- Ты в богословы случаем не готовился? - вопросом на вопрос ответил Мак-Лауд. Франческо озадаченно нахмурился и покачал головой:
- Нет. Мне повезло - я выучился читать и всегда хотел узнать больше, чем сейчас. Продолжать или вам не слишком интересно?
- Конечно, интересно, - Гай перебил компаньона прежде, чем тот успел сказать хоть слово. - Дугал, сделай милость, помолчи. Помнится, мне пытаются растолковать, что здесь к чему.
- Уже заткнулся, - с подозрительной готовностью отозвался шотландец.
- На некоторое время манихейство стало чуть ли не общепризнанной религией распадающихся римских колоний. Даже такой мудрый человек, как святой Августин, поддался его речам и хотел объединить творение Мани с христианством, делавшим тогда свои первые шаги, однако понял, что ничего хорошего подобный союз не принесет. Конклав священнослужителей в Константинополе вскоре признал манихейство ересью, а создатель учения погиб, убитый жрецами-соотечественниками, опасавшимися его растущего влияния на людские умы. Так было положено начало нынешним разногласиям.
Франческо остановился перевести дух, а Гай с легким удивлением подумал, что ни ему, ни кому-либо из его знакомых как по Ноттингаму, так и по Лондону меньше всего приходило в голову копаться в истоках религии, тем более - вызнавать происхождение ересей и суеверий. Разве не достаточно просто верить, и, как положено любому рыцарю, служить преданным мечом Церкви? Для Франческо и людей со складом ума, подобным его, требовалось нечто иное - укрепление веры знаниями. Мистрисс Изабель говорила сущую правду: подлинное место Франческо - в каком-нибудь университете, а не за грязным прилавком торговца.
- Со смертью основоположника учение, конечно, многое потеряло, - вновь зазвучал голос, выговаривавший слова с мягким, слегка присвистывающим акцентом уроженцев Полудня, - однако не кануло в безвестность. Странствующие проповедники из Персии и окрестных земель понесли его дальше, на закат, в Европу, и в конце нашего тысячелетия оно внезапно возродилось, теперь уже под множеством иных имен. Место персидского бога тьмы занял дьявол, добавились новые постулаты, то есть утверждения, и постепенно из языческого верования родилась еретическая вера.
- Мессир Бернардоне, простите неотесанного английского рыцаря, но я не уловил разницы, - признался сэр Гисборн. - Разве язычество и ересь - не различные названия одной и той же вещи?
- Отнюдь, - Франческо мог сколько угодно твердить о собственной неучености, но стоило лишь попросить его о разъяснении какого-либо сложного вопроса, молодой итальянец тут же преображался и начинал говорить не хуже (а порой, как казалось Гаю, намного лучше) многомудрых клириков из Кентербери или колледжа святой Марии в Оксфорде. Лет через пять-шесть, иногда размышлял Гай, из Франческо, особенно если судьба окажется к нему благосклонна и он попадет-таки в какую-нибудь хорошую школу, получится весьма непростой человек - образованный, красноречивый и способный увлечь людей за собой. Вопрос только, куда?.. - Ересь - ошибочное, преднамеренное и последовательное противодействие человека истине, установленной Церковью. Сарацины, с которым вам предстоит сражаться, никогда не относились к нашей Церкви, и потому зовутся "неверными", людьми, исповедующим иную религию, нежели мы. Язычники же веруют в существование многих богов, в то, что их божества живут рядом, в возможность напрямую разговаривать с ними…
- Умник, - с отвращением проворчал Мак-Лауд, - побывал бы у нас, узнал на собственной шкуре, что такое Народ Холмов. Посмотрим, как бы ты тогда запел… И вообще, ты начал про этих, как их… фатаренов.
- Прошу прощения, господа, я слегка отвлекся, - с высокомерным видом делающего величайшее одолжение ученого мужа ответствовал Франческо. - Allora, фатарены, патарины, катарийцы, катары - всего лишь разные произношения одного и того же слова, означающего "просветленный" или "очистившийся". После суда, проведенного над несколькими из их вожаков, если я ничего не путаю, в 1165 году в городке Альби, что в десяти лигах к полуночному восходу от памятной всем нам Тулузы, они еще получили прозвище "альбигойцев". В сущности, они наследовали учение Мани, однако переменили его в соответствии с нынешними временами. Мне рассказывать, что оно собой представляет, или можно обойтись?
Дугал покосился на ноттингамца, получил в ответ решительный кивок, вздохнул и скорбно проговорил:
- Излагай. Только попроще, если можно.
- Попроще, так попроще, - Франческо задумался, видимо, собирая воедино все скопившиеся у него обрывки знаний и последовательно располагая их одно за другим. - Начну с того, что самый известный проповедник последних десятилетий, Бернар из Клерво, которого теперь называют святым, около сорока лет назад приезжал в Тулузу, на диспут, устроенный предводителями катаров, и, проехавшись по краю, назвал их веру… Погодите, сейчас вспомню, как в точности записано, - он зажмурился, кивнул и четко выговорил, сначала на латыни, затем на привычном норманно-французском: "Нет более христианских проповедей, чем у них, и нравы их чисты".
