Дон Антонио исполнил и эту его просьбу. Повеяло приятной прохладой. Филипп с наслаждением вдыхал чистый и свежий воздух, наполненный ароматами поздней весны.
Падре вернулся к Филиппу, присел на край широкой кровати и взял его за руку.
- Как себя чувствуешь? - заботливо спросил он.
- Довольно скверно, - откровенно признался Филипп. - Голова будто ватой набита, слабость какая-то… Что случилось, падре?
- Ты сильно ударился и, похоже, у тебя было сотрясение мозга. К счастью, все обошлось.
- Сотрясение мозга, - повторил Филипп. - Понятно… И как долго я был без сознания?
- Три с половиной дня.
- Ага… - Филипп попытался вспомнить, как его угораздило получить сотрясение мозга, но безуспешно: прошлое плотно окутывал густой туман забытья. - Я не помню, как это произошло, падре. Наверно, я здорово нахлестался и спьяну натворил делов. Больше я не буду так напиваться. Никогда.
Преподобный отец встревожено воззрился на него:
- Что ты говоришь, Филипп?! Ведь ты был трезв.
- Я? Трезв? - Филипп в недоумении захлопал своими длинными светлыми ресницами. - Вы ошибаетесь, падре. Тогда я много выпил, очень много… даже не помню, сколько.
- Нет, это было накануне. А ударился ты на следующий день утром.
- Утром? - Филипп снова заморгал. - Как это утром? Разве я утром… Нет, не понимаю. Я ничего не понимаю!
- Так ты не помнишь об ЭТОМ? - спросил падре, внимательно глядя ему в глаза.
- Об этом? О чем? - Филипп снова напряг свою память, и вскоре у него с новой силой разболелась голова. - Я ничего не помню о следующем дне, падре. Ровным счетом ничего. Последнее, что я помню, это как я пил на вечеринке, чтобы набраться смелости… А что стряслось? Что?
Дон Антонио покачал головой.
- Лучше тебе самому вспомнить… А если не вспомнишь, тем лучше для тебя.
- Вот как! - Филипп вконец растерялся. - Я вас не понимаю. Расскажи мне все.
Падре вздохнул.
- Нет, Филипп, не сейчас. Разумеется, рано или поздно ты обо всем узнаешь - но лучше позже, чем раньше… Ладно, оставим это. - Преподобный отец помолчал, прикидывая в уме, как перевести разговор на другую тему, потом просто сказал: - Вчера приехал граф Альбре с сестрой.
Филипп слабо улыбнулся.
- Это хорошо. Я по ним так соскучился… особенно по Амелине. Я хочу видеть их. Обоих. Но прежде всего - Амелину.
Падре медленно поднялся.
- Сейчас я велю разыскать их и сообщить, что ты уже пришел в себя. Не сомневаюсь, что Амелина тотчас прибежит к тебе.
С этими словами он направился к выходу, но у самой двери Филипп задержал его:
- А Эрнан? Он уже приехал из Беарна?
- Да. Вместе с Гастоном и Амелиной, - ответил падре, на лицо его набежала тень.
- Тогда пошлите, пожалуйста, вестового в Кастель-Фьеро…
- В этом нет необходимости, - мягко перебил его дон Антонио. - Господин де Шатофьер здесь.
- Где именно? - оживился Филипп.
- Полчаса назад я видел его в твоей библиотеке.
- Так позовите его. Немедленно.
- Ладно, - снова вздохнул преподобный отец. - Позову. И пока вы будете разговаривать, пойду распоряжусь насчет обеда.
Слово "обед" пробудило в Филиппе волчий аппетит. Он подумал, что ему совсем не помешает плотно поесть, и при этой мысли у него потекли слюнки, а в животе заурчало.
Его гастрономические размышления прервало появление Эрнана - высокого крепкого парня с черными, как смоль, волосами и серыми со стальным блеском глазами. В каждом его движении сквозила недюжинная сила, и потому он казался на несколько лет старше, чем был на самом деле.
- Привет, дружище, - усмехнулся Филипп. - Пока тебя не было, я в такой переплет попал… Даже толком не знаю в какой.
Шатофьер как-то отрешенно поглядел на него и молча кивнул. Лицо его было бледное, с болезненным сероватым оттенком, а под воспаленными глазами явственно проступали круги.
- Ты плохо себя чувствуешь? - участливо спросил Филипп.
- Да. В общем, неважно, - ответил Эрнан, голос его звучал глухо и прерывисто, как стон. После короткой паузы он добавил: - Дон Антонио предупредил, что ты ничего не помнишь, но я все равно благодарен тебе… за то, что ты хотел сделать вместо меня… хоть и не смог.
- О чем ты говоришь? - удивленно спросил Филипп. - Что же, в конце концов, произошло?
- Она… - Из груди Эрнана вырвался всхлип. - Она была мне как сестра… Больше, чем сестра, ты знаешь…
В этот момент память полностью вернулась к Филиппу. Он пронзительно вскрикнул и зарылся лицом в подушку, прижав ладони к вискам. Ему казалось, что голова его вот-вот треснет от нахлынувших воспоминаний. Туман забытья, окутывавший события того рокового утра, в одночасье развеялся, и Филипп с предельной ясностью вспомнил все, что случилось с ним тогда. И что случилось с НЕЙ…
Ее звали Эджения. Она была дочерью кормилицы Эрнана и его сверстницей - как тогда говорили, она была его молочной сестрой. Мать Шатофьера умерла вскоре после родов, отец - немногим позже; их он, естественно, не помнил и мамой называл свою кормилицу, а ее дочь была для него родной сестрой. Они росли и воспитывались вместе, были очень привязаны другу к другу, а когда повзрослели (как и Филипп, они повзрослели раньше срока), их привязанность переросла в настоящую любовь. Никто не знал об истинных намерениях Эрнана в отношении его молочной сестры; но кое-кто, в том числе и Филипп, предполагал, что он собирается жениться на ней. Лично Филипп этого не одобрял, однако не стал бы и пытаться отговорить друга, окажись это правдой. Эрнан был на редкость упрямым парнем, и если принимал какое-нибудь решение, то стоял на своем до конца. Кроме того, Филипп хорошо знал Эджению и считал ее замечательной девушкой. Единственный ее недостаток, по его мнению, заключался в том, что она была дочерью служанки…
Впрочем, теперь это уже не имело ровно никакого значения - она была мертва. И, по большому счету, убийцей ее был Гийом!!!
- Как это произошло? - спросил Филипп, не поворачивая головы.
Эрнан подошел к кровати и сел.
- В тот вечер она поехала к своим деревенским родственникам, - тихо, почти шепотом заговорил он. - И не взяла сопровождения… Сколько раз я говорил ей, сколько раз… но она не слушалась меня!.. - Шатофьер сглотнул. - А позже в Кастель-Фьеро прибежала ее лошадь. Мои люди сразу же бросились на поиски и лишь к утру нашли ее… мертвую… Будь оно проклято!..
В комнате надолго воцарилось молчание. За окном весело щебетали птицы, день был ясный, солнечный, но на душе у Филиппа скребли кошки. Ему было горько и тоскливо. Так горько и тоскливо ему не было еще никогда - даже тогда, когда умерла его матушка Амелия Аквитанская.
Он первым нарушил молчание:
- Где сейчас Гийом?
- Под арестом, - ответил Эрнан. - Так распорядился майодорм. Но я уверен, что когда вернется твой отец, его освободят. Ведь нет такого закона, который запрещал бы дворянину глумиться над плебеями. Любой суд оправдает этого мерзавца и его приспешников… Где же справедливость, скажи мне, скажи?! - Эрнан снова всхлипнул, и по щекам его покатились слезы.
Преодолевая слабость, Филипп поднялся, принял сидячее положение и сжал в своих руках большую и сильную руку Шатофьера.
- Есть суд нашей совести, друг. Суд высшей справедливости. - В его небесно-голубых глазах сверкнули молнии. - Гийом преступник и должен понести наказание. Он должен умереть - и он умрет. Даже в том случае, если отец полностью оправдает его. Таков мой приговор… НАШ приговор!
Эрнан вздрогнул, затем расправил свои могучие плечи, находившиеся на уровне глаз Филиппа.
- Да! Гийом умрет. - Голос его звучал твердо и решительно. - Как бешеная собака умрет! И все эти подонки из его компании умрут. Я еще не решил, что делать с Робером - его счастье, что он поехал с твоим отцом в Барселону, ему несказанно повезло… - Эрнан сник так же внезапно, как и воспрянул. - Но ничто, ничто не вернет ее к жизни. Ее обидчики горько поплатятся за свои злодеяния, но она не восстанет из мертвых. Я больше никогда не увижу ее… Никогда… Никогда… - И он заплакал, совсем как ребенок.
Филипп сидел рядом с ним, с невероятным трудом сдерживая комок, который то и дело подкатывался к горлу.
"Говорят, что мы еще дети, - думал он. - Может, это и так… Вот только жизнь у нас не детская".
Детство Филиппа стремительно подходило к концу, и у него уже не оставалось времени на ту короткую интермедию к зрелости, которая зовется отрочеством…
5. КОНЕЦ ДЕТСТВА
Филипп сидел на берегу лесного озера и задумчиво глядел на отраженные зеркальной гладью воды белые полупрозрачные, похожие на дымку барашки туч, которые нестройной чередой медленно плыли по небу с юго-запада на северо-восток. Озеро находилось на равнине среди густого леса, а вдали со всех сторон, словно сказочные великаны вздымались горы. Филиппу нравилось это место, и он часто бывал здесь, обычно проводя весь день с утра до самого вечера. На расстоянии вытянутой руки от него лежала шпага, лютня, том стихов Петрарки, чуть дальше - котомка с едой, фляга с питьевой водой и кожаная сумка, где было аккуратно сложено чистое белье и большое ворсяное полотенце, а в противоположном конце поляны, в тени деревьев пощипывала траву, отдыхая, его лошадь.
Ни читать, ни есть, ни музицировать Филиппу сейчас не хотелось. Не возникало у него в данный момент желания искупаться в озере или прогуляться верхом по окрестностям. Он просто сидел на траве, смотрел в воду и думал.