Все пивные на одно лицо. Те, которые в развитии своем просто-напросто деградировали, стали похожими на пивные пятидесятых годов прошлого столетия: квадратные "а ля фуршетные" по грудь столики на высоких ножках, пузатые пивные кружки, граненые стаканы для компота, в который под столешницей наливается водка, кусочки вяленой рыбы, сухарики и маленькие сушечки, окурки в тарелке из-под закуски и стоящий столбом дым от дешевых папирос типа "мэтр курим - два бросаем". То ли время пошло вспять, то ли я попал в какую-то параллельную страну, которая находится в начале застоя. Застой лопнул и открыл народу глаза на окружающий мир, показав, что благополучие зиждется не только на туалетной бумаге и палке вареной колбасы. Но пока до этого далеко.
Я встал в уголочке и стал наблюдать за посетителями. Честно говоря, такие люди есть всегда и везде и в любом обществе от самого благополучного до самого неблагополучного. Есть одна российская особенность - пожалеть человека одинокого и кем-то или чем-то обиженного.
Через какое-то время изрядно подвыпивший мужчина со второго от меня столика обратил на меня внимания, задумчиво покусывая кусочек засохшей воблы.
- Ты чё такой смурной? - спросил он.
- Да так, - ответил я, - жизнь не заладилась.
- Это бывает, а чё не пьешь-то? - спросил он.
- Да денег нет, вот и смотрю, чем бы на выпивку заработать, - ответил я.
- А ты чё делать-то умеешь? - спросил мужик.
- Да считай ничего, стихи пишу, - сказал я.
- Есенин, что ли? - удивился мужик.
- Да нет, не Есенин я. Есенин умер давно, - сообщил я.
- Ты смотри, как время бежит? - удивился мужик. - Как это у него - "в старомодном ветхом шушуне". Аж за душу берет. А ты так умеешь?
- А хрен его знает, берут мои стихи за душу или нет, их все равно никто не печатает и не читает, - признался я.
- А, ну, сбацай, а я тебе за это "компотику" налью, рыбкой вот закусишь, - предложил мужик.
Я откашлялся. Хрипота не прошла, но я начал читать:
Мне ватага была вместо няни,
На базарах я пел куплеты,
Говорят, что из горькой пьяни
Вырастают у нас поэты.
Да, я пью, и с друзьями, и в меру,
Да, я дрался в кабацком дыму,
Но я дрался за русскую веру
И за что-то еще, не пойму.
Только утром в глухое похмелье
Просыпался с подругой другой,
Кто же сыпал в вино мое зелье,
Почему я в постели нагой?Знаю, музу прислали в награду,
Видно, страсти им мало в стихах,
Дайте кислого мне винограда,
Я покаюсь в грядущих грехах.А пока разбужу свою деву,
Словно меч ее черная бровь,
Ублажу я свою королеву,
Разгоню загустевшую кровь.
В пивнике стало тихо. Раздались голоса:
- Ты смотри, Есенин. Эй, Есенин, иди выпей с нами.
Ну, что, это неплохо, прописку в этой пивной я получил. Я чокнулся с моим благодетелем и выпил стакан "компота". Чувствовалось, что водка была ядреной, но компот несколько сглаживал ее вкус. По телу полилась горячащая жидкость, то просветляя, то замутняя мои уставшие от вечных думаний и самокопаний мозги.
- Тебя как зовут-то? - спросил мой работодатель?
- Зови меня просто Серегой, - ответил я.
- Эй, Серега, выдай еще чего-нибудь, - попросили с соседних столиков.
Я встал и начал читать:
Я в толпе, как в пустыне безмолвной,
Шаг ступи и скрипит где-то гад,
По утрам я рождаюсь как новый,
И я жизни своей очень рад.Помню, с кем я дружил, с кем крестился,
С кем смеялся над шуткой простой,
Разошлись, и никто не простился,
И к себе не зовет на постой.Кто-то тропку песком пересыплет,
Промолчит, когда крикнешь - "ау!",
Пролетит над тобой шестикрылый,
Оставляя в ушах твоих гул.Наберу для костра саксаула,
Свет в ночи, как на небе звезда,
Вот одна мне сейчас подмигнула
И упала, пойду к ней туда.
Стихи понравились. Я был желанным для каждого столика. Я с кем-то чокался стаканами, что-то говорил, что-то слушал, кто-то плакал мне на грудь горькими слезами, и потом все потонуло в сизой дымке пивной.
Я проснулся на кровати. Простая кровать, полуторка с панцирной сеткой. Рядом с моей подушкой была еще одна подушка с вмятиной от головы. Я повел глазами в разные стороны, чтобы осмотреться и не смог этого сделать. Голова трещала от выпитого коктейля.
- Проснулся? Опохмелись, а то на тебя смотреть страшно, - сказал женский голос, и незнакомая рука сунула мне под нос хрустальную рюмку с водкой.
- Какая гадость, - подумал и, зажмурившись, выпил. Маленький бутербродик из черного хлеба с кусочком селедки сбил горечь и подействовал как долгожданное лекарство. Голод проснулся во мне, некоторые говорят, что напал жор, и я стал подметать все, чтобы было на тарелке, стоявшей на табуретке около кровати.
- Ничего мне мужик достался, пьяный-пьяный, а свое дело знает туго, всю ночь мне спать не дал, - сказала женщина и поцеловала мягкими губами.
Глава 16
Ничего себе. Это, во всяком случае, лучше, чем спать где-нибудь под забором.
- Ты кто такая? - спросил я.
- Фея твоя лесная, - ответила она.
- А где я? - недоумевал я.
- У меня дома, - улыбалась женщина.
- В лесу? - попробовал я пошутить.
- В Москве, - с акцентом на "а" сказала хозяйка.
- А как я сюда попал? - продолжал я допытываться.
- Я и привела, - просто сказала она. - Хорош ты вчера был. Такие стихи читал, что я просто залюбовалась тобой, а когда узнала, что ты ничей и без документов, то решила забрать тебя с собой: разве можно такому человеку под забором валяться?
- А ты не думаешь о том, что я тебе могу принести много неприятностей, о которых ты даже и помечтать не можешь? - предупредил я.
- Не боись, - сказала женщина. - У нас в торговле все схвачено. Документы мы тебе слепим настоящие. Работать будешь экспедитором. Привез, передал, уехал, деньги на лапу. Стихи будешь писать, и читать только мне. Остальные обойдутся. Мордой не вышли. Жить будешь, как сыр в масле. Большим человеком будешь. О том, что было раньше, забудь. Я не знаю, и ты не помни. Понял?
Я промолчал. Были времена, когда торговля решала все. Потом эти времена закончились, так как появилось все, и если ты не купил в одном магазине, то в другом магазине ты купишь то же самое, только дешевле сотни на две-три рублей. И это тоже кончилось?
- Тебе сколько лет-то, хозяюшка? - спросил я.
- А тебя не учили, что у женщины некультурно спрашивать о возрасте? - обиделась женщина.
- Учили. Так сколько тебе лет? - твердо спросил я.
- Мне? Ну, сорок. А что? - с вызовом ответила хозяйка.
- Ничего, а мне семьдесят, - предупредил я ее.
- Ну да? Ты же молодым такого фору дашь, что только держись, - восхищенно сказала она.
- Вот тебе и да. Думай, нужен я тебе такой или нет? - улыбнулся я.
- Нужен, нужен. Я тебя никому не отдам, разве что сменяю на дефицит какой-нибудь, - и хозяйка весело засмеялась.
- Ты лучше расскажи, аресты сейчас производятся или нет? - спросил я.
- Да как всегда, - сказала женщина. - Начнет человек что болтать, так его ночью и увозят. А так нас никто не трогает. Кому нужен трудящийся человек? Если кто на мою жилплощадь глаз положит, так я его быстрее телеграфа кому следует сдам, скажу, что он запрещенные книги читает, а книг этих у каждого в чуланах да на чердаках сколько угодно найти можно. У каждого в макулатуре лежит Горбачев с его новым мышлением и перестройкой.
- А что сейчас можно и что нельзя? - заинтересовался я.
- Все-то тебе интересно. Не трогай в разговорах лидера нации и его партию, и жив останешься, - просто сказала она.
- Из лагерей-то люди возвращаются? - как бы мимоходом спросил я.
- Черт его знает, - пожала плечами женщина, - как-то не интересовалась этим вопросом. Потом, если так интересно, узнаешь у знающих людей.
Узнаю знакомое государство. Как только появляется дефицит, так сразу появляется теневое государство, которое само жрет от пуза и дает возможность жить и другим. Не всем, а кто нужен этому государству.
По совету хозяйки я отпустил усы и удлинил бакенбарды. Седину красил импортной краской. Точно импортной. Свои заводы позакрывали как нерентабельные, зато начали завозить минимальное количество других красок, чтобы обеспечивать ими нужных людей.
Все получилось как на картинке. Как-никак, а три недели из квартиры не вылезал. Смотрел телевизор, писал стихи. Телевизор совершенно не давал известий о том, как мы живем, а иностранных новостей было мало, в основном о беспорядках в пригородах Парижа, забастовках железнодорожных служащих в Германии, расстреле школьниками своих соучеников и преподавателей в Америке, о катастрофе "боинга" в Латинской Америке, о государственном перевороте в каком-то государстве Африки и все эти ужасы на фоне спокойной и безмятежной жизни в России, где только что отремонтировали путепровод через сибирскую реку и начали выпускать новые тепловозы в городе Горьком.
Потом мы сходили в фотографию. Меня сфотографировали огромным студийным фотоаппаратом с использованием фотографических пластинок, тут же ее проявили и отпечатали шесть фотографий для паспорта и шесть фотографий для пропуска с уголком.
- Ниночка, для вас всегда и с большим удовольствием, - пропел фотограф, вручая фотографии моей хозяйке.
Вот и познакомились. Везет мне на Нин. Вероятно, судьба моя у них в руках. А она женщина деликатная, ко мне с расспросами не приставала, кто я, откуда и как меня зовут. Понимала, что я сам скажу, когда надо.