- И кто там живет? - спросил Гай. История ему понравилась, только он не мог решить, как к ней относиться: как к местной легенде или все-таки как к сильно изменившейся от времени правде. Ему не доводилось ранее слышать про короля Дагоберта, хотя о династии Меровингов и ее печальном конце он знал. Что ж, если рассказ - правда, значит, где-то в предгорьях Пиренеев обитают дальние наследники былого королевского рода. Что здесь необычного? Когда герцог Вильгельм Завоеватель пришел в Британию и разбил войско саксонского короля Гарольда, семейству Гарольда предоставили защиту и право остаться в стране или покинуть ее, перебравшись к родственникам. Королева Эльфрида и ее дочь Эдгита предпочли уехать в Данию, на родину королевы. Принцесса Эдгита потом вышла замуж за одного из правителей земли антов-словинов…
- Семейство де Транкавель, - с непонятной интонацией, одновременно презрительной и уважительной, произнес папаша Тардье. - Они, и еще Плантары, Бланшфоры и А’Ниоры - у них в горах целое маленькое королевство, с укрепленными замками, армией и своими законами. Им наплевать на Тулузу и тамошних графов, им наплевать вообще на весь белый свет. Они - Меровинги, и этим все сказано.
- Они настолько верят в сказку о спасшемся принце? - удивился Франческо.
- Люди вообще склонны придумывать сказки, а потом забывать о том, что это их собственный вымысел и принимать былые выдумки за непреложную истину, - тоном непризнанной пророчицы изрекла мистрисс Уэстмор и поднялась. - Мэтр Тардье, примите мою благодарность. Стоило остановиться в вашем трактире только для того, чтобы выслушать это крайне занимательное повествование. Жаль, нам никогда не доведется воочию узреть его героев или хотя бы их потомков… Мессиры, я вынуждена покинуть ваше приятное общество до утра. Если вы не хотите завтра клевать носами и зевать, вы последуете моему примеру. Кстати, вино у вас опять кончилось.
Не поверивший столь печальной новости Мак-Лауд наклонил бочонок над пустой кружкой, но получил только несколько медленно вытекших капель. Фитиль прогоревшей до донышка лампы выбросил прощальный язычок огня и погас, оставив компанию посреди шелестящих виноградных листьев навеса, синего бархатного простора ночи и непривычно ярких звезд провинции Лангедок.
* * *
Утро следующего дня выдалось на редкость суматошным: казалось, все обитатели "Берега реки" решили одновременно тронуться в путь. Кое-кто направлялся в сторону гор, но большая часть постояльцев уходила по старой, проложенной еще римлянами, дороге вдоль Гаронны, намереваясь поспеть к празднику в Тулузе. На конюшне постоялого двора царило форменное столпотворение из людей, лошадей, мулов и ослов; обычно покладистые животные, заразившись царящим вокруг настроением, всячески усложняли хозяевам жизнь, кому-то в суете уже успели наступить копытом на ногу, а кого-то визгливо обвиняли в попытке стянуть чужую уздечку.
Единственный островок спокойствия в этом бурном море сидел на срезе большой каменной поилки для лошадей, и издалека Гай принял его за Франческо - из-за виолы в руках и слегка отсутствующего вида. Однако сэр Гисборн вспомнил, что принадлежащий их попутчику инструмент давно убран в кожаный футляр, и вряд ли Франческо позволил себе столь откровенно бездельничать.
Неизвестный пошевелился, окончательно развеяв сомнения Гая. Мессир Бернардоне-младший точно не мог похвастаться соломенными, добела выгоревшими на солнце лохмами. Устроившийся на краю поилки человек не замечал окружающей суеты, равнодушно взирая поверх проходивших рядом с ним людей и меланхолично перебирая струны. Он выглядел так, будто служил живым украшением серого каменного корыта, и сэр Гисборн в очередной раз подивился странностям местных порядков: в Лондоне подобного типа уже давно бы попросили не мешать прочим горожанам. Здешний же народ, похоже, давно привык к необычным выходкам приезжих. А может, у этого человека имеется какое-то право сидеть на избранном им месте?
Так ничего и не решив, Гай прислушался к еле различимой в общем гаме рваной тревожной мелодии, разобрав совершенно непонятные слова:
Кровит на лбу материка истерзанный Прованс,
И небо - лик Предтечи, где сентябрь на пробор
Расчесывает облака, ненастен и гриваст.
Он распахнул свои крыла от Арль до Иль-де-Франс.
Но брызжет гной
Земли родной
Из почернелых пор.
Esquise mua, вы мерзость, монсеньор…Но в чем, mon Deux, мой черный бог, моих лесов вина?
Где Лангедоль и дерзкий Юг ведут с рождения спор,
Где символ веры - дага в бок, где вера есть война?
И кровью просочился луг, и гладь озер и гор,
Где все мечты -
Кость на кости,
В горсти альбийских гор.
О будь же, будь ты проклят, монсеньор…
Окончательно впавший в тягостное недоумение сэр Гисборн огляделся в поисках кого-нибудь, способного разъяснить ему смысл увиденного, и остановил пробегавшего мимо молодого парня, прислуживавшего в трактире, спросив:
- Любезный, кто это у вас торчит посреди двора, словно пугало в огороде?
Работник папаши Тардье глянул в указанном направлении и досадливо скривился:
- Опять притащился… Вы, мессир, не обращайте на него внимания, я его сейчас выставлю. Это Лоррейн, он из Прованса и слегка того, - парень выразительно постучал себя согнутым пальцем по голове. - Вообще он тихий, шляется туда-сюда, никому не мешает, иногда его в замки пускают - поет он здорово. Только случается, на него как накатит - спасайся, кто может… Лоррейн, матушку твою вдоль и поперек!
Беловолосый незнакомец с явной неохотой повернулся на крик.
- Проваливай отсюда, не то хозяина позову! Давай, давай, шевелись!
- Che casa? - на ступеньках крыльца появились Франческо и мистрисс Изабель, нагруженные мешками и парой вместительных кожаных кофров. - Что случилось?
- По-моему, явился местный юродивый, - сказал Гай. - Во-он сидит.
- Для юродивого и бродяги он чересчур хорошо выглядит, - высказала свое мнение девушка, предусмотрительно встав позади сэра Гисборна. - Что ему здесь нужно?
- Понятия не имею, но его сейчас прогонят, - успокоил ее Гай, с детства питавший какое-то непреодолимое отвращение ко всякого рода нищим и попрошайкам, якобы увечным и калечным. Конечно, среди них попадались люди, изгнанные из дома сложившимися обстоятельствами - войной, неурожаем или болезнями, но большинство этих "христарадников", по глубокому убеждению Гая, относилось к древнему и неистребимому племени мошенников, пользующихся чужой добротой.
- Прогонят? - недоуменно переспросил Франческо. - Почему? Он ведь не сделал ничего плохого…
- Феличите, не начинай все сначала, - раздраженно бросила Изабель и, повернувшись к сэру Гисборну, вполголоса пояснила: - Видите ли, мессир Гай, мой хороший приятель Франческо вбил себе в голову, что ему надлежит облагодетельствовать мир, но понимает это непосильное ему деяние весьма своеобразно.
- Между прочим, сказано в Писании: "Просящему у тебя - дай", - тихо, но упрямо проговорил Франческо.
- Ага, и еще сказано: "Раздай имение свое бедным", - отозвалась девушка и, не в силах остановиться, сердито продолжила: - Только я что-то не припоминаю ничего насчет: "Раздай имение свое бездельникам, дабы они с чистой совестью продолжали бездельничать". Кроме того, твоего собственного имения у тебя пока еще нет, а раздавать чужое я тебе не позволю. Мне вполне хватило твоих подвигов весной в Руане. Я молчу, когда ты проигрываешься в зернь и клянчишь у меня серебро на свои долги, но перепутать чужой карман с собственным и раскидывать монеты на площади - ты не находишь, что это слегка чересчур? Ведь это мне, а не тебе пришлось извиняться перед теми, у кого ты так легко позаимствовал их собственность!
- Френсис, не слушай эту женщину, - из дверей, как обычно, не вышел, но вывалился Мак-Лауд, - и всегда помни, что Господь создал ирландцев, а ирландцы придумали скаредность, чтобы поменьше платить и побольше получать… Кто-нибудь из вас знает иной путь, чем пылить вслед за всей этой толпой?
- Я знаю, - мрачно сказала мистрисс Уэстмор. - Через холмы, по виноградникам. К вашему сведению, мне не жаль денег, но я считаю, что помощь неимущим всегда достойна похвалы. Однако помощь в первую очередь разумная и зависящая от собственных средств. Вы можете об этом не задумываться, но мы, люди кошелька, обязаны никогда не забывать.
Пристыженный Франческо лишь молча кивнул и уставился себе под ноги. Гай понятия не имел, что произошло между этой парочкой весной в Руане, но решил, что мистрисс Изабель порой чрезмерно жестока в словах, хотя говорит совершенно правильные вещи.
Предмет краткого спора тем временем спрыгнул со своего насеста, в несколько стремительных шагов пересек двор - постояльцы шарахались от него, как от ходячей напасти - и замер неподалеку от крыльца и четверки путников. Мистрисс Изабель сдавленно пискнула и предпочла подняться по ступенькам к спасительной двери гостиницы. Странный тип по имени Лоррейн уставился на притихшую компанию бесстрастными серыми глазами, больше напоминавшими пару тусклых галечных камешков, и какое-то время молча изучал их, так что Гай почувствовал некое беспокойство. Он уже собирался прикрикнуть на этого непонятного и пугающего человека, когда в дворовом гвалте отчетливо прозвучал хрипловатый голос:
- Псам, кто охраняют вход в башню, брось кость и скажи: lapis exillis.
- Чего? - глуповато переспросил сэр Гисборн, но Лоррейн уже успел метнуться в сторону, ловко юркнул под брюхо проходившей мимо лошади и бегом устремился к распахнутым настежь воротам, толкнув кого-то по дороге и не слушая несущихся вслед возмущенных криков. - Что он сказал?