- Именно так и сказал? - поразился Гай. Имя святого Бернара, основателя знаменитой цистерианской обители и вдохновителя второго из Крестовых походов, на Острове знал любой человек, хоть немного прислушивавшийся к новостям из-за Пролива. Мнение такого авторитета среди отцов Церкви имело нешуточный вес.
- Эту фразу я прочел в сборнике его проповедей, - пояснил Франческо. - Еще там говорится, что святого неприятно удивила продажность и распущенность, бытовавшая среди католического клира, и задуманный диспут с еретиками в итоге обернулся расследованием многочисленных прегрешений местных священников.
Рассеянно прислушивавшийся Мак-Лауд отвернулся в сторону и зафыркал.
- Не вижу ничего смешного, - с легким возмущением заметил Франческо.
- Зато я вижу, - фырканье перешло в слабо приглушенные смешки. - Не обращай внимания, давай дальше.
Гай знал, чем вызвано желчное веселье компаньона: подобно большинству его соотечественников, Мак-Лауд считал, что содержание приходских священников частенько обходится пастве неоправданно дорого, и собираемые деньги уходят не туда, куда надлежало бы. Обвинение имело под собой веское и неоспоримое доказательство: достаточно бросить взгляд на любой из процветающих монастырей Франции или Италии, а после задать себе поистине торгашеский вопрос: "Во сколько обошлось это великолепие?"
Франческо недоуменно поднял бровь, однако его больше привлекала возможность делиться имеющимися знаниями, чем причины загадочного поведения спутника.
- Лично у меня сложилось о катарах двоякое мнение. С одной стороны, любое послание из Рима яростно клеймит их как вероотступников, нечестивцев и закоренелых еретиков. С другой стороны, к ним примыкает все больше и больше народу, и я не верю, чтобы простой люд, не слишком разбирающийся в вопросах богословия и предпочитающий цветастым словесам что-нибудь простое и понятное, мог скопом променять веру своих отцов на нечто непривлекательное. Думаю, большая часть тех, кого называют "катарами", вообще мало смыслит в том, в что якобы верует. Они идут за тем, кто указывает им путь, и повторяют его слова, не слишком вдумываясь в их смысл. Они довольны, что больше не приходится отдавать десятую часть плодов своего тяжкого труда в ближайший монастырь. Многие втайне рады возможности безнаказанно спалить уединенную обитель, разумеется, предварительно ограбив ее под предлогом возвращения неправедно нажитых богатств тем, кому они должны принадлежать. Отсюда и разоренные храмы, и взаимное подозрение, и шепотки о потаенных тайнах, ведомых только избранным. Но, если вдуматься, получается замкнутый круг: сегодня горит христианская часовня, завтра в назидание прочим гибнут люди, заглазно объявленные катарами, хотя они могут совсем ими не являться, послезавтра одна из сторон хватается за оружие, другая тоже не сидит сложа руки и что же получается? - Франческо оторвал взгляд от убегающей под ноги лошадям пыльной дороги, поглядев на притихших спутников внимательным и чуть печальным взглядом. - Приходит война, кровь стекает в канавы, и в охваченном беспощадном пламенем мире не остается места призывам остановиться и выслушать друг друга.
- Я не понимаю, - жалобно сказал Гай. - Мессир Франческо, вы что, на стороне этих еретиков?
- Мне всегда хотелось быть на стороне Господа и справедливости, - несколько смущенно, однако решительно проговорил Франческо после затянувшегося молчания. - Знаю, необычно слышать такое от человека, чьи соотечественники повсюду славятся, как первейшие пройдохи и обманщики, но это так.
- Тогда тебе здорово не повезло, - с откровенно фальшивым сочувствием заявил Мак-Лауд. - Во-первых, если ты заикнешься вслух о подобных мыслях, к тебе тут же пристанет клеймо "подстрекатель" и "сочувствующий еретикам". Во-вторых, я знавал нескольких таких радетелей за справедливость - не самих, конечно, их учеников - и всякий раз повторялась одна и та же история. Сначала проповеди о мире и всеобщей любви, затем - банды разбойников, убивающих всех, кто не желает примыкать к ним или просто оказался на пути. Необязательно тратить десяток лет на протирание задницей скамеек в Сорбонне, чтобы понять простую вещь - помалкивай, пока тебя не спрашивают.
- Мессир Дугал, позвольте узнать: почему вы сами не следуете этому мудрому правилу? - с невинным видом отпарировал Франческо. Гай довольно хмыкнул, Мак-Лауд открыл и закрыл рот, не находя достойного ответа, и, наконец, раздраженно буркнул:
- Так получилось. Ремесло у меня такое - соваться во все заварушки.