Хотеней сперва лежал спокойно, потом ворочался, потом его рвало, потом, проблевавшись, полез ко мне. Пришлось дать в ухо и накинуть одеяло на голову. Нет, все-таки я молодец. Смолоду, конечно, бывало и надирался до поросячьего визгу. Но меня под руки не таскали - своими ножками приползал. И по прибытии - сразу в душ. Возможно, с приёмом марганцовки внутрь. Временно. Для "прополоскать". И - спать. А не свою молодецкую потенцию демонстрировать. А ему-то бедненькому... нет тут ни душа, ни марганцовки... Когда ненаглядный мой затихал, осматривал помещение - лампадка-то горит. Потом самого моего ненаглядного. А парню-то досталось. Шрам на руке. Звёздочкой. От стрелы что ли? Длинный рубец на ноге. Сабля? Чуть под другим углом бы легла и - по бедренной артерии. Смерь от кровопотери за полчаса. Как-то мне его жалко. Завернуть и оборонить. Одеялом закрыл, по головке погладил. Спи, повелитель мой непутёвый.
Когда Степанида в дверь стукнула я обрадовался - измучился от безделья. Степанида на внучека только глянула и сама меня на крыльцо вывела. По плечику погладила и отпустила. Добрая бабушка. Демонстрация бабушкиного благорасположения к внученьковой подстилке. Перед полным двором прислуги и прочих. Хорошо хоть - простыни не вывешивают.
Снова учёба, танцев все больше, Фатима бубен притащила. Мда... Танцы перед мужиками в бане на столе отодвинулись, но не исключаются?
Дня через три прогулка как-то затянулась. Солнце уже село, а Фатима меня почему-то не прямиком по заднему двору домой ведёт, а мимо теремного крыльца. Опа! На крыльце мужики какие-то толкутся, боярыня. Вроде провожает. Иду себе мимо, глаз от земли не отрываю. Я сегодня без паранджи с её конским хвостом на глазах. Вдруг голос мужской:
-- А это что за чудо?
И Степанидино:
-- Верно говоришь, Гордеюшка, и вправду чудо. Эта та самая персиянская княжна, которая внучка моего от богомерзкой похоти отвадила.
-- Ну-ка подь сюда, чудо заморское.
Глаз не поднять, толком не разглядеть, но по голосу... что-то мне... опасливо. Подошли. Гордей цап меня за подбородок, голову задрал. Пальцы железные, хоть и не молод, а вполне в силе.
-- А говорили - немая.
-- Так немая же - не глухая. А языку нашему учится, старается. Чтобы Хотенеево доброе слово понять и, по желанию его, ублажить.
-- Глаза-то и вправду чёрные. Как у этих. И куда ж это она идет?
-- Так я ей дом дала. Тама вон, за углом.
-- Холопке - дом? Богато живёшь, Степанида.
-- Так, Гордей, ты же "Правду" помнишь. "Ежели родит раба сына от господина своего, то дать ей волю и дом для проживания". А чего тянуть? Да и по приметам...
У Гордея пальцы дрогнули, ослабла хватка... И мгновенно вниз. Цапнул меня за грудь, провёл по животу, ниже... Тут у меня инстинкт, наконец, сработал. Я его руку схватил.
-- Не, Степанида, или тебя обманывают, или сама дуришь. Живота нет, сиськи не набухли. Вся твоя княжна плоская. Пустая.
-- Но-но, Гордей. Ты еще меня нашим бабским делам учить будешь. В тягости она, мальчик будет. Первый Хотенеев сынок.
Эх, Эдик-чёрный пояс. Как ты в меня вдалбливал: "Взять ладонь противника поперёк, большой палец положить на основание мизинца противника с внешней стороны. Нажать." И что на меня нашло? Раздражение от ощупывания, страх от возможного обнаружения нашей тайны, ошеломление от перспективы родить мальчика? Вообщем, я взял, положил и нажал. Гордей вскрикнул и рухнул на колени. Трое мужиков с крыльца почти сразу кинулись ко мне. Вытаскивая на бегу мечи. Дальше надо бы положить противника лицом в пол, придерживая его руку перпендикулярно татами...
Я сразу сделал шаг назад, Фатима - шаг вперёд. Так что мужики высказались уже в лицо служанки.
-- Ты, бл..., холопка, а ну отойди с дороги, а ну дай я этой...
И тут несколько сделанный смех Степаниды:
-- Ну и дела, ну и новость, скажи кому - не поверят. Девчонка, наложница беременная, самого Гордея на колени поставила. Пальчиком одним. Воеводу ратного. Как же тебе рати-то в бой вести, Гордеюшка, если тебя девка с ног сбивает? А ну как князь узнает? А по Киеву звон пойдёт... Позору-то...
Гордею помогли подняться. Он стоял не поднимая глаз, его прислужники старательно отряхивали ему колени.
-- Ты... это... Степанида... Мои-то молчать будут...
-- А мне-то чего. Ты мне ни кум, ни сват, ни брат...
Пауза. Молчит Гордей. И Степанида молчит. Сказано достаточно. Наконец, оттолкнув прислужников, прямо в лицо Степаниде:
-- Ладно. Свадьбе - быть. Неделя. Завтра приезжай - о приданном поговорим.
Степанида ручкой махнула, мы быстренько убрались. Уже заворачивая за угол оглянулся. Гордей смотрел мне в след. Как-то нехорошо. Не разглядел я, темновато уже.
Потом Фатима долго пересказывала произошедшее, добавляя каждый раз новые подробности, потом они просили меня показать это движение - послал я их. Дело-то хреновое... Иметь отца жены хозяина во врагах... Для холопа - очень не здорово. Потом пришла Степанида и поразила меня совершенно. Взяла моё лицо в руки и расцеловала в обе щеки. Гладила по голове, плакала. Под это дело Юлька выбила всякие прибамбасы для моего танцевального костюма. Боярыня удалилась благостная и от слез своих просветлённая. А мне приснился Гордеевский взгляд мне в спину. С каким-то последующим неопределённым, но очень страшным ужасом.
Извечный женский вопрос: "а тому ли я дала" передо мной не стоял. Выбора у холопа нет. И вообще - только Хотеней и его любовь ко мне были моей защитой, условием собственного выживания. Ни на свадьбу Хотенея, ни на поход, ни на возвращение - или не возвращение - из него я повлиять не мог. Даже на своё участие в предполагаемой послесвадебной "этажерке" - как скажет господин так и будет. Сразу ли, позже ли... Единственный "хендел" - рукоятка управления, да и то в очень ограниченном диапазоне - то ли снова продинамить хозяина при следующей встрече, то ли нет.
В поход выступают через девять дней. Через два дня после свадьбы. Перед свадьбой у жениха дел выше крыши. Так что возможность если и будет, то одна. Если он вернётся, то нужно чтобы он вернулся ко мне. Что лучше - отдаться, доставить максимум удовольствия, так чтобы он стремился вернуться к уже известным утехам и усладам на основании применения моих ягодиц, или оставить его в некотором неведении, предоставив пространство его воображению?
Ведь в походе у него будет немало новых людей, впечатлений, заменителей меня, наконец.
А я был очень в себе не уверен. Как-то чисто мужская любовь - не моё поле. Опыта нет. Знаний нет. Отработанных технологий нет. Как бы не вышло хуже. Типа: "ну и что? Так себе...". Не суметь поразить хозяина при встрече, запомнится, выделится... Как при кастинге на телевидении - очень не здорово. А в моем случае - просто смерть.
Хотенея я любил, жалел, хотел что бы он был рядом, понимал невозможность своего существования без него. Всякие эти расчёты и выкладки рвали душу и разламывали голову. Хорошо бабам - у них инстинкт. И возможность забеременеть. Тогда мужчина возвращается не только к своей подружке, но и к собственному ребёнку. Или он так думает.
Между всеми этими душевно-умственными мучениями я выпустил в этот мир еще одну инновацию. Женский лифчик. Бюстгальтер. Не путать с таким же "галтером", но "бух".
Грудь здесь повязывают платком. При беременности, например. Или при некоторых полевых работах, чтобы на поворотах не заносило. Леще подвязывают для "приподнять и показать". Либо пояском - снаружи платья, либо платком же - но под. При моем полном отсутствии и необходимости имитации всего вообще - пришлось делать нормальный лифчик. С чашками. Набивной. При всей здешней любви "и по-больше" в этой части, сошлись на третьем, примерно, номере. Мне же это не просто носить, а в нем плясать. А с шестым-седьмым, как мастерицы мои настаивали... И центр тяжести не там, и радиус поворота другой.
Когда нет своего что положить - положим тряпок. Косточки... Вообще-то рыбий зуб, он же китовый ус, на Руси есть. Основной материал для изготовления дамских корсетов. Потом будет. Дамы-китобойцы. Только я что, резчик по этим зубам-усам? Пошло дерево - ветки ивы. С крепежом - та же проблема. Пряжки есть, но не подходят. Ладно, на один раз. Можно и без регулировки лямочек по высоте. Застёжка не на спине - спереди между чашек. Два золотых лебедя, сцепляющихся шеями. Вообще-то, варварство сплошное. Все красное и куча золота. Всё прислужницы мои из расчувствовавшейся Степаниды выбили. Золото почти все в скифском зверином стиле - курган они, что ли, грохнули?
Красное на Руси - цвет здоровья, власти, бесов отпугивает. Но его почти не видно на мне. На сосках чашек - золотые бубенцы, все остальное тоже - монеты золотые, какие-то застёжки, которые ничего не застёгивают, побрякушки всякие. Висюльки, пластинки. Браслеты с колокольчиками: ножные, наколенные, кистевые, локтевые. Кольца с сапфирами, кольца с рубинами, кольца с изумрудами. На каждый палец по паре. Навеса на шею. Пояс... Когда они мне начали еще и на пальцы ног... Тут я взбунтовался. Мне же во всем этом прыгать и крутится. А оно все звенит, жмёт и с такта сбивает.
А на нижнюю часть тела построили что-то вроде мужских средневековых штанов. Только не из нынешнего, а из позднего средневековья. Вообще, и чулочки, и шортики - это традиционно мужская одежда.
Идут себе два кабальеро в чулочках по Севильи, а их донны через мантильи с балкона поглядывают и обсуждают:
-- Что-то у твоего дона Педро ножки похудели. Избегался, поди, истаскался.
-- Ты на своего дона Хулио глянь. У него же ноги как у козла беременного. И как ты его с такими-то колесами вообще в постель пускаешь.