возвращением.
- О да! Разумеется, да. - Эрнан выпрямил свои большущие ноги и всем весом откинулся на спинку дубовой скамьи, которая жалобно заскрипела от такого бесцеремонного обращения с ней. - Как видите, я цел и невредим, на здоровье грех жаловаться. Да и убытков никаких не понес, напротив - лишь приумножил свое состояние, слава Иисусу Христу нашему.
- Однако, - заметил герцог, - этого нельзя сказать про весь ваш поход, которому, кстати, я никогда не сочувствовал. Французский король-то в плену.
- Был в плену, - уточнил Шатофьер. - По последним сведениям, он откупился за семьдесят тысяч серебряных марок и сейчас направляется в Европу.
- Семьдесят тысяч, - задумчиво повторил герцог, в уме пересчитывая эту сумму в галльские скудо. - Не сказал бы, что дешево обходится Франции освобождение Гроба Господнего. Филипп-Август Третий правит Францией уже двенадцать лет, за это время он предпринял три крестовых похода, не отвоевал ни пяди Святой Земли, зато растерял все свои северные земли, а вдобавок опустошил французскую казну. Между прочим, граф, вам известно, что герцог Нормандский объявил о разрыве союзнических отношений с Францией и обратился к Святому Престолу с просьбой возвести его в королевское достоинство?
- Да, об этом я слышал. Но удовлетворит ли папа его просьбу?
- Скорее всего, да. Лично я не вижу сколь-нибудь серьезных оснований для отказа. В договоре о союзе Нормандии с Францией есть пункт, согласно которому Нормандия оставляет за собой право беспрепятственного выхода из состава королевства в случае неудовлетворительного управления оным. А то, что дела во Франции обстоят из рук вон плохо, ясно даже ребенку.
- Бесспорно, - согласился Эрнан.