Если, конечно… Да! Если, конечно, вскоре не умрет Робер, подумал Филипп. В таком случае он станет наследником Гаскони и Каталонии в полном соответствии с существующими нормами. Гийома Филипп в расчет не брал - вместе с Эрнаном они вынесли ему смертный приговор, и никаких сожалений или угрызений совести по этому поводу он не испытывал, - однако смерть Робера казалась ему излишней, хотя Эрнан, похоже, считал иначе. Будучи негодяем, Робер все же оставался для Филиппа родным по крови. Глупец, подлец, развращенный и извращенный, он, тем не менее, был его сводным братом, и Филиппу хотелось бы надеяться, что выйдя из-под дурного влияния Гийома, Робер со временем исправится. Филипп был крайне сентиментальным юношей, а в последствии стал в меру сентиментальным мужчиной…
Наконец отзвучали слова последней вассальной присяги, и Филипп с облегчением вздохнул. Он уже порядком устал от этой изнурительной церемонии, первоначальная эйфория уступила место мрачным раздумьям о предстоящем изгнании, а только мысль о Луизе согревала его. Он страстно желал, чтобы скорее настала ночь, ему не терпелось вновь оказаться в ее объятиях и забыться. Филипп надеялся, что теперь, зная о его намерениях, Эрнан не станет возражать против его ночи с Луизой до свадьбы.
К Филиппу подошел Гастон Альбре - уже облаченный в роскошную мантию с регалиями верховного судьи Беарна, которым он был избран полтора года назад. Он обратился к присутствующим со следующими словами:
- Господа! В соответствии с моими полномочиями, я принимаю к рассмотрению Беарнского Сената поднятый здесь вопрос о праве наследования и объявляю, что в течение недели извещу всех достопочтенных сенаторов Беарна и Балеарских островов о месте и времени проведения слушаний. Также я обращусь к достопочтенным господам верховным судьям Аквитании и Каталонии с предложением в ближайшее время провести подобные слушания в Аквитанском и Каталонском Сенатах, дабы согласованный вердикт был вынесен всеми тремя Сенатами к осени сего года и предложен к вниманию государя нашего Филиппа, князя-протектора Гаскони и Каталонии, властителя Беарна и Балеар! Dixi.* На этом церемония была закончена.
- Боюсь, братишка, - тихо проговорил Гастон, обращаясь к Филиппу, - не жить тебе более в Тарасконе.
- Я это знаю, - кивнул Филипп. - Придется мне уехать в Кантабрию.
- В Кантабрию? Но почему? Зачем так далеко убегать?
- А где же мне деваться? Если отец не признает меня наследником, а он уж точно не признает, то я должен буду покинуть его владения.
- Так поселись в Андорре. Это приданное твоей матери, и с сегодняшнего дня твой отец никаких прав на нее не имеет. Теперь ты совершеннолетний, а Андорра принадлежит к королевскому домену.
- Так то оно так, - согласился Филипп. - Но с другой стороны… гм… вернее, со всех сторон она окружена землями отца, и в этом анклаве я буду чувствовать себя как в тюрьме. Андорра такая маленькая, что если я вовремя не остановлю свою лошадь, чего доброго еще окажусь в отцовских владениях, где, возможно, буду объявлен бунтовщиком и персоной нон грата.
- Тогда езжай в Тулузу, - предложил Гастон. - твой дядя окажет тебе радушное гостеприимство.
- Да, да, разумеется. Он примет меня с распростертыми объятиями и даже виду не покажет, как нежелательно ему мое присутствие в Тулузе.
- А если король сам пригласит тебя?
- Не сомневаюсь, что так он и сделает, прослышав о происшедшем. К этому его обяжет фамильный этикет: ведь я его полуродной племянник, мало того - формально, я наследник престола. Однако я вынужден буду отказаться, чтобы не ставить его в неловкое положение. Ты же сам это прекрасно понимаешь, Гастон. Ты собаку съел на дипломатии, и прошу тебя, не считай меня глупым и неопытным юнцом. В общем, я уже все решил - я поеду в Кантабрию… После свадьбы, понятное дело.
Альбре вздохнул.
- Что ж, ладно, воля твоя. Женись на этой девице, езжай себе в Кантабрию, и чтоб тебя… - Он снова вздохнул, и на лице его отразилась печаль. - Мне тебя будет очень недоставать, братишка. Ты даже не представляешь, как я привязан к тебе.
- Ты тоже дорог мне, Гастон, - растрогано сказал Филипп, в глазах его заблестели слезы. - Ты мне как брат, как родной брат, а Амелина… Амелинка, родная моя сестричка… И Эрнан… И другие…
Гастон ободряюще похлопал его по плечу.
- Ну, все, довольно мрачных дум! Мы же не на похоронах. Нам предстоит недолгая разлука, только и всего. Выше голову, дружище, держи хвост трубой. У нас праздник, скоро состоится торжественный пир, а пока суть да дело, ступай отдохни пару часиков. И всплакни, если тебе от этого полегчает.
- Я не буду отдыхать, - сказал Филипп. - И плакать не стану. Сейчас я поеду в Тараскон - нужно обо всем сообщить отцу. Надеюсь, ты, Эрнан, Симон, кузены Русильон и Арманьяк согласитесь сопровождать меня.
- В этом нет нужды, Филипп. Твой отец узнает, что здесь произошло, еще до того, как мы приедем.
- От кого?
- От своих лазутчиков. Он подослал их еще вчера, когда до него дошли слухи о наших приготовлениях. Во время церемонии здесь находилось двое его людей. Как минимум двое - те, которых я узнал. Один из них уже уехал из Кастель-Фьеро, а второй, по моим сведениям все еще околачивается поблизости. Так что не беспокойся - твой отец будет прекрасно осведомлен.
Но Филипп покачал головой.
- Это не меняет дела. Все равно я должен ехать.
- Глупец! Тебе сильно хочется быть выгнанным в шею?
- Нет, вовсе не хочется. Но поступить так, как советуешь ты, значит признать свою вину. А я не чувствую себя виновным, я не собираюсь скрываться от гнева отца. Пусть он сам прогонит меня, так моя совесть будет чиста.
- А что если для очистки твоей совести отец решит упрятать тебя в темницу?
Филипп поежился.
- Все равно, - сказал он, храбрясь. - Все равно.
- Упрямец ты этакий! - проворчал Гастон. - Хорошо, я поеду с тобой. Где мне деваться, раз уж я лично всю эту кашу заварил!
8. PERSONA NON GRATA
- Прошу прощения, монсеньор, - виновато произнес начальник городской стражи, встречавший Филиппа и его друзей на подъемном мосту у главных ворот Тараскона. По всему было видно, что сейчас он предпочел бы находиться в каком-нибудь другом месте, пусть даже на поле брани в окружении превосходящих сил противника, но только не здесь. - Господин герцог, отец ваш, строго-настрого велел мне и моим людям не впускать ваше высочество ни в город, ни тем более во дворец… Право, мне очень неловко, - смущенно добавил начальник стражи после короткой паузы, полной мрачных раздумий (кому он преграждает путь? Чем черт не шутит - быть может, своему будущему королю!). - Ведь вы знаете, как мы все к вам относимся. Но приказ есть приказ, мы люди военные и привыкли повиноваться… Вы уж не обессудьте, монсеньор…
- Все в порядке, не беспокойтесь, - сказал Филипп, спешившись; его примеру последовали остальные молодые люди. - Я приехал лишь затем, чтобы сообщить отцу о происшедшем - но вижу, это сделали и без меня.
- Слухами земля полнится, монсеньор, - сказал начальник стражи. - Ваш отец в ярости, и вам лучше не попадаться ему на глаза. Он хотел было издать указ о вашем аресте, но, слава богу, преподобные отцы сумели отговорить его.
- Преподобные отцы? - переспросил Филипп, делая ударение на множественном числе.
- Падре Антонио и падре Марк, - пояснил начальник стражи, - какой-то священнослужитель из Тулузы. Он прибыл сегодня днем с посланием от монсеньора архиепископа.
- Понятно, - сказал Филипп, - наверное, мы с ним разминулись. Да, кстати, я хотел бы переговорить с доном Антонио. Может быть, он согласится поехать со мной в Кантабрию.
Начальник стражи утвердительно кивнул.
- В его согласии вы можете не сомневаться. Вскоре замку понадобиться новый капеллан, а нашему приходу - новый священник. Его преподобие, узнав о случившемся, немедля изъявил желание покинуть Тараскон и последовать за вашим высочеством, куда бы вы ни направились. Как раз сейчас он занят сборкой ваших вещей.
- Вот и хорошо. Я не стану отвлекать его от этого занятия, так что будьте любезны, сударь, передайте ему, что я буду ждать его в Кастель-Фьеро.
- Непременно передам, монсеньор.
Филипп хотел еще что-то добавить, но не успел. В это самое время у ворот возникла суматоха, послышался громкий, не терпящий возражений приказ: "Дорогу его светлости!" Толпа зевак, собравшихся перед мостом, поспешно расступилась, освобождая проход. Начальник городской стражи тотчас вытянулся, нарочито бряцнув оружием. Выражение его лица стало непроницаемым.
К мосту приближался герцог. Он шел быстрой, чуть прыгающей походкой, держась неестественно прямо, как всегда, когда испытывал крайнее раздражение. Его сопровождали телохранители и двое слуг с факелами, свет которых придавал его бледному без кровинки лицу зловещий багровый оттенок.
Вслед за герцогом шло несколько его дворян, а также два духовных лица - падре Антонио и молодой человек лет двадцати восьми, одетый в длинную мантию черного цвета, обычный по тем временам дорожный наряд высокопоставленных священнослужителей. Преподобные отцы тихо о чем-то переговаривались, сокрушенно качали головами и перебирали на ходу четки.
Герцог остановился в трех шагах от Филиппа - резко, не замедляя шаг, а просто прекратив в какой-то момент свое движение; стал, как вкопанный, неподвижный, как статуя, как вогнанный в землю кол. Начисто проигнорировав почтительные приветствия молодых людей, он вперил в Филиппа жесткий взгляд своих огромных голубых глаз и ледяным тоном заговорил